Его избранницей стала дочь покойного окольничего и воеводы Романа Юрьевича Захарьина – Анастасия, семнадцатилетняя красавица с мраморным лицом. Была она оплотом добродетели, смиренная, набожная. Когда увидел ее Иоанн, тут же без сомнения понял, что именно она должна стать его женой. Юный государь крепко полюбил ее. Так нежданно Захарьины и вступили в царский двор…
Глинские с опаской поглядывали на родственников невесты и новых людей при дворе. Старшие братья ее, юноши Даниил и Никита, назначены были спальниками[15] государя, а значит, уже пользовались его доверием. Стелить брачную постель должен был Алексей Адашев. Мовником, то есть тем, кто мыл государя в бане, было приказано быть молодому воеводе, родственнику Иоанна, князю Ивану Федоровичу Мстиславскому. Спать у брачной постели обязывался Юрий Пронский-Шемякин. Окружив себя новыми людьми, юный царь готовился к переменам…
Со всех уголков державы стекались в Москву многочисленные гости. Все приготовления завершены – наступила последняя ночь перед свадьбой. Иоанн беспокойно ворочается в своем ложе, не в силах уснуть. Зато дружно храпят его спальники: Пронский-Шемякин, Лешка Адашев и братья Захарьины.
По старинному обычаю выбранную невесту селили в одной из палат дворца с матерью, приставляя к ним государевых родственниц. Вот и сейчас Анастасия сидела рядом с матерью Ульяной в одной сорочке, распустив на плечи длинные светлые волосы. Ульяна гребнем расчесывала густые волнистые пряди дочери и с комом в горле вспоминала, как еще десять лет назад Настасьюшка, еще маленькая девчушка, сидела так же, прося мать заплести ей косы. Тогда жив был и муж Роман, и старший сын Далмат. Обоих потеряла в том недалеком 1543 году – в феврале похоронила мужа, а в октябре – сына. Постарела она с тех пор! Пятикратные роды не портили до того ее красоту, а тут лицо ее словно закостенело, тело раздалось вширь, седые пряди все чаще появлялись в волосах…
«Видели бы они ее! Государыней станет! Царицей! Ох, Ромушка, как возрадовался бы!» – пронеслось в голове Ульяны, и она, улыбнувшись, украдкой стерла с щеки слезу. Ну, ничего, смерть – лишь начало вечной жизни, мертвые не уходят навсегда, остаются подле родных и близких надолго, наблюдают за ними неосязаемо. Уж Роман должен быть доволен супругой – вырастила детей, женила сыновей Данилу и Никиту, выдала дочь Анну замуж за сына князя Андрея Сицкого – Василия. Ничего, что род худой, незаметный, зато князья Рюриковичи, ничего, что зять лишь сыном боярским служит. Зато уже двоих сыновей Аннушка мужу родила, теперь снова на сносях; тяжело, говорит, мол, третий богатырь в чреве ее. Ну, дай Бог! Данила с женушкой тоже радуют – уже двух дочерей произвели на свет. Большая семья у них! Теперь и Настенька замуж выходит. И детки ее, стало быть, царевичами являться будут! Во все это Ульяна верила еще с трудом. Задумавшись, она даже застыла с гребнем в волосах Настеньки, а опомнившись, вздрогнула и начала снова чесать.
С ними были две родственницы жениха – его бабка, Анна Глинская, и сродная сестра – Настасья Петровна, вдова князей Федора Мстиславского и Василия Шуйского-Немого. Настасья Петровна была любезна и доброжелательна, улыбалась во все зубы, щуря по-восточному черные, доставшиеся в наследство от отца, глаза[16]. Истории ее не заканчивались, и она, хохоча над очередной своей небылицей, уже по-матерински клала свою длань на детскую ручку Анастасии – Ульяна довольно улыбнулась, завидев этот жест. Чего нельзя было сказать об Анне Глинской. Поджав губы, она, сидя в кресле, неотрывно следила за невестой внука своими холодными голубыми глазами. Анастасия, невольно взглянув на нее, тут же поспешила отвести очи – до того невыносимо и тяжело было видеть лицо старой княгини.
– А сын-то мой, Ванюша, благо по службе вверх идет! – продолжала Настасья Петровна. – Кравчим[17] сколько был! Нынче спальник! Глядишь, не остановится на том! Да и, надеюсь, государь не забудет родича!
Слушая истории Настасьи Петровны, чувствуя на себе невыносимо тяжелый взгляд Анны Глинской, Анастасия думала лишь об одном – быстрее бы все закончилось! Быстрее бы наступил завтрашний день. И она почувствовала материнскую руку на своем плече. От этого стало намного легче.
– Ну, бабоньки, – по-хозяйски сказала Настасья Петровна и, кряхтя, поднялась с креслица, – спать пора ложиться! Давай помогу косу-то заплести! В четыре руки оно быстрее будет! Завтра день тяжелый!
Анна Глинская, не проронив ни слова, встала со своего места и властно направилась туда, где уже было постелено для нее. Настасья Петровна, глянув поверх головы невесты ей вслед, проговорила вполголоса:
– Ведьма старая… А ты не бойся ее, Настенька! Завтра царицей станешь! Пусть она тебя боится!
Молодые сидели на бархатных покрывалах за столом, на коем были хлеб и соль, жена свадебного тысяцкого расчесывала им волосы гребнем, обмоченным в вине. Невеста была в белом шелковом сарафане с каменьями и дорогими пуговицами, на голове ее сверкал высокий кокошник, лицо укрывала фата. На женихе – золотистого цвета короткий кафтан с узкими рукавами, перетянутый красным кушаком.
Их, двух детей, так смущавшихся всего того, что происходило с ними, обмахивали соболями, посыпали хмелем. Казалось, Иоанн был еще более растерян, чем во время венчания на царство. Тут все видели, как краснеет государь от играющей в нем молодой горячей крови.
Митрополит венчал их в храме Богоматери. Молодожены стояли пред ним, склонив головы. Гулким эхом отражался низкий голос митрополита:
– Днесь таинством Церкви соединены вы навеки, да вместе поклоняетесь Всевышнему и живете в добродетели; а добродетель ваша есть правда и милость. Государь! Люби и чти супругу; а ты, христолюбивая царица, повинуйся ему. Как святый крест глава церкви, так муж глава жены. Исполняя усердно все заповеди Божественные!
Иоанн покосился на свою супругу, чье лицо, по обряду, уже можно было открыть. Ее правильный профиль был четко очерчен на фоне сотен свечей. Длинные ресницы, опущенные вниз, дрожали, казалось, она вот-вот заплачет. Но вскоре на ее милом личике появилась улыбка, а в уголках губ проступили ямочки. Как же она прекрасна!
Макарий протянул молодоженам два небольших стеклянных бокала с вином. Согласно обряду Иоанн осушил свой и разбил о пол. Анастасия же, лишь губы смочив, отдала бокал в руки какому-то подскочившему вовремя священнослужителю. Обряд венчания состоялся. Теперь им надлежало сесть на бархатные подушки в кресла, принимать поздравления от придворных.
Когда предстали молодожены перед народом на ступенях храма, то ликовало живое море людей – славили первых своих царя и царицу. Началось празднование: великое застолье, поздравления, вино и мед рекою, песни. Тут все князья, бояре, иностранцы – славят первую свадьбу царя. Усмехнулись родовитые государевы вельможи, когда Анастасия вышла к нищим и начала кормить их. Тех, кто не мог есть сам, царица кормила с рук.
Наконец молодожены, осыпаемые хмелем, покинули праздничное громкое застолье и остались одни в покоях, где уже для них на ржаных снопах постелено брачное ложе. На полу везде соболиные шкуры, возле многочисленных икон горят в сосудах с пшеницей свечи, отдельно стоит принесенное свахами и дружками блюдо с курицей. Иоанн обходит ложе и неволей заглядывает в окошко: видит внизу сидящего в седле с оголенной саблей дядю своего, конюшего Михаила Глинского – по обряду он обязан сторожить покой молодых всю ночь.
Дрожа всем телом, бледная Анастасия снимает с мужа сапоги, собирая выпавшие из них золотые монеты. Не отрывая от нее взгляда, Иоанн развязывает кушак, затем медленно стягивает с себя нарядный кафтан. Он уже был с женщинами, их число для его возраста было даже весьма значительным, но это мгновение было совсем иным, ему казалось, что до того он не знал женщин – так сильно истомой перехватывало дыхание и бешено колотилось сердце.
Мрак покоев, тусклый свет, и она, обнаженная, с мраморной кожей, стройная, смотрит на него испуганно, прикрывая стыдливо острую девичью грудь, затем ложится к нему в ложе – блестят от слез ее большие, глубокие глаза…
Грохот разбивающихся горшков об двери покоев под веселое улюлюканье гостей будит молодых – пора узреть всем следы крови на простынях, показатель порядочности невесты и окончательное доказательство закрепления брака.
Впереди еще два дня веселых гуляний. И даже за этим праздничным столом уже началось зарождение будущей борьбы за власть – схлестывались взглядами родственники государя и его супруги, Глинские и Захарьины. И никто из них даже не подозревал, насколько скоро все решится…
Глава 11
Ко дню своей свадьбы царь простил и снял опалу со многих бояр и князей. Среди таких был и Иван Иванович Пронский. Милость юного государя была так велика, что Пронского назначили дружкой невесты на свадьбе.
Когда-то Пронский пользовался особым доверием великого князя Василия Третьего, выполняя его поручения. После его смерти был воеводой в Муроме, Коломне, бился с крымским ханом на реке Оке. Будучи сторонником Шуйских, был близок с Андреем Михайловичем. В тот день, когда Шуйские избивали Федора Воронцова на глазах юного государя и Макария, помогал выгонять бояр и звал верных Шуйским дворян. Когда же Андрей Михайлович был казнен, на два с половиной года Пронского сослали в его имение под Ржевом. Там и сидел князь безвылазно, приобщившись к вину и разврату. Он потучнел, обрюзг и стал стремительно стареть от тоски.
Когда же позвал его царь в Москву, Пронский плакал от счастья. После государевой свадьбы был назначен наместником в Псков. Но и сидя там, Иван Пронский снова отдался грехам, не занимаясь управлением. Налоги росли, среди псковитян еще быстрее росло недовольство. Сколько раз они пытались поговорить со своим наместником, стояли под окнами его терема – не выходил к ним князь. Тогда собралось семьдесят человек и пошли они жаловаться самому царю. Придя в Москву, не застали там своего государя. Но увидели на окраине города погорелые дома – недавно в столице начался пожар, уничтоживший несколько домов, однако его быстро смогли потушить.