— Михаил! Ты что о себе возомнил?! Что себе позволяют твои солдафоны? Задержать свиту великого князя! Отобрать у меня оружие!
— Мои солдафоны всего лишь выполняют мой приказ, — спокойно ответил младший брат. А потом добавил с одобрительной ноткой в голосе: — Ишь ты, оружие у великого князя отобрали. Молодцы.
Потом, уже совершенно другим тоном — холодным, но ровным, — произнёс: — А теперь простите, брат. У меня очень много дел. Если это ВСЁ, что вы хотели мне сказать, — то не смею вас задерживать. Генерал Пестель покажет вам выход...
Константин Павлович, вытаращивший глаза от возмущения, вдруг что-то почувствовал. Скорее — понял, что между ним и братом стоит невидимая глазу стена. А он, как баран об новые ворота, со всего маху об эту стену ударился. Потом, ещё раз глянув на младшего брата, действительно понял. Сейчас перед ним был не младенец, голую попу которого целовал когда-то счастливый батюшка. И не повеса Мишель. Не «Рыжий Мишка». И даже не тот великий князь Михаил, который недавно уговаривал его взять корону дома Романовых. Перед ним сидел Император.
— Прости, — начал было Константин, но поправился. — Простите, Ваше Величество. Дорога от Варшавы — долгая. А сегодня, как на грех, с утра снег с дождём, а потом заморозки. Кони ноги сбили, а люди устали.
— Садитесь, брат, — гостеприимно предложил брат-император. — У вас новости? И, судя по всему, плохие?
— Ваше Величество, — глухо начал Константин. — Я отправлял вам подробное послание о польских делах.
— Но всё же хотелось бы выслушать вас лично, — настаивал император.
— Даже не знаю, с чего начать, — раздумчиво проговорил Константин.
— Кто-то сказал, — невесело пошутил Михаил Павлович, — что если не знаешь, с чего начинать рассказ — начинай с самого начала. Итак?
— Итак, — подхватил Константин Павлович. — Осенью прошлого, одна тысяча восемьсот двадцать пятого года мне сообщили, что польские смутьяны договариваются о совместных действиях с нашими, отечественными вольтерианцами. Большого значения этому я не придал. Правда, когда мне стало известно о мятеже, то я приказал провести аресты. Увы, большинство из заговорщиков успели бежать. В конце декабря в Варшаву прибыл гонец из Петербурга с петицией от Временного правительства. Мне предлагалось немедленно вывести войска из Польши с передачей власти сейму. В ответ я попросил господ самозванцев сложить оружие и предстать перед судом добровольно, как и положено дворянам.
Константин замолчал, вспоминая события и явно подбирая нужные слова. Михаил терпеливо ждал. Наконец старший брат продолжил:
— Две недели назад в мой дворец ворвались польские солдаты и офицеры, разоружили караул и сообщили, что сейм решил избрать национальное правительство. Члены правительства вам известны?
— Да уж. Очень хорошо известны. Адам Чарторыжский — председатель. Юзеф Хлопницкий — главнокомандующий.
— И заметьте, Ваше Величество, все они — «птенцы Александрова гнезда». Чарторыжский был членом Негласного комитета и министром. Хлопницкий — генерал-лейтенантом русской армии. А ведь он был правой рукой Юзефа Понятовского, который штурмовал наш левый фланг при Бородино! Помнится, на манёврах 1818 года, в Польше, Паскевич спросил у графа Остермана: «И что из этого будет?» Остерман сказал тогда: «А будет то, что через десять лет вы будете со своей дивизией брать Варшаву». Логика брата Александра всегда была странной... Возвышать чужих, унижая своих.
— Но, брат, о мёртвом императоре... Лучше доскажите о себе.
— Да-да. Мне было предложено вывести русский корпус.
— А Вы?
— Я решил, что не должно пролиться ни капли крови. Ни своей, ни чужой.
— Скажите, Ваше Высочество, это правда, что вы уходили из Варшавы под смех и улюлюканье черни?
Константин Павлович резко встал. Прошёлся по кабинету. Потом так же резко сел в