И вот уже скоро показались стены города. Войско рассредоточилось и начало готовиться к штурму, но со стен их встретил шквальный огонь из пушек и пищалей. Снаряды, пролетая со свистом, врезались в землю, поднимая столбы комьев замерзшей почвы.
– Да они сделают из нашего войска решето. Мы потеряем много воинов! – говорил Фелькерзам. Кетлер и сам не ожидал такого отпора и не решался приказать войску идти на штурм. Началась длительная осада города, сопровождаемая пушечными перестрелками…
Трупы лежали вповалку, усеяв поле у стен крепости. Выстрелы уже стихли, но запах пороха все еще витал в воздухе. Стаи гаркающих птиц заполонили небо, готовясь к богатому пиру. Морозный ветер трепал на убитых белые окровавленные мантии, видневшиеся в грязном снегу. Неподалеку перевязывали раненых. Отдельно лежали стонущие воины с раздробленными конечностями, пропитав кровью весь снег под собою.
Кетлер хмуро глядел на крепостную стену, крепко сжимая пальцами рукоять меча. Фелькерзам подошел к нему и, оглядевшись, произнес:
– Уже второй штурм не увенчался успехом. Московиты удивительно стойкие и бесстрашные, словно им нечего терять. Но уверяю вас, их запасы пороха на исходе.
– Скоро ударят морозы. Если мы уже почти месяц стоим у стен этой крепости, мы не успеем отбить остальные…
Фелькерзам промолчал, не зная, что ответить. Вдалеке показался несущийся всадник. Задыхаясь, он прокричал:
– Господин коадъютор! Со мною в разведке были еще два всадника, но они погибли от рук метких стрелков-московитов! Я один сумел уйти! И я здесь, чтобы предупредить вас! Сюда, на подмогу Рингену, идет двухтысячный отряд!
Кетлер взглянул на Фелькерзама, словно ожидая совета.
– Для чего бы они сюда не шли, их нужно опередить и отбросить от города. Две тысячи – ничто, – проговорил Фелькерзам, – разрешите мне, господин коадъютор, взять нашу конницу и опрокинуть их.
Кетлер дал знак рукой, и запыхавшегося гонца тут же угостили горячим вином, затем сказал своему помощнику:
– Возьми пять тысяч рыцарей и перебей этих грязных московитов!
Улыбнувшись, Фелькерзам велел протрубить общий сбор, а сам сел на закованного в доспехи огромного коня, скрыл свою голову и лицо под рогатым шлемом, на котором лишь для глаз были узкие щели. Вскоре все тяжелые всадники, а за ними их слуги и оруженосцы в более легких доспехах были перед командиром. Когда выхватил он свой длинный меч и пустил вперед коня, увлекая за собой войско, раздался угрожающий крик тысяч глоток…
На подмогу осажденному Рингену был послан отряд под командованием воеводы Михаила Репнина. Он был наспех собран из частей, находящихся на Ливонской земле, потому вскоре должен был добраться до города.
Репнин, молодой, но довольно опытный воевода, рассчитывал на то, что ему удастся подойти к Рингену, будучи незамеченным тевтонцами. Но обнаруженные в ходе марша разведчики рассеяли эти планы. Двоих убить удалось, но один сбежал.
Тогда, встав на коне перед своим войском, он проговорил:
– Видно, узнает о нас немчура! Что ж, если захотят с нами свидеться в чистом поле, обеспечим им добрый прием!
Войско закричало, тряся оружием.
– Но каждый из вас у меня на счету, каждый дорог! Терять даже одного из вас – значит позволить немцам Ринген взять! Что ж, под стенами они беснуются, дерутся изо всех сил! Так и мы должны так сделать, чтобы этих самых сил у них не было больше! Чтобы там, под стенами Рингена они и остались!
С этими словами, под громогласные крики воинов, он повел отряд дальше. Снега выпало много, идти было трудно. Остановок не делали, надеясь к ночи успеть. Проходили мимо выжженных дотла деревень. Возле разрушенных дворов, присыпанных снегом, лежали замерзшие трупы. Репнин пристально оглядывался и сокрушенно покачал головой. Дали воеводы Петр Шуйский, Шах-Али, Данила Адашев да Алексей Басманов вволю разгуляться своим воинам. Как варварская опустошающая орда врывались русские полки в лифляндские деревни. Не по себе становилось воеводе от этого. Сам никогда не грабил и своим не давал. Но кто сможет остановить это безумие? Только государь и… холод зимы. Миновав присыпанные снегом сожженные деревни, войско снова вышло в поле.
Ертаул доложил, что навстречу Репнину несется тевтонское конное войско в два раза больше числом. Воевода приказал остановиться. Оглядевшись, понял, что нет у него никакого преимущества. Отходить в ближайшую деревню глупо – на ее месте обугленные руины. Лишь в поле драться. Но сложно с закованным в доспехи рыцарем биться – если только слабые места искать и колоть туда со всей силы.
Воевода остановил войско, выстроил вперед стрельцов, приказал при появлении врага вести прицельную стрельбу. Татарам велел стоять позади них, быть готовым к помощи. А малочисленную конницу, состоящую из боярских детей, отвел к перелеску, чтобы при случае атаковать врага в тыл.
