– А ты сам-то был?
– А как же! Уже третий мой поход в Казань! Бил я татар, да и они меня трепали! Было время! – улыбался мужчина. – Меня Добрыней звать! Из Ладоги я… Сам откуда?
– Архип… Из Новгорода… Кузнец я…
– Кузнец? – усмехнулся Добрыня. – Уж больно руки-то у тебя худые, не для наковальни!
Архип молчал, насупившись. Добрыня же оглянулся и протянул:
– Много пушек тянут в этот раз! У меня сосед в артиллерии! Давай-ка найдем его! Не потеряем своих!
Они остановились, пропуская бесконечный поток пеших и конных.
– Гаврила! Гаврила! – кричал толпе Добрыня, надеясь, что его услышат. Наконец отделился от вереницы идущих пушкарей худощавый, но жилистый мужчина с рябым лицом, черный от грязи и пыли.
– Ну и жарища! Семь потов сошло уж! Пушки раскаленные – не притронешься! – протянул он басовито, подходя к Добрыне и Архипу.
– Много пушек тянете в этот раз! – сказал Добрыня. Гаврила, оглянувшись, восторженно крикнул:
– Много! Больше ста пятидесяти! И можжиры есть для навесной стрельбы по стенам, и тюфяки для стрельбы картечью! Эх, быстрее бы закатить ядро да как шмальнуть по проклятым татарам!
– Тише, Гаврила, тише, – осадил его с усмешкой Добрыня. – В государевом войске и татар немало, и черемисов. Не приведи Господь услышат тебя, разобидятся и уедут.
Гаврила громко засмеялся, схватившись за живот. А Архип неотрывно глядел на вереницу катящихся черных орудий – с длинными стволами и короткими. Некоторые из них были огромны – их везли разобранными в телегах. Угрожающе скрипели колеса.
– Гаврила! – позвали пушкаря из толпы. – Скорее сюда! Не едет пушка, подлатай!
Не прощаясь, пушкарь отошел к своим, Архип и Добрыня начали догонять Большой полк. Мимо них на черном жеребце пронесся белокурый всадник в богатых доспехах. Длинный красный плащ развевался за его спиной. Обогнав еще нескольких всадников, он скрылся вдали.
– Вот и князь старицкий – Владимир Андреевич, – сказал Добрыня. – Всех собрал государь! Ох, зададим жару татарам!
– Быстрее бы отдых, – протянул Архип и облизнул сухим языком высохшие губы.
– Дальше еще жарче будет! Терпи! – усмехнулся Добрыня. А войско продолжало свой путь.
Разъезжали впереди ертаульные полки, охранявшие войско от внезапных нападений. Следовавшие за ними посошники расчищали для ратников путь. Передовой полк шел следом. В их главе ехали воеводы Иван Иванович Пронский и Дмитрий Хилков. Для последнего – тридцатилетнего воеводы, это был второй поход на Казань. Он внимательно поглядывал за своим полком, часто возвращался назад, поторапливал воинов:
– Быстрее! Быстрее идите! Подтянуться! Из-за нас все войско медлит!
Иван Пронский вовсе не обращал ни на кого внимания. Грузный, он истекал потом, тяжело вздыхал, то и дело требовал воды. Рядом с ним ехал его дальний родственник Юрий Пронский-Шемякин. Он устало глядел вдаль, крепче сжимая поводья.
– Ничего, родной, скоро привал, напою, да накормлю тебя, – успокаивал он своего уставшего коня. Пожалел его затем, слез, двигался пешим, ведя коня за собою.
За Передовым полком шел полк Правой руки под командованием воевод Петра Щенятева и нового приближенного государя – Андрея Курбского, двигающийся по направлению в Каширу.
Петр Михайлович Щенятев когда-то был близким другом и доверенным лицом князя Ивана Федоровича Бельского, убитого Шуйскими. Несколько лет был он в опале до тех пор, пока Шуйские не лишились своей власти. Спустя пять лет он получил шапку боярина и участвовал во втором походе царя Иоанна на Казань. Отличился он там, проявил себя как талантливый полководец, потому верил ему государь.
Курбский же, ровесник Иоанна, тоже завоевал его доверие в том же походе, а затем выполнял некоторые поручения государя. Теперь же, покачиваясь в седле, с улыбкой оглядывал он свой полк, горели в предвкушении славных битв его глаза…
Позади полка Правой руки шагал Царский полк, и возвышался над ним государев стяг – полотнище высотой в три метра, которое несли несколько человек. На красном полотнище с откосом, усыпанном крестами и звездами, в круге изображен Спаситель, окруженный херувимами и серафимами. Блестели на солнце богатые доспехи отобранных конников, ровнее прочих шагали здесь подтянутые, суровые ратники. Сверкала сталь на их острых бердышах и копьях.
Ехал среди них и государь в блистающем панцире с зерцалом. Неотступно следовала за ним его свита, а также рынды – братья Захарьины, воеводы полка Иван Шереметев Старший и Владимир Воротынский, Михаил Глинский и многие другие бояре. Адашевы в сверкающих доспехах также ехали подле государя; Федор Григорьевич, гордо задрав поседевшую бороду, ехал позади сыновей, которых и тут сопровождал верный Мефодий. И в его глазах стояли слезы гордости, когда видел он перед собой крепкие мужские спины своих воспитанников. Еще недавно сабли поднять не могли! Теперь одеты в тяжелые панцири, кольчуги, и собственные сабли в узорных ножнах висят у поясов.
