— Распоряжайтесь, Владимир Иванович, — предложил Михаил Павлович.
— Ваше Величество, господа офицеры, — негромко сказал полковник. — Путь у нас один — Москва. Есть другое соображения?
— А почему не Новгород, господин полковник? — поинтересовался ротмистр Кохановский. — Он ближе. В Кречевицах стоит гренадерский полк. В самом городе — драгуны. Кроме того, в Новгородской губернии много военных поселян.
— Вот из-за военных поселян, господа, и не следует ехать в Новгород.
— Почему? — заинтересовался император. — Насколько я помню доклады графа Аракчеева, там образцовые поселения. Военные поселенцы — верные слуги государю.
— Странно, что граф не докладывал покойному государю о недовольстве поселенцев.
— А разве были недовольные? — удивился сам Михаил Павлович.
— Недовольных было довольно много, — случайно скаламбурил полковник. — Ну посудите сами, Ваше Величество. Крестьянин должен пахать землю. Солдат — эту землю защищать. И на то, и на другое нужно время. А если с утра пахать, днём учения проводить, а вечером — опять пахать, то и пахота, и военное дело будут плохими. Естественно, что крестьяне недовольны. А разве вам неизвестно, что в Новгородской губернии бывали бунты. Небольшие, правда, но всё-таки.
— Как-то и не знал, — пожал плечами Михаил. — А ведь вы правы, Владимир Иванович, пахарь должен пахать, солдат — защищать...
— Так вот, с Вашего разрешения продолжу. Мятежники наверняка уже заслали своих эмиссаров к военным поселянам. Или зашлют в самое ближайшее время. Если губернатор не примкнёт к мятежникам, то ему придётся просить помощи у командиров полков для усмирения поселян.
— А что, губернатор Муравьёв может примкнуть к мятежникам? А, ну, да, что-то припоминаю. Его когда-то арестовал на параде император Александр. За какую такую провинность, даже и не упомню. Но ведь потом он сделал неплохую карьеру. Или, он тоже, как ваш старший брат Павел Иванович, принадлежит к какому-нибудь тайному обществу?
Владимир Иванович удивлённо посмотрел на императора:
— Простите, а откуда Вам известно?
— Ну, дорогой Владимир Иванович, — засмеялся Михаил Павлович. — Это секрет Полишенеля. Вообще-то, ещё летом начальник генерального штаба Дибич получил донос из Малороссии о том, что ваш брат, вкупе с Муравьёвыми-Апостолами, просто Муравьёвым и ещё с кем-то организовали тайное общество. Брат тогда только посмеялся. Кто в наше время не состоял в тайных обществах? Подполковник Лунин — любимец братца Константина, — едва самого наместника царства Польского в общество не принял. Кайтесь, Владимир Иванович: а вы-то, часом, не были в каких-нибудь русских масонах?
— Увы, грешен, — смутился Владимир Иванович, который два года состоял в «Союзе спасения». Кстати, вместе с нынешним новгородским губернатором. Правда, уже лет пять-шесть как отошёл от всех обществ. Как-то не нравились ему эти тайные... Действительно, было в них что-то масонское. А масонов Владимир Иванович на дух не выносил...
— Ну, вот видите, — засмеялся довольный Михаил. — Кстати, полковник. В ноябре, когда император был в Таганроге, поступил новый донос. Генерал Дибич привёз его в Петербург. Но где сейчас Дибич?
Размышлять о судьбе Дибича ли, других ли оставшихся в столице было некогда. Разъезды прискакали с донесением, что дорога на Тосно свободна. Пестель поднял кавалергардов и эскадрон тронулся.
Дальнейший путь был обыденным. Всё-таки щупальца мятежа ещё не успели охватить всю Россию. На ямских станциях кавалергарды находили тех же заспанных комиссаров, описанных господином Радищевым. Правда, никто не рисковал отвечать, что лошадей нет. Михаила Павловича, оставив ему десяток человек для охраны, пустили обычным путём в Москву. Полковник Пестель, сдав командование эскадроном ротмистру Кохановскому, отправился вместе с императором. Москва ещё не оправилась от французского разорения. Хотя деревянные домишки обывателей росли, как грибы, Кремль ещё покрывали строительные леса. Впрочем, дом московского генерал-губернатора, генерала от кавалерии Голицына, сиял великолепием. Слуги сбились с ног, обустраивая высокого гостя, свалившегося нежданно-негаданно.
О событиях в столице губернатор ещё не знал. А когда ему вкратце сообщили о происшедшем на Сенатской площади, он на минуту задумался, посмотрел в глаза Михаилу Павловичу. Потом, опустившись на колени, прижал к губам руку Романова-младшего:
— Располагайте мною, Ваше Величество!
Михаил не стал спорить и настаивать, что не хочет быть императором. Уже стал смиряться с мыслью, что шапку Мономаха (пардон, корону Российской империи!) всё-таки возложат на его рыжую голову. Он просто помог Голицыну подняться:
— Видимо, так уж судьбе угодно, что вы, Дмитрий Владимирович, сейчас не только московский генерал-губернатор, но и первый министр, и военный министр, и всё прочее...
— Ну и, вероятно, министр полиции. Карьера завидная, — невесело улыбнулся Дмитрий Владимирович. — А как ваш министр полиции я уже начал кое-что делать. Не хотите ли познакомиться с одним из бунтовщиков? Кстати, полковнику Пестелю сие будет особо интересно. Голицын приказал дежурному офицеру: — Распорядитесь, голубчик, чтобы привели арестанта. — Потом, обратившись к высокому гостю, предложил: — Ваше Величество, давайте-ка перекусим. За арестантом-то пока съездят да пока привезут. Откушаем, чем Бог послал.
— Не возражаете, Дмитрий Владимирович, если с нами будут мои офицеры?
Вопрос был, разумеется, риторическим. Император — хозяин в любом доме. После скверных щей да залежавшихся пирогов, наспех съеденных на станциях, обед у генерал-губернатора показался праздником жизни. Раньше Михаил (пока пребывал в состоянии «Мишеля») открыто посмеивался над русофильскими пристрастиями Голицына, но сегодня «подметал» всё, что выставлялось на стол. А подавались осетрина на вертеле и рыба, жареная по-московски, «ушное» из баранины и заливной язык. А когда на стол были выставлены гуси с яблоками (по птице на гостя!), то Михаилу Павловичу уже не хотелось и думать об этих новомодных котлетах! Страсбургский пирог после настоящего расстегая казался чем-то чужеродным. А уж блины, которые в Москве получались почему-то лучше, чем в Петербурге, были и пшеничные, и ржаные, и гречишные. Так же, как и то, с чем эти блины можно есть: икра трёх сортов, тёшка, паштеты и прочее. Единственное, что не соответствовало русской кухне, — вино из Ангулемского винограда. Ну, с другой-то стороны, вино на Руси появилось не вчера и даже не позавчера. Его, говорят, ещё сам князь Владимир пивал.
После обильного обеда и гости, и хозяин впали в сытое оцепенение. По русскому обычаю можно бы и вздремнуть часок, но появился дежурный офицер, который доложил:
— Ваше сиятельство, арестант доставлен. Разрешите ввести?
Князь Голицын вопросительно обернулся к Михаилу:
— Прикажете сюда?
— Что Вы, Дмитрий Владимирович. Арестанта допрашивать в пиршественном зале? Неприлично получится. Ему-то, наверное, разносолов в тюрьме не дают.
— Отведи арестанта в мой кабинет, пусть подождёт немного, — приказал дежурному губернатор, а потом обиженно обратился к императору: — Что вы, Ваше Величество. Арестант, чай, офицер и дворянин. Содержится на офицерской гауптвахте. Кормят там хорошо. Ну, без поросят и расстегаев, правда.
— Кстати, а что у вас за арестант?
Голицын хитро прищурился:
— А это, Ваше Величество, вы сейчас сами узнаете. Пройдёмте в кабинет, господа.
Генерал-губернатор повёл Михаила и офицеров в кабинет через отдельную дверь.
— Вводите, — выкрикнул князь в приёмную.
В кабинет вошёл мужчина в шинели с полковничьими эполетами. Правильно — чинов и званий его никто не лишал. Красивое лицо поросло недельной щетиной. «Бог ты мой!», — внутренне ужаснулся Владимир Пестель, узнавая брата.
Голицын был доволен эффектом:
— Итак, господа. Арестованный по приказу начальника Генерального штаба генерала Дибича, полковник и командир Вятского пехотного полка и кавалер Павел Иванович Пестель. Сегодня утром доставлен в Первопрестольную из Житомира.
— Садитесь, полковник, — предложил Михаил арестанту. Потом обратился к офицерам: — Думаю, господа, вы можете идти отдыхать. А мы с князем Голицыным побеседуем с полковником.
Владимир Пестель посмотрел на брата, потом перевёл умоляющий взгляд на Михаила:
— Ваше Величество, разрешите мне остаться.
— Владимир Иванович, ваша воля, — пресекая возможное недовольство губернатора, сказал Михаил. — Вы вольны остаться или уйти в любое время.
Заслышав обращение «Ваше Величество» применительно к Михаилу, арестант встрепенулся:
— Простите, мне не послышалось?
— Нет, полковник, вам не послышалось. Император Николай, царствие ему небесное, убит в день приведения войск к присяге. В Петербурге создано Временное правительство. Кажется — это то, к чему вы стремились?
Пестель отрицательно покачал головой:
— Убийство императора было необязательным.
Михаил Павлович встал. Медленно прошёлся по кабинету:
— Господин полковник. Мне лично, да что мне... И императору Александру, и императору Николаю было известно, что вы являлись членом «Союза благоденствия». Так? Сейчас я не припомню точной даты его роспуска. Кажется, года четыре назад? Так вот, вы и князь Барятинский, вкупе с генерал-интендантом Юпшевским создали Южное общество.
— Вы хорошо информированы, — глухо сказал полковник.
— Для «рыжего Мишки»? Понимаю, назвать меня «Ваше Величество» у вас язык не повернётся... Разрешите продолжить? Итак, вы создали новое общество. Потом к вашему обществу присоединяются другие масоны. Вы назначены членом дирекции... А, да, простите, — Директории. Прямо-таки «а-ля Франсе». Вы являетесь создателем «Русской правды». А потом? Что вы хотели сделать? Насколько мне известно — военный переворот по примеру испанской революции. А что должно стать началом переворота? Если я не ошибаюсь — цареубийство? Так, господин полковник? А уж какого царя убивать — Александра Павловича или Николая Павловича, — не всё ли равно...