Едва закончилось построение – впереди уже показалось тевтонское войско. Шли быстро, широко раскинув фланги, как издавна было принято у них – тяжелые рыцари клином, позади – более легкие. Стрельцы уже были готовы дать первый залп. Ждали, пока подойдут ближе. Рыцари, гремя доспехами, ускорили лошадей. Все, закованные в доспехи, плащи и мантии на них белые с черным крестом, и кони их страшные, словно собранные из кусков железа. А впереди клина, пригнувшись к железной шее своего могучего коня, несся рыцарь в рогатом шлеме, размахивая огромным мечом.
Дали залп стрельцы, поле заволокло дымом, и из этого дыма на них вылетел первый рыцарь. Глухой удар – и его конь сломал строй стрельцов, врезался в толпу татар, и рыцарь принялся рубить их. Так и врезались в толпу остальные рыцари, прорезая ее своим клином. Стяг с Георгием Победоносцем, показавшись ненадолго над войском, упал в снег. Началась рубка.
– Вперед, братцы! – крикнул Репнин детям боярским и повел их на помощь погибающей пехоте. И не сразу заметил он выстроившийся строй тевтонских арбалетчиков. Тяжелые арбалетные болты тучей полетели в русскую конницу, сбивая с седел всадников, убивая лошадей. Вскрикнув, Репнин остановил коня, едва не выпав из седла – болт вошел в ногу и пробил ее насквозь.
Это был разгром. Репнин приказал протрубить отступление и начал уводить остатки полка, но тевтонцы продолжили преследовать их, безжалостно добивая. Спастись удалось немногим…
Раненых и пленных московитов усадили в круг поодаль от трупов, усеявших поле битвы. Арбалетчики держали их под прицелом. Были среди пленных и зрелые мужчины, и безусые мальчишки. Некоторые из них молились, другие плакали, еще одни молча и тупо глядели перед собой, смиряясь со скорым концом.
Подъехал рыцарь на могучем коне в окровавленных доспехах. Его рогатый шлем, забрызганный кровью, сверкал в свете садящегося солнца. Он молча глядел на пленных через две узкие щели в шлеме, удерживая храпящего коня.
– Что делать с пленными?
Поглядев на эту кучку жалких, испуганных московитов, он махнул рукой, и тут же слуги рыцарей бросились на них, безжалостно рубя мечами и пронзая копьями. Крича от бессилия и страха, пленники пытались ползти, ну и с другой стороны их встречало копье или меч.
– Нет, Господи! Спаси! – кричал залитый слезами молодой мальчишка, и крик его прервался, когда меч рассек надвое его голову…
К концу октября подоспели пушки, тотчас начавшие массированный обстрел крепости. Ринген был взят. От гарнизона никого не осталось, исключая раненых. Погиб и командовавший обороной боярский сын Русин Игнатьев.
Коадъютор, въезжая в захваченный город, радовался каждому убитому врагу, со сладострастием наблюдая за тем, как вязали и уводили пленных. Для устрашения десятерых Кетлер велел повесить. Он улыбался, наблюдая за кровавой расправой. Фелькерзам был мрачен и молчалив.
– Поздравляю с победой, господин коадъютор, – протянул он.
– Чем же вы недовольны? – спрашивал Кетлер.
– Мы потеряли много людей. И потратили слишком много времени на один замок. Сейчас только октябрь, а уже лежит снег. Скоро ударят морозы. Боюсь, мы не сможем развить успех.
– Разве болтающиеся в петле московиты не стоят этого? – спрашивал Кетлер, указывая на повешенных. Некоторые из них были еще живы, беспомощно дергали ногами в воздухе, выпучив глаза. Другие висели, посиневшие, с вывалившимися языками и мокрыми от испражнений портами.
– Я уверен, что скоро царь снова отправит войско сюда. Но сможем ли мы выстоять? – говорил Фелькерзам, оглядываясь.
– Я знаю одно – сейчас войску нужно отдохнуть. Велите отослать гонца ко всем лордам, рыцарям и ландмейстеру, сообщите счастливую весть!
– Нам нечего здесь удерживать, – возразил Фелькерзам, – если хотите сохранить силы, которые остались, нужно отходить. Посмотрите вокруг. Все разрушено, ни одной живой души нет. И московиты скоро вернутся! Отступим к Риге, начнем собирать новые силы!
– Нет! – гневно закричал Кетлер. – Я столько шел сюда не для того, чтобы уйти без битвы! И все они, кого я вел – что скажут они? Коадъютор испугался московитов и отступил? Не разочаровывайте меня, Фелькерзам!
Сказав это, Кетлер со своей свитой поехал дальше осматривать крепость, а Фридрих остался на месте. Крепко стиснув зубы, он тяжело задышал и начал оглядываться, широко раздувая ноздри. Увидел, как вели куда-то православного священника. Старик шел босиком, ветер трепал его седую бороду. Тевтонцы, смеясь, толкали его вперед, а он шел, закрыв глаза, повторяя про себя молитву. Фелькерзам пустил коня к ним и остановился прямо перед священником. Рыцари встали в нерешимости, замолчали. Сурово взглянув на них, Фридрих перевел взгляд на священника. Старик поднял свои лучистые, добрые глаза, пригладил редкие волосы, трепавшиеся ветром.
– Он говорит по-немецки? – спрашивал Фелькерзам своих воинов. Те пожали плечами, сказали, что немецким языком пленный священник не владеет. Старик что-то говорил, добродушно улыбаясь, крестился и кланялся в пояс. Фыркнув, конь шарахнулся от него. Фелькерзам привстал в седле, упершись ногами в стремена: