— Что он сейчас делает?
— Немного отстал.
— Тебе самому второе зеркало нужно? — Я показал на зеркало со своей стороны.
— Нет, дядюшка, можете пока настроить его под себя.
Я опустил стекло. С тех пор, как мы грузили носорогов, сильно похолодало. Я поправил зеркало, чтобы видеть дорогу за нами. Поток свежего воздуха разбудил Флеа.
— Что случилось? — спросила она, вытирая губы рукой.
Я закрыл окно.
— Поправляю зеркало.
Она села, потянулась, насколько позволяло тесное пространство, и провела пальцами по волосам.
— Кофе хотите? — предложил Лоуренс.
Она кивнула, потерла глаза, посмотрела на часы.
Я передал ей кружку и посмотрел назад в боковое зеркало. Позади, примерно в полукилометре от нас по-прежнему светили фары.
— Почему мы так медленно тащимся? — буркнула она.
Лоуренс понемногу прибавлял скорости.
— Зеркало поправляли, — ответил он.
Наши с ним взгляды встретились; он заговорщически подмигнул.
Машина сзади по-прежнему держала дистанцию. Это не обязательно что-то означало. Некоторые водители предпочитают ночью не идти на обгон; едут и едут за впереди идущей машиной, используя ее задние фонари как маяки.
Когда кружка наполовину опустела, Лоуренс спросил Флеа:
— Трудно было ехать через Зимбабве?
— А вы как думаете?
Он не позволил себя отвлечь.
— Как вы познакомились с дядюшкой Дидериком?
— Я его не знаю.
— Вот как?
— Зато я знаю Эрлихмана. — Она как будто пошла на уступку.
— Кто такой Эрлихман?
Флеа преувеличенно шумно вздохнула, показывая, что ее терпение на исходе, и спросила:
— Вы вообще знаете, откуда взялись носороги?
— В общих чертах.
— Эрлихман нашел их в Чете.
— Значит, это он раньше работал егерем в заповеднике?
— Да.
— А-а-а… — И с восхищением: — А его-то вы откуда знаете?
Снова вздох.
— В прошлом году Всемирный фонд охраны дикой природы проводил в «Чизарире» перепись слонов… «Чизарира» — это национальный парк в Зимбабве. Я работала там волонтером. Эрлихман входил в группу переписчиков.
— Ясно, — сказал Лоуренс.
Позади по-прежнему светили фары.
Флеа допила кофе, протянула мне кружку, села в позе лотоса, скрестила руки под грудью.
— Расскажите о Дидерике Бранде.
— Дядюшка Дидерик… — начал Лоуренс. — С чего начать? В Кару он личность легендарная…
— Он богат?
Интересный вопрос.
— Кто, дядюшка Дидерик? Да, он богат.
— Откуда у него деньги?
Лоуренс расплылся в улыбке.
— Что это значит?
— Как сказать… Дядюшка Дидерик, он… — Он запнулся, подыскивая подходящий эвфемизм.
— Черный лебедь, — произнес я по наитию.
Оба развернулись ко мне.
Все дело в том, что весь последний час, до того, как Лоуренс попросил кофе, я думал об Эмме.
— Черный лебедь — аномалия, непредсказуемое явление, способное коренным образом изменить ситуацию, — начал я, пытаясь вспомнить, что говорила мне Эмма шестнадцать часов назад в «Красном гранате». Она все выходные читала ту книгу и часто отпускала замечания: «Невероятно!» и «Как интересно!». Наконец, утром в субботу, я не выдержал и спросил у нее, что ее так поражает.
Лоуренс и Флеа с нетерпением ждали моих разъяснений.
— Примерно до конца XVII века считалось, что лебеди бывают только белые. Так устроен наш мозг: мы учимся, наблюдая, делаем заключения, основываясь на очевидности, и твердо верим, что это единственно возможный вариант. Если несколько сотен лет видеть только белых лебедей, становится очевидно: других просто не существует. А потом в Австралии обнаружили популяцию черных лебедей.
— При чем здесь Дидерик Бранд?
Хотя ее манера поведения раздражала, пришлось признать, что вопрос не лишен оснований.
— Все мои знакомые из Кару — в высшей степени честные, порядочные, достойные люди. У них есть свои принципы, которые гласят: хлеб насущный можно зарабатывать только честным путем… Вот почему мне и в голову не приходило, что Дидерик совсем другой.
— А он другой?
— Очевидно. — Я покосился на Лоуренса, ища поддержки.
— Он другой. — Лоуренс притормозил и включил поворотник. — Здесь нам поворачивать. — Он показал на дорожный знак: D579, направо поворот на заповедник «Лапал ала».
Флеа схватила карту, развернула ее.
— Вы уверены?
— Да, — кивнул Лоуренс, продолжая снижать скорость.
Скоро мы свернули с гладкого покрытия на довольно широкую гравийную дорогу. Лоуренс покосился на меня, и мы дружно посмотрели в боковые зеркала. Он медленно прибавил газу.
Дорога за нами оставалась темной.
Лоуренс еще увеличил скорость.
По-прежнему темно.
Флеа оторвала взгляд от карты.
— Не могу понять, где мы сейчас, — сказала она.
