Глаша валялась на тахте, таращилась в экран, выпила пару банок пива, снова смотрела телевизор, даже не пытаясь понять суть происходящего на экране действия. Наконец она задремала и проспала часа три.
Потом решила обследовать дом. Поднялась по лестнице на второй этаж. Здесь не оказалось ничего интересного, отделка помещений только начиналась, голые стены и некрашеный пол почему-то вызвали в памяти московскую общагу. Глаша вспомнила университет. И чего ей, дуре, не училось? Она нащупала в кармане джинсов пузыречек с грибной жидкостью. Глотнуть? Нет, рано. Нужно дождаться темноты. Но здесь делать нечего.
Ступеньки вели выше. Третий этаж дома находился под самой крышей. Потолка не имелось, над головой нависали стропила, покрытые шифером. Глаша подошла к оконному проему. Рамы и стекол не было. Она выглянула наружу. Во дворе на стульях сидели охранники. Один читал газету, другой зевал.
"Интересно, – подумала Глаша, – охранники всю ночь пробудут во дворе или лягут спать?"
Осторожно, стараясь не споткнуться в потемках, она спустилась вниз, зажгла свет, вышла на улицу.
– В чем дело? – поинтересовался тотчас подскочивший охранник.
– Собираюсь лечь спать.
– Вот и молодец. Можешь не волноваться, будем тебя охранять всю ночь. Так что бай-бай.
– Мне нужно закрыться изнутри?
– Твое дело. Если хочешь… А вообще на всякий случай закройся.
Замечательно, обрадовалась Глаша, значит, беспокоить ночью не будут. Она достала из кармана нагревшийся от долгого пребывания в кармане пузырек. А что, если подняться наверх, ночь теплая и комаров пока еще немного. Сказано – сделано. Прихватив с тахты медвежью шкуру и мощный американский фонарик, Глаша вновь выбралась наверх, расстелила шкуру под самым окном и улеглась на нее.
Горькая жидкость обожгла небо, стянула гортань, язык сделался словно каменный. Глаша судорожно вытряхнула в рот все до последней капли и стала ждать. Ничего не происходило, и она уж было подумала, что настойка испортилась. Из окна тянуло болотной сыростью, от лежащих у стен досок крепко пахло свежеспиленным деревом. В проем окна Глаше было хорошо видно ночное небо, на котором слабо светились одинокие звездочки. Внезапно сердце опустилось куда-то вниз и голова сильно закружилась. Тело как бы подбросило в воздух. Толчок оказался настолько резок, что Глаша икнула. Ее вновь затрясло. Неожиданно стало так страшно, как до сих пор еще не случалось. Глаша решила, что умирает. Холодный пот покрыл все тело, жестокая лихорадка перешла в страшный озноб. Она уже хотела позвать на помощь, но вдруг почувствовала, как проваливается куда-то и летит в пустоту. Если до сих пор она как бы парила над собственным безжизненным телом, то сейчас обрушивалась с неимоверной скоростью, казалось, в самый центр земли. Тьма окутывала все кругом, падение замедлилось, а скоро и вовсе прекратилось. Тьма не расступалась, но она чувствовала: кто-то еще находится совсем рядом с ней. Кто – она не знала, но чуждое присутствие ощущалось вовсе не так, как в человеческом мире. Некто был как бы растворен в черной мгле или являлся частью этого мрака. Глаша ощущала, как медленный, но могучий ток затягивает во мглу. Ее несло навстречу неизвестному. И внезапно она осознала, кто рядом. Тот, кто так долго и безуспешно охотился за ней, пытаясь убить. В земной жизни затея не удалась, но сейчас он выходил победителем. Она ощущала его торжество, он захватывал ее сущность, ее тело, ее разум. Он ликовал, он безумно хохотал от радости. Наконец-то достиг! А желал он вовсе не ее физической смерти, а овладения разумом. Он добился своего. Ради этого стоило умереть.
И тут где-то очень далеко она услышала девушку, которую он убил до нее. Ту, из морга…
– Я тебя предупреждала, – едва улавливала Глаша, – если бы ты не принимала эту дрянь, он не смог бы захватить тебя. Теперь поздно… Самое страшное еще впереди.
Голос пропал. Глаша попыталась вырваться: каким образом, она не смогла объяснить даже себе, но попытка сделана. Однако ее не отпускали. Тот опутал ее как осьминог многочисленными щупальцами, Глаша могла лишь судорожно трепыхаться, но и это скоро стало невозможно.
– Спокойно, спокойно, – услышала она голос внутри себя, – не нужно дергаться. Ты моя отныне и навсегда. Ты ведь искала свое предназначение, пыталась познать истину, вот и познала. Истина в том, что теперь ты принадлежишь мне. Я мертв, но ты жива и будешь выполнять все мои приказы. И еще! Твоя беда в том, что ты никогда не была самой собой, жила выдуманной жизнью, нелепыми интересами. Ты – пустышка, а пустота всегда рано или поздно чем-то заполняется. Теперь ты заполнена мною, нравится тебе это или не нравится.
– Отпусти! – взмолилась Глаша. – Отпусти на волю. Я больше не буду!
– Не будешь что?
– Принимать наркотики.
– Глупая, отпусти я тебя, мне суждено исчезнуть, раствориться… А так я буду существовать, пока существуешь ты. И главное, я смогу довести свое дело до конца.
– Какое дело?