Замыкал шествие Царского полка Большой полк под командованием Ивана Мстиславского и Михаила Воротынского, возглавлять который было великой честью для воевод. Но Архип и Добрыня не видели своих полководцев в этом море шагающих воинов, утопающих в пыли.
– Через день будет Коломна, – словно подбадривал юношу Добрыня.
Завершали марш всего войска полк Левой руки под командованием воевод Дмитрия Микулинского и Дмитрия Плещеева, а за ними Сторожевой полк Семена Шереметева и Василия Серебряного.
Прошагав весь день, войско сделало небольшую остановку, чтобы ратники смогли поесть и немного отдохнуть. Ратников кормили из общего котла, но Архип не наелся, а больше просить не полагалось.
– Эх, еще бы тучки солнце это проклятое прикрыли, – взглянул вверх Архип, доставая из-за пазухи два сухаря. Один он протянул Добрыне.
– Попридержи угощения, тебе это пригодится, – отмахнулся мужчина и присел на траву. – Даже не знаю, что лучше – грязь месить, если вдруг дождь, или вот такая жарища!
Добрыня вынул из-за пояса небольшой мешочек и пальцами взял оттуда толокно[28], отправил себе в рот.
– Посыпь-ка сухарик себе, всяко вкуснее будет, – посоветовал он Архипу. Неподалеку группа наемных германцев жарили на костре две огромные рыбины, жир, капая с них, шипел. Учуяв вкусный аромат, Архип с завистью оглянулся.
– Отвернись, нечего глазеть, – толкнул его в плечо Добрыня, пережевывая слипающееся во рту толокно, – не любят они этого…
– Ух, как рыбины такой хочется! – вздохнул Архип и с тоской взглянул на свой сухарь.
– Ну, дойдем до Коломны, там у крестьян местных, может, купишь чего!
– За что же я куплю? Порты, что ли, продать? – возмутился Архип. Добрыня пожал плечами:
– Кому нужны-то порты твои протертые да дырявые! Вот в бою у татарина порты или сапоги сымешь – тогда торгуйся! А сейчас уповай на доброту их! Ну, или на руки свои – по хозяйству поможешь чего нить, может, дадут что-нибудь пожевать. А пока жуй сухари свои и не глазей по сторонам. Нечего на иноземцев пялиться. Не любят этого они.
– Что ж делать, если так много их, всюду на глаза попадаются?
Но Добрыня не ответил, отвернулся. Архип тяжело вздохнул и замолчал.
Тем временем за несколько верст от него Иоанну подали за походный стол блюдо с копченой рыбой, чарки с холодным квасом, квашеную капусту, медовые соты, ягоды. К его обеду присоединились только те воеводы, которых он сам позвал за свой стол. Для них это было большой честью. Здесь сели Иван Мстиславский, Алексей Адашев, Андрей Курбский, Владимир и Михаил Воротынские, Данила и Никита Захарьины, Петр Щенятев. Последним прибыл старицкий князь Владимир Андреевич.
– Брат, нужно подтянуть полки, сильно растягиваемся, опасно, – сказал он первым делом, снимая с головы шлем. Его светлые кудри были слипшимися и мокрыми от пота. Воеводы, облаченные в богатые доспехи, увидев царского брата, встали со своих мест, поправляя длинные плащи за спинами. Некоторые из них, те, кто был старше прочих, прятали глаза, стараясь не выдавать отношения к молодому князю – они помнили его отца, несчастного Андрея Ивановича, пытавшегося свергнуть мать Иоанна и ее сторонников. И думалось им – как долго князь Владимир Андреевич будет править наделом своего отца? Будет ли доверять ему Иоанн? Или, может, он предаст своего государя, как это однажды сделал его покойный отец?
Но пока они видели в глазах Иоанна любовь к брату. Каждый раз при встрече они целовались, царь доверял ему. И Владимир был предан государю.
– Подтянуть надобно Сторожевой полк, – согласился с братом Иоанн, – а сейчас угощайтесь, чем Бог послал.
Затем царь прочитал молитву, перекрестился и сел за стол. Все последовали его примеру, почтительно поклонившись государю. Ели мало, почти не разговаривали. Воеводы с наслаждением пили холодный квас, вытирали рукавами мокрые бороды. Иоанн прервал молчание:
– Во время марша сообщили мне, что прибыл гонец из Путивля. Сказал он, будто крымские татары перешли Северный Донец и движутся к нашим границам.
Воеводы настороженно переглянулись.
– Все, как говорилось в думе…
– Не с одними казанцами нам теперь воевать…
– Государь! – встал со своего места Никита Захарьин. – Вели слово молвить! Нельзя Москву без войска оставлять, да без твоей защиты! Может, вернуться тебе, государь, в Москву, там с полками встать?
Воеводы оценивающе взглянули на юношу, некоторых удивили его прыть и наглость советовать что-либо царю без его разрешения. Даже шуринам государей этого не позволено! Но Иоанн выслушал его и оглянулся на присутствующих:
– Ну что вы думаете об этом?
– Если идут крымцы с войной на нас, то негоже вперед идти на Казань, – решительно заявил после недолгой паузы Иван Мстиславский.
– Но войско раскалывать сейчас нельзя! – возразил Михаил Воротынский. – И поход отменять тем более!
– Нужно продолжать марш к Коломне, – добавил Владимир Старицкий. Не задумываясь, Иоанн постановил: