Ноги, руки, пальцы отказывались шевелиться. Он не мог себя заставить раздеться, да и зачем? Лицо стало похоже на обтянутый кожей череп, кожа вокруг рта потемнела, передние зубы торчали. Но мозг работал ясно.
Он продолжал свое дело. Правда, теперь он не отходил далеко от дома, не было сил. Весеннее солнце не согревало, а отнимало последнее. Двигаться по узкому, протоптанному в сугробе тоннелю было почти невозможно — болели глаза. Холод сковал не только дома, он шел уже изнутри. Вечная зима, ледяные сердца, как в сказке Андерсена. Когда-то он ее любил.
Лето пришло, когда ждать его уже не было сил. Николай распахивал все окна, а сам выбирался на улицу и сидел, прислонившись к гранитному столбу, который с незапамятных времен защищал стены от выезжающих во двор экипажей. Камень прогревался медленно, по ночам было все равно холодно. Николаю казалось, что он никогда не сможет снять пальто, размотать шарф.
Как до неузнаваемости изменился за год его город! Руины, руины, женщины и старики разбирают завалы, копаются на грядках. Почти нет мужчин. Огороды возле Исаакия, в Михайловском саду, под стеной Петропавловской крепости, на Марсовом поле, на набережных и во дворах. Огороды в садике у Никольского собора. Отец Феодосий не пережил блокадную зиму, и Николай, копая грядки, с болью в сердце вспоминал духовного наставника и корил себя, что не пришел, не спас, не уберег.
В городе заработали кинотеатры, в августе открылась филармония. Николай не мог туда ходить. Пробовал, но не смог. Смотрел на экран, а думал о маленькой Наташе и Лене Вихрове, которые никогда уже не увидят этот фильм. Мысль об этих детях не давала покоя. Он с отвращением вспоминал тушенку, которую ел за плотно закрытой дверью, когда этажом выше угасал ребенок, когда в соседней парадной умирала семья Вихровых. Эти дети не дождались тепла, и в этом его вина. Что он скажет сыну, когда тот узнает, что его друг погиб?
Эта мысль стала навязчивой. Николай еще больше замкнулся. Он по-прежнему собирал свою блокадную коллекцию, пытался спасти от налетов людей из уцелевших домов, работал на огороде, разбирал завалы. Он делал что мог, а душа его рыдала день и ночь, и совесть терзала, не оставляя в покое ни на секунду.
Глава 14
Санкт-Петербург, 2016 год
Юридическая контора «Кони и сыновья» не так давно отпраздновала стодвадцатилетний юбилей. Конечно, деятельность ее как частной фирмы на некоторое время прерывалась в силу известных исторических обстоятельств. Но члены семейства Кони при любой власти продолжали служить поверенными, адвокатами, нотариусами. Как ни удивительно, им удалось сохранить клиентов, чьи предки доверяли им ведение своих дел еще в начале прошлого столетия. Таких было немного, ими дорожили. В их число входило семейство Барановских.
Сегодня был важный день — оглашали завещание Владислава Барановского. По этому случаю контора была закрыта для посетителей. Федор Григорьевич Кони, упитанный, седовласый, старший из ныне практикующих членов семьи, не спеша просматривал бумаги, готовясь к предстоящей встрече. Негромкий стук в дверь оторвал его от этого занятия. Он с недоумением посмотрел на секретаршу.
— В чем дело, Нина Алексеевна?
— К вам посетительница.
— Я, кажется, просил отменить все встречи и закрыть на сегодня офис?
— Да, я так и поступила. Но эта дама утверждает, что она наследница Владислава Барановского и хочет переговорить с вами до встречи с остальным семейством.
— Наследница? — нахмурился адвокат. — Сколько же ей лет?
— Не меньше шестидесяти. Производит впечатление вменяемой. Одета аккуратно, не вызывающе и не вульгарно. Представилась как Дмитриева Алла Яковлевна.
— Ладно, зовите, гадание здесь все равно не поможет. Послушаем, что скажет госпожа Дмитриева.
На пороге появилась невысокая пожилая дама с темными кудрями, яркими губами и объемным бюстом. Решительным шагом дама пересекла кабинет и устроилась в кресле для посетителей.
— Разрешите представиться: Алла Яковлевна Дмитриева, в девичестве Симановская, единокровная сестра покойного Владислава Юрьевича Барановского. Вот мои документы.
Федору Григорьевичу понадобилась изрядная выдержка, чтобы не выдать удивления. Он бесстрастно подтянул к себе паспорт гостьи и пластиковую папку и принялся молча изучать документы.
— Итак, — он отложил последний лист, — вы утверждаете, что являетесь незаконнорожденной дочерью покойного Юрия Барановского?
— Совершенно верно. — Дама с достоинством кивнула.
— Что ж, думаю, вы понимаете, что свои права как наследницы вам придется доказывать в суде. Собранные вами документы не являются бесспорным доказательством родства. С учетом того, сколько лет прошло со дня смерти Юрия Барановского, у судьи возникнет закономерный вопрос, почему вы так долго ждали и не заявили о своих правах сразу.
— Я не знала о связывающем нас родстве. Мать открыла мне тайну только после смерти Якова Симановского. Она не хотела разрушать семью и боялась скандала. А что касается судебных разбирательств, у меня уже имеется адвокат, и если мы не сумеем договориться по-хорошему, я немедленно подам исковое заявление. — Глаза гостьи сверкнули. — Я прекрасно знаю, о каком наследстве идет речь, и буду за него бороться ради дочери и внучки.
