Морозным зимним днем семнадцатого января 1558 года русские войска под командованием Петра Ивановича Шуйского вторглись во владения Ливонии. Отдельные полки возглавляли дядя царя Михаил Глинский, Данила Захарьин и Шах-Али, возглавлявший многочисленный русско-татарский отряд.
Началась одна из самых продолжительных войн в русской истории…
Глава 6
Дерптская земля первой ощутила на себе ужас войны с московитами. Русские отряды растекались по округе и принялись разорять ее, подвергая огню и мечу. Ожиревшие, погрязшие в разврате и лени ливонские бароны были страшно испуганы слухами о походе варваров-московитов на их земли. Спешно вооружая гарнизоны, они, завистливые и жадные, не могли объединить свои силы, дабы противостоять жестоким московитам.
Один из отрядов вел уже престарелый Шах-Али. Он сильно сдал в последнее время. Поняв, что Казани ему уже не видать, Шах-Али так и сидел безмятежно в Касимове. В прошлом году умерла его возлюбленная, самая дорогая для него жена – Сююмбике. Скончалась тихо и мирно, видимо, угаснув в тоске по сыну Утямышу, который уже давно, будучи христианином, жил при дворе царя, приняв после крещения имя Александр. Когда похоронили ее, Шах-Али с великой горечью вспоминал их недолгую семейную жизнь. Общих детей у них не было, да и Сююмбике никогда его не любила – об этом он знал, но старался не думать, не верить. Осунувшийся и постаревший, Шах-Али отправился в Ливонию, дабы совсем не сойти с ума от горя.
Одетый в богатые доспехи, он во главе своего полка подходил к деревне и велел разбивать шатер. Узкая седая борода его колыхалась на ветру. Он уже видел, как крестьяне с ужасом хватали детей и прятались в своих домах.
Сдерживая коня, Шах-Али покосился на своих бойцов, хищно улыбавшихся, предвкушая добычу. Они ждали лишь приказа.
– Пусть грабят! – говорил он своим приближенным, слезая с коня. – Но все награбленное пусть бросят в общий обоз! Самые ценные вещи по праву будут принадлежать мне.
– У этих свинопасов нет ничего ценнее глиняных горшков, – отшутились его приближенные. Злостный смешок прокатился по отряду.
Прозвучал сигнальный рев трубы, и воины ринулись на деревню. Выламывали двери, мужчин убивали на месте, женщин и девушек хватали и насиловали.
Тем временем за разбоем наблюдал Шах-Али. На огонь уже поставили большой котел с водой. Свита и сам хан готовились к трапезе, словно не замечая горящую перед их глазами деревню и бойню, которую устроили войска царского вассала…
– Скоро от Ливонии останется лишь пепел, – протянул Шах-Али, – неверные получат по заслугам из-за своей гордыни. Могучая рука великого государя жестоко покарает их…
Конечно, Иоганн Вильгельм фон Фюрстенберг, магистр Ливонии и Тевтонского ордена[37] знал обо всех этих бесчинствах. И еще он понимал, что ему не выстоять против московитов. Как удержать их? Как обхитрить, задобрить русского царя? Уже знал – необходимо собрать ландтаг[38] и уговорить баронов, епископов и купцов заплатить царю условленную им дань. Может, это спасет земли ордена?
Доложили, что прибыл коадъютор Готхард Кетлер – тот, кому магистр доверял менее всего и боялся, что тот сделает все, дабы начать прямую борьбу с московитами, лишь бы получить должность магистра ордена (Кетлер давно жаждал этого, Фюрстенберг знал!). Вскоре вошел, гремя доспехами, высокий крепкий мужчина с черной, аккуратно стриженной бородой, в белом длинном плаще за спиной. На его таком же белоснежном полукафтане был вышит черный орденский крест. Отдав своему меченосцу тяжелый шлем, коадъютор поклонился. Фюрстенберг поднялся из-за стола, кивнул ему в знак приветствия.
– Мои люди успели перехватить гонца от императора Священной Римской империи, – заявил Кетлер, – он сухо ответил на наш призыв к помощи, заявив, что не может в данный момент помочь нам с войском…
Фюрстенберг, всегда до этого боровшийся за независимость ордена, был вынужден теперь унизительно просить помощи у соседних государств, более всего рассчитывая на поддержку Швеции и Дании. Но они выжидали, оставляя Ливонский орден один на один в борьбе с Москвой. Фюрстенберг сокрушенно опустил голову и тяжело сел в резное кресло с высокой спинкой, больше походившее на трон.
– Вы провели смотр наших войск? Есть ли у нас силы противостоять московитам? – спросил Фюрстенберг. Кетлер, подняв голову и сложив руки на животе, ответил:
– Одни крестьяне, едва державшие оружие в руках когда-либо. И бароны, которые с трудом залезают в седла из-за своих огромных животов. Вот войска нашего ордена!
Фюрстенберг поморщился, словно от боли.
– А наемники?
– Наемники составляют значительную часть войска. Но даже они бессильны перед многочисленным войском русского царя. Бароны взволнованы. Еще немного, и они сами отдадут русским воеводам свои замки, лишь бы остаться в живых.
– И что же нам делать? – Фюрстенберг был похож на беспомощного, разбитого старика. – Ни Дания, ни Швеция, ни германский император не поддерживают нас.
– Может, тогда просить помощи у короля Польши и Литвы Сигизмунда? Он молод, целеустремлен, к тому же за десять лет правления ни разу еще не воевал, – предположил настойчиво Кетлер. Лицо Фюрстенберга тут же стало каменным, глаза вспыхнули, он вскочил с кресла и сказал злостно:
– Корыстный король жаждет заполучить Ливонию! И лишь тогда он пришлет сюда свое войско и выступит против московитов! Не бывать этому!
– Но, если Ливонию не получит король, сюда придет русский царь, – возразил Кетлер, но Фюрстенберг даже не желал об этом слышать:
– Мы еще не получили ответа от датского короля! – крикнул он. – Мы будем ждать.
– Но у нас нет времени ждать! – шагнул вперед коадъютор. – Они уже обошли весь восток Ливонии, и скоро их орда бросится на наши замки!
– Ничего больше не хочу слышать! – крикнул Фюрстенберг. – Я знаю, что московиты, взяв награбленное, ушли в Ивангород! Отправьте людей во все углы государства, пусть самые знатные прибудут в мой замок! Нужно собрать ландтаг! Пусть рыцари сами решают судьбу своих владений!
Прищурившись, Кетлер поклонился и поспешил покинуть ландмаршала. Злостно стиснув зубы, он шагал по коридорам, чеканя каждый свой шаг, отдающийся эхом в высоких стенах замка. За ним со шлемом в руках едва поспевал оруженосец.
– Старый ублюдок! – зашипел Кетлер, тверже печатая шаг. Никто не знал, что уже долгое время, с тех пор как начали обостряться отношения с Москвой, к нему зачастили литовские послы. Первым из них был Михаил Гарабурда…
Это было прошлой весной. Кетлер отправился со своей свитой и верными ему рыцарями на первую охоту. Лов удался – Кетлер лично убил огромного вепря, старого, с массивными желтыми клыками. Поразив зверя копьем, он дождался, пока кабан обессилеет, а после подошел к слабеющей жертве своей и хладнокровно перерезал ей глотку кинжалом. Радостно вопили охотники и свита коадъютора, пока вепрь, судорожно дергая ногами, истекал алой кровью…
Празднество было в разгаре – хмельные от вина и свежего лесного воздуха рыцари уже привезли девок из ближайшей деревни. Вот и сам Кетлер лез рукой под подол одной девицы, сидящей у него на коленях. Конопатая, с гнилыми зубами, она не вызывала у него никакого отвращения. Коадъютор прекрасно знал, что сегодня он наградит ее своим семенем и отправит домой. А в маленькой деревушке вскоре родится ребенок, которому будет суждено вырасти в нищете среди других крестьян, и он никогда не узнает, кем был его отец. Сколько таких детей появлялось за века нахождения ордена в ливонских землях?
– Господин! В вашем шатре вас ожидает какой-то человек. Стража приглядывает за ним. Он хочет говорить с вами! – прошептал слуга в самое ухо. Вмиг отрезвевший Кетлер спихнул с колен девку и, поднявшись, грозно зашагал к шатру. Кто может желать видеть его? О посланнике ландмейстера бы уже давно доложили всем.
У шатра Кетлера ждал молодой человек довольно приятной наружности. Он склонился в приветствии.
– Кто вы? Что вам нужно? – прорычал коадъютор.
– Мое имя Михаил Гарабурда, если вам угодно. Нужно говорить с вами. Наедине. Это очень важно!
Он говорил спокойно, без какого-либо волнения. Кетлер, держась за меч, висевший у пояса, покосился на своих стражников, окруживших пришельца. Усомнившись в том, что это подосланный убийца, коадъютор велел охранникам отойти, а сам зашел в шатер и пригласил туда молодого человека.
– Я посланник короля польского и великого князя Литовского короля Сигизмунда Августа. И мне важно, чтобы о нашей встрече никто не узнал. Слышите? Никто!
Гарабурда очаровал Кетлера, говорил много и по делу, заверял, что польский король Сигизмунд будет верным другом ордена и всегда будет готов прийти на помощь, особенно ежели дело касается их общего врага – царя Иоанна, варвара, коего нельзя выпускать из его далеких глухих лесов.
Так Кетлер стал сторонником Польши. После он много виделся с посланниками Сигизмунда, и все больше убеждался в их правде. Они ждали одного – войны. И нельзя было допустить, чтобы старый осел Фюрстенберг загубил это дело, ибо варвара Иоанна надобно сокрушить раз и навсегда!
Уже вечером того же дня Кетлер отправил тайного посла в Нарву.
Нарва[39] стоит довольно близко к Ивангородской крепости. Тонка граница с варварской Московией. Фохт Шнелленберг, защитник Нарвы и командующий городским гарнизоном каждую ночь поднимался на стены города и всматривался в бесчисленные огни, мерцающие во тьме – там стоит крепость Ивангород, наполненная русскими войсками. Их разделяет небольшая река Нарва. Рукой подать!
Минувшим днем к Шнелленбергу прибыл гонец от коадъютора Кетлера с письмом, в котором говорилось о необходимости ведения боевых действий. Он писал, что ландмейстер Фюрстенберг стар, труслив и недальновиден. Старик ведет орден к гибели. И лишь война спасет их братство. Кетлер велел гарнизону Нарвы обстрелять хорошенько Ивангород, чтобы «разбудить спящего зверя и выманить его в ловушку». Шнелленбергу была назначена значительная сумма в случае успешной операции и богатый земельный надел. И, конечно, никто не должен был знать об этом письме.