— Нам нужно ехать через Валватер, — сказал Лоуренс. — Потом в Бела-Бела. Объезд небольшой…
Вдруг он замолчал, потому что в зеркале ярко сверкнули лучи фар.
28
…Если вы — увлеченный натуралист и много времени проводите в поле, нельзя сбрасывать со счетов вероятность того, что рано или поздно вы будете укушены — особенно если вы наблюдаете за змеями.
— Что случилось? — спросила Флеа. Она была не дурой.
— Не волнуйтесь из-за маршрута, — сказал Лоуренс.
— Почему вы все время переглядываетесь?
— За нами уже целый час едет какая-то машина, — сказал я, потому что она тоже имела право об этом знать.
Она взглянула на меня так, словно впервые меня заметила. Потом с ее губ сорвался короткий, грубый смешок.
— Вы шутите!
— Смотрите сами. — Я показал ей зеркало.
Она перегнулась через меня, увидела фары.
— Говорите, он уже час едет за нами? — Она недоверчиво хмыкнула.
— Повернул, когда и мы повернули.
— Подумаешь. — Она пожала плечами. — Можно мне еще кофе? — И потом: — Думаете, я куплюсь? Думаете, я дура?
— Нет, — искренне сказал я.
Мой ответ ее как будто удовлетворил.
Я посмотрел вперед. Дорога шла то вверх, то вниз, извивалась между невидимыми холмами. Я подозревал, что мы уже в Ватерберге. В свете фар сбоку от дороги высвечивались густые заросли акации; время от времени попадались скалистые утесы. Не идеально.
— Лоуренс, давай убедимся наверняка. Подождем, пока будет долгий спуск, и там попробуй плавно затормозить. Не спугни их, тормози двигателем. Постепенно… И не выключай фары.
— Хорошо.
Флеа не обращала на нас внимания; она сидела и дулась.
Дорога резко вильнула влево, через километр — вправо. Наконец, впереди показался прямой участок дороги, который шел немного под уклон. Лоуренс убрал ногу с педали газа, переключил передачу, поставил рычаг на нейтралку. «Мерседес» замедлил ход. Мы все время наблюдали в боковые зеркала. Фары показались из-за первого поворота; по мере того как машина приближалась, они светили все ярче. Потом машина остановилась, выжидая.
Я заблокировал выключатель в кабине, чтобы свет не выключался, когда открывается дверца.
— Проверь, насколько хорошо ты помнишь, где повороты, а потом выключи дальний свет.
Лоуренс немного выждал и выключил фары. Нас внезапно окутала тьма. Светили только фары идущей за нами машины; свет делался все ярче.
— Когда остановимся, глуши мотор и поставь машину на ручной тормоз. Но из кабины не выходи, держи руль.
— Ладно. — Молодец, он спокоен. То, что нам и требуется.
Я вынул «глок» из тайника, подождал до полной остановки, открыл дверцу, выпрыгнул, обежал грузовик сзади с пистолетом в руке. Лоуренс заглушил мотор.
Фары сзади — всего в двухстах метрах. Неожиданно они погасли.
Плохо, очень плохо!
Звезды, луны нет. Пока глаза не привыкли к темноте, я с трудом видел лишь очертания того, что находилось вблизи: дорогу, высокую траву, длинные тени от акаций на той стороне. Прислушался. За спиной тихий скрежет — от охлаждаемого металла. Хруст шагов по гравию.
— Возвращайтесь в кабину, — негромко велел я.
Она подошла ко мне.
— Когда действие транквилизатора закончится, носороги начнут буянить.
Я вглядывался в темноту, пытаясь разглядеть наших преследователей.
— Как-то у меня на глазах носорог разбил в кровь голову о прутья, — продолжала она.
Я приложил палец к губам, предупреждая ее о молчании.
— На следующий день он умер. Делать уколы в темноте я не умею… Можно нам ехать дальше?
Я все понял. У нас неприятности. Кто-то сел нам на хвост; они знают наш маршрут. И они не хотят, чтобы их видели. Пока им хватает лишь того, что они следуют за нами.
Я развернулся, подошел к пассажирской дверце и подождал Флеа. Она подошла не сразу; и здесь пыталась настоять на своем. Протиснулась мимо меня, скрестив руки, опустив голову; садясь, наградила меня злобным взглядом. Я влез за ней и сказал Лоуренсу:
— Поехали. Пока можешь, не включай фары.
Она сказала:
— Это не шутка.
Лоуренс сосредоточился на дороге; он ехал медленно.
Я сидел и думал обо всем сразу.
Они знают, что мы знаем. В темноте наверняка видят так же плохо, как и я, но мотор у них не работал. Они наверняка слышали, как отъехал «мерседес». Наверняка знают, что нам рано или поздно придется включить фары, если только мы не планируем ползти с черепашьей скоростью до самого рассвета. Если они подобрались близко, они могут следовать за нами, даже не включая свет; до тех пор, пока не взойдет солнце, они будут пользоваться нашим грузовиком как маяком.
Что им нужно? Глупый вопрос. У меня за спиной рога носорога стоимостью в несколько миллионов рандов. Вопрос скорее в том, чего они ждут. Одна машина, причем небольшая, седан или пикап. Или микроавтобус, который вмещает восемь-десять человек. Их больше; если мы остановимся, нас нетрудно одолеть. Но мы только что остановились, а они ничего не предприняли.