— Позвольте узнать имя вашего адвоката?
— Даниил Зиновьевич Личкус. — Алла Дмитриева с трудом сдерживала самодовольство.
— Поздравляю, очень хороший специалист, — кивнул Кони. — Что ж, благодарю за визит. Обязательно поставлю своих клиентов в известность о ваших притязаниях.
Очевидно, такая спокойная реакция ее несколько разочаровала, однако она сумела справиться с собой и достойно удалиться.
— Добрый день, Федор Григорьевич, — с приличествующей ситуации сдержанностью поздоровался Леонид Аркадьевич.
— Добрый день, друзья мои. Агнесса Юрьевна, прекрасно выглядите. Мария, вы хорошеете день ото дня. Лилия Константиновна, как всегда, великолепны.
Семейство расположилось вокруг стола, адвокат занял свое место, раскрыл папку из тесненной кожи, но тут же снова ее захлопнул.
— Прежде чем перейти к оглашению завещания, о содержании которого, думаю, вы и так осведомлены, я обязан сообщить об одном неожиданно возникшем обстоятельстве. — Федор Григорьевич прокашлялся. — Сегодня ко мне обратилась дама, объявившая себя единокровной сестрой Владислава Юрьевича и дочерью покойного Юрия Николаевича.
— Что? Бред! — Реакция членов семьи была бурной и предсказуемой.
— Кто она такая? Аферистка? — перешел к делу Леонид Аркадьевич.
— Не думаю. Она представила комплект документов, в том числе анализ ДНК, который подтверждает родство.
— ДНК? Они что, отцовскую могилу вскрывали? — возмутилась Агнесса.
— Нет. Проведен сравнительный анализ с вами и Владиславом. Очевидно, еще при его жизни.
— При его жизни? — оживилась Маша. — Заранее, значит, подготовились? А полиция нас без конца дергает! Да вот же и мотив, и доказательства! Как зовут эту дамочку?
— Алла Яковлевна Дмитриева.
Леонид с Агнессой переглянулись.
— Да ведь это Алла Симановская!
— Да, так она и представилась.
— Это несерьезно, — отмахнулся Леонид. — Слухи о том, что она дочь Юрия Николаевича, ходили еще при его жизни. По-моему, их распускала сама Тамара, мать Аллы. Ее муженек был бездарным алкоголиком и дядиным приятелем. Чего Тамара хотела этим добиться, не знаю, но все это полная ерунда.
— Я бы не торопился с подобными утверждениями. — Кони вертел в пальцах дорогую ручку с золотым пером. — У нее прекрасный адвокат, один из лучших в городе. Они готовы идти до последнего, поскольку госпожа Дмитриева прекрасно осведомлена о стоимости коллекции.
— Но пока, как я понимаю, ничто не мешает нам распоряжаться ею по собственному усмотрению? — поинтересовалась Агнесса.
— Вы хотите предпринять какие-то действия, связанные с коллекцией? — Федор Григорьевич вскинул брови.
— Да. Мы с Леонидом хотим продать одно из полотен.
Леонид Аркадьевич подтвердил ее слова молчаливым кивком.
— Что ж, не вижу препятствий. Коллекция не являлась собственностью Владислава Юрьевича, и вы вполне можете ею распоряжаться, даже не дожидаясь вступления в наследственные права.
Федор Григорьевич только сейчас заметил, как изменилась Агнесса. Впервые за все годы, что он ее знал, в ее глазах светился интерес к жизни.
— Вы хотите продать какое-то определенное полотно? Вам сделали выгодное предложение?
— Нет-нет, Федор Григорьевич. Без вас мы не стали бы вести никакие переговоры, вы же знаете, — поспешил его успокоить Леонид. — Но мы с Агнессой действительно хотим кое-что продать. Возможно, если мы встретимся на днях…
— Скажем, завтра. — Она не желала.
— Если у вас есть свободное время, — не стал спорить Леонид, — мы могли бы встретиться в квартире Владислава и обсудить все подробно.
— Что ж, думаю, это возможно. — Федор Григорьевич заглянул в ежедневник. — Около четырех вас устроит?
— Вполне, — поспешила согласиться Агнесса. — И еще, Федор Григорьевич, подумайте, пожалуйста, что из полотен мы могли бы реализовать быстро и за хорошие деньги.
— Агнесса Юрьевна, если вам срочно нужны деньги, я вполне могу поспособствовать. Кредит под вполне умеренные проценты с моим поручительством…
— Нет-нет, не стоит. Мы с Леонидом уже все решили.
Кони счел за лучшее тему закрыть и перешел к оглашению завещания. Никаких сюрпризов здесь не ожидалось, так что уже через четверть часа семейство покинуло контору.
На сегодня работу можно было считать оконченной. Но уйти адвокату не удалось — на пороге возникла Мария Барановская.
— Федор Григорьевич, простите за вторжение, могу я поговорить с вами? Много времени это не займет.
— Разумеется, Машенька, присаживайтесь! — Федор Григорьевич вернулся за стол и не без удовольствия глянул на младшую Барановскую. Что ни говори, именно в Леониде и его детях сохранился дух семьи. Агнесса и Владислав, не в обиду обоим, являли печальный пример вырождения некогда славного рода.