Было решено оставить артиллерию и часть войска.
– Уходи, государь, обратно в Нижний Новгород и там жди вестей, – на военном совете сказал Иоанну воевода Микулинский. – Мы с полками двинемся дальше к реке Цивиле. Там нас ждет с конницей Шах-Али. Даст Бог, разгромим казанцев!
Иоанн вгляделся в его пожилое суровое лицо с седыми бровями. Уже много лет он воюет против кочевников, верно служил великому князю Василию Ивановичу и матери Иоанна, Елене. Никогда не принимал участия в заговорах и интригах – просто делал свое дело, защищал родину. Царь верил ему.
– Верно говорит Семен Иванович! Уведем отсюда ратников, пока все не перемерли тут! – кивал Михаил Воротынский. Это был крепкий тридцатилетний мужчина с ясными глазами и светлой бородой. Иоанн помнил, как опасалась этого воеводу покойная матушка. Михаил Иванович, потомок черниговских князей Рюриковичей, владел Воротынским княжеством, которое по статусу своему походило на удельное. То и дело Елена, а теперь Иоанн ждали вестей, что князь Воротынский будет в сговоре с татарами или Литвой – он имел все возможности стать врагом. Но Михаил Иванович смиренно служил русскому царю, несмотря на недоверие. Он знал об этом, но никогда не посмел возмутиться – немногословность была его главной чертой. Ныне князья Воротынские стали еще ближе государю, ибо царице Анастасии приходились сродными братьями[22].
– Стоит послушаться воевод, государь, – шепнул Иоанну Адашев. Царь, сдвинув брови, на некоторое время задумался. Воеводы в ожидании глядели на него.
– Что ж, будь по-вашему, – вздохнул царь, вставая с кресла. Следом за ним поднялись со скамей воеводы.
– Я отправлюсь с войском в Нижний Новгород и буду там ждать вестей. Со мною уйдут все больные и раненые. Мы выступим, ежели будет нужна подмога. Храни вас Господь. – Иоанн перекрестил Воротынского и Микулинского. На этом совет был окончен…
Над укрытой утренней дымкой Казанью с минарета мечети протяжным пением муэдзин призывал всех к молитве. Город оживал, люд толпами тянулся к городской мечети по узким улочкам. Среди горожан царит смятение и страх – московский царь идет с походом на Казань, хан уже выступил с войском навстречу неприятелю. Потому сегодня горожане молятся усерднее, надеясь, что Аллах всемогущий не отвернется от них.
Царица Сююмбике молилась в своих просторных, богатых покоях, уже одетая в длиннополый парчовый светло-голубой сарафан, украшенный каменьями; волосы укрыты под цветастым калфаком, на котором так же сверкают драгоценные камни. Она тоже молится усердно, коснувшись лбом ковра, но мысли ее совсем о другом.
Когда молитва была закончена, она поднялась с ковра, звеня многочисленными украшениями, позвала служанок, ударив в серебряное блюдо – пора было переодеваться.
Для проветривания отворили окна с узорной решеткой, и в покои постепенно проникли запахи пряностей и красок – недалеко от дворца находился шумный рынок Ташаяк, где уже гомонил люд. Сююмбике любила наблюдать, как внизу, среди цветастых торговых лавок, снует народ, а торговцы силятся перекричать друг друга, показывая свои товары. Некоторые пожилые торговцы в ярких халатах, прикрыв глаза, сидят в тени, отмахиваясь от мух. Рев верблюдов и ослов, ржание лошадей, гомон – все слилось в один звук, чуть отдаленный, но так любимый царицей – это говорило о том, что город жил!
Сююмбике сидела в кресле в нижней рубашке, с распущенными черными волосами, устремив взгляд в окно, из которого был виден ханский двор и грудящиеся на нем государственные здания, окруженный каменной крепостной стеной. А над стеной, поодаль, возвышалась главная белокаменная мечеть, самая высокая в городе.
Гомон и шум улиц доносились и с другой стороны, оттуда, где стоял городской посад – там жили горожане и ремесленники. Это было поистине диковинное, суетливое место. Посад был большим, и его окружала уже деревянная, крепкая стена с многочисленными башнями.
Сююмбике любила этот город. Но любовь эта возникла далеко не сразу. Она, дочь ногайского бия Юсуфа, была выдана в возрасте двенадцати лет за своего сверстника, Джан-Али хана, правителя Казани. Это был согласованный с Москвой брак – так великий князь Василий пытался сблизиться с Юсуфом, связав династическим браком дочь ногайского бия с ханом, которого сам посадил на трон Казани.
Джан-Али был грубым, жестоким мальчиком, с первых минут знакомства со своей супругой он дал ей понять, что любви меж ними быть не может, а о детях и вовсе не следует мечтать, и вообще, если бы не правительница Ковгоршад, благодаря которой Джан-Али и стал ханом, он бы вообще не женился на Сююн. Говорил, что, как только эта старуха умрет, Джан-Али бросит Сююмбике в темницу, где ее сожрут крысы. Несчастная Сююн слезно умоляла отца позволить ей вернуться домой, и Юсуф не оставил этого без внимания – отношения Ногайской орды с Казанью были испорчены, что беспокоило казанское правительство.
Хан отдавался утехам, притом непристойным (говаривали, что мальчик предпочитает мужчин), а государством правил хитрый карачибек Булат и старая ханбинка Ковгоршад, сестра последнего хана из рода Улу-Мухаммеда, основателя Казанского ханства. Эта властная, решительная женщина обладала великой властью и не выпускала ее из своих цепких рук. Грузная, суровая ханбинка держала юную Сююн в строгости, старалась лишний раз не выпускать ее из покоев. Меж ними не было отношений матери и дочери, как полагала изначально Сююн. Со временем все больше казалось, что Ковгоршад вообще вряд ли когда-нибудь кого-то могла любить.
Когда в Москве умер великий князь Василий, влиявший на управление Казанью, Ковгоршад и Булат, решив избавиться от «опеки» русских правителей, позвали на престол Сафа-Гирея, крымского хана, давнего врага Москвы. Он уже занимал казанский престол после своего дяди, крымского хана Сахиб-Гирея, и благодаря Булату правил семь лет, пока не был изгнан верными великому князю Василию эмирами. Джан-Али стал ханом после него, а теперь, спустя пять лет, уезжал в закрытой повозке, давясь слезами. Не медля, Сафа-Гирей велел убить свергнутого хана, как только его довезут до места заключения, что и было исполнено.
Ковгоршад, создавшая настоящую коалицию против Москвы, решила связать свергнутого хана и нынешнего невидимой, но прочной нитью – она задумала выдать Сююн замуж за Сафа-Гирея. Увидев маленькую, кроткую, стройную девочку с черными дугами выразительных бровей и такими же черными большими глазами, хан влюбился. Сююмбике стала его пятой женой, но Сафа любил ее больше остальных, видимо, насытившись предыдущими женами. Этот толстый, воняющий потом и лошадью степняк брал жену, словно она была не живой, а лишь куском мяса. Потом, содрогаясь от отвращения, Сююн лежала, завернутая в покрывало, а перед взором ее все еще оставалось это хищное лицо с узкими, сверкающими глазами и довольной улыбкой под свисающей дугой усов. Одно спасало юную Сююн от похотливого толстяка – он часто и надолго уходил в походы на русские земли, так как с его вступлением на престол началась новая война.
Вместе с новым ханом было создано и новое правительство, подчиняющееся Крыму. Булат, возглавивший оппозицию, начал переговоры с Иваном Федоровичем Бельским, стоявшим во главе государства тогда, и он, отразив поход крымской орды, начал готовиться к походу на Казань, но был смещен Шуйскими и вскоре убит. Когда великий князь Иоанн стал править самостоятельно, переговоры о смещении Сафа-Гирея продолжились, войско под командованием Микулинского даже выдвинулось в поход. Но хан удержался у власти, московские полки отступили.
В тот момент, когда Сююмбике спустя десять лет брака наконец забеременела, Ковгоршад и Булат свергли Сафа-Гирея, и он, бросив жен, богатства, своих приближенных, бежал в Ногайскую орду к Юсуфу, своему тестю. Беременная Сююмбике, по-прежнему оставаясь затворницей в своих покоях, возрадовалась в глубине души, надеясь, что Сафа-Гирей уже не вернется. Думала о том, что лучше пусть она останется с ребенком до конца жизни в этих покоях, лишь бы не видеть мужа.
Булат и Ковгоршад пригласили на трон Казани ставленника Москвы – молодого Шах-Али, дядю покойного Джан-Али. Совсем юным Шах-Али уже сидел на казанском столе до того, как его изгнал Сахиб-Гирей. Теперь же это был сильный муж, на которого эмиры возлагали большие надежды. Сююмбике видела его лишь однажды, как он въезжал в город. В остальное время Сююн по-прежнему никуда не выпускали, словно заложницу.
Вскоре все мечты о мирной жизни рухнули – Сафа-Гирей шел во главе ногайского войска возвращать себе престол. Было понятно, что Крымское ханство и главенствовавшая над ней Турция так просто не отдадут Казань и будут бороться за нее до последнего. Разбив высланные против него отряды, Сафа-Гирей вошел в город. Шах-Али чудом спасся и успел бежать. Булат и его сторонники были казнены, старая Ковгоршад схвачена и тайно убита в темнице.
Сююмбике, родившая к тому моменту сына, с ужасом наблюдала за этой бесконечной вереницей убийств и смертей, осознавая, что кровавая дорожка ведет к одному человеку – ее мужу, и она, ненавидевшая его все больше, ждала, когда же хан наконец умрет. Никто так сильно не хотел его гибели, как она.
Рождение сына никак не тронуло хана, в Крыму уже выросли его четверо старших сыновей, притом из последнего похода Сафа-Гирей привез русскую беременную наложницу. Сююмбике и новорожденный Утямыш продолжали оставаться отшельниками ханского двора.
Теперь, когда стало известно о новом походе Москвы на Казань, и Сафа-Гирей с воинством выступил против врага, у Сююмбике вновь появилась надежда, что он погибнет. Хан ушел, и она, сидящая в кресле, смотрела на оживленный город, с ужасом представляя, как сюда войдут русские – померкло солнце, руины, пыль и дым, кровь всюду, посады и мечети горят, горожане перебиты. Не гомонит рынок, не шумят ремесленники, не звучат молитвы – она отчетливо представляла умерший город.
Но не знала она и взволнованные жители, что поход также не принесет плодов. Соединившись с конницей Шах-Али, войско под командованием князя Микулинского одержало победу над Сафа-Гиреем и было готово к штурму Казани. Но воеводы, решив, что без артиллерии и пополнения провиантов штурм может провалиться, отступили, пограбив окрестности. Поход был окончен.