– О! Тебе понравится. Это как раз отвечает твоим вопросам о предназначении. Мы вместе, ты и я, будем бороться с разной нечистью. Очищать мир от скверны. Увлекательное занятие, уж поверь. А ты не чувствовала моего присутствия? Как только я умер, я сразу же нашел тебя и стал ждать. К счастью, недолго. А ведь мог и не дождаться. Сорок дней энергетическая субстанция, которую называют душой, может находиться на земле, потом она или переходит в новое качество, или разрушается. Но я дождался!
УГАДАЙТЕ, КТО ПРИШЕЛ?
– Я очень рад, что вы наконец появились! – Пашкин дед так театрально всплеснул руками, что Женя улыбнулась. – Нам нужно срочно поговорить. Возможно, разговор окажется длинным. Ты пока можешь быть свободен, – обратился он к Пашке, – приедешь через час, даже час пятнадцать.
Он привел Женю в довольно просторную комнату, стены которой почти до потолка были заставлены книгами. Кроме книг, здесь имелся большой старомодный письменный стол, крытый зеленым сукном. На нем в беспорядке громоздились какие-то папки, пухлые растрепанные тетради, пожелтевшие рукописи – словом, весь тот хлам, который якобы сопутствует деятельности историка-краеведа. Кроме того, в комнате имелся продавленный диван с несколькими маленькими, когда-то красиво расшитыми цветными нитками, а теперь засаленными подушками.
– Мой кабинет, – пояснил Пашкин дед, обводя комнату рукой, – днюю, а бывает, и ночую здесь, особенно в ненастье. Присаживайтесь, – кивнул он на диван. Раздался жалобный скрип пружин, и Женя провалилась в диванное нутро.
Старик пожевал губами, словно решая, начинать разговор или не стоит. Потом снова остро взглянул на Женю.
– Слышал, в последние дни вокруг вас происходят довольно странные события. Будто и нападение было?..
– Было, – подтвердила Женя.
– А как вы сами объясняете происходящее?
Женя пожала плечами.
– Я работаю в милиции… нахожусь на практике, – поправилась она, – а в нашем деле подобные вещи случаются довольно часто. Стечение обстоятельств плюс издержки службы.
– Вот как! – поморщился старик. – Издержки службы, значит… Невразумительно. А не допускаете, что происходящее целиком направлено на вас?
– На меня?! – удивилась Женя. – Вы хотите сказать, что маньяк охотился вовсе не за Кавалеровой? Хотя вы, наверное, не знаете, кто такая Кавалерова?
– Почему же? Знаю.
– Павел рассказывал?
– И он тоже. А потом вот вы сказали: маньяк. То есть человек с психическими отклонениями.
– Ну да.
– Откуда такая уверенность?
– Даже не знаю. Так говорят.
Старик зажмурился и оставался в таком положении. Жене начинало надоедать происходящее. Она попыталась подняться, но диван, казалось, сковал все ее движения. Старик услышал шум и открыл глаза, потом потер лицо ладонью.
– Я расскажу… – произнес он еле слышно.
– Так начинайте! – нетерпеливо сказала Женя.
– Предыдущие наши встречи и затронутые в беседах темы не давали мне покоя, – начал дед. – Я взялся за исследования, потолковал кое с кем. Люди многое помнят, надо только суметь правильно спросить… Еще с прошлой нашей встречи я понял: в центре всей этой истории семейство Фурнье. О первых своих находках я уже рассказывал. Стал копать дальше… – Пашкин дед вновь зажмурился. – Начал искать, – сказал старик после паузы, – и представьте, нашел!
Стало модно быть плохим, это пропагандируют средства массовой информации, – и, естественно, появляются приверженцы аморализма. Официальная идеология рухнула, да ничего другого и не могло произойти с такой химерой. Религия, которая тоже идеология, не могла возродиться за столь короткий срок. Зато как грибы после дождя плодятся и ширятся разного рода секты. В моду вошли оккультизм, различные тайные учения, которые выдаются за истинно правильные, а по сути являются сатанистскими культами. И люди охотно вступают в эти секты, становятся их адептами, вовлекая новых и новых членов.
– Но ведь большинство сект существовало и раньше? Тот же сатанизм, – возразила Женя.
– Правильно. Но раньше не имелось таких средств пропаганды, которые существуют сегодня. Стоит одному аферисту пару раз продемонстрировать по телевизору свои сомнительные трюки, и в него начинают верить миллионы. Там, где нет веры, появляется суеверие. Сосуд, под которым я подразумеваю, естественно, человека, не может быть пуст. Он обязательно наполняется. Вот только чем? Конечно, не все бросаются в объятия зла, многие понимают, что такое хорошо и что такое плохо. А некоторые отваживаются вступить со злом в борьбу. А потом начинают строить новый мир, который является точной копией старого, даже еще более худшей копией. Тут я хочу привести пример, который как нельзя лучше подходит к нашему случаю. И в общем-то объясняет все происходящее. Вы, наверное, слышали о средневековых процессах ведьм?
Женя кивнула.
– Несчастных женщин обвиняли в колдовстве, пытали, добивались признания, судили и чаще всего сжигали. В таких просвещенных странах, как Англия, суды над ведьмами практиковались до середины восемнадцатого века, а кое-где случались и в девятнадцатом. Но вот что удивительно: зачастую несчастные, которых отправляли на костер, являлись жертвами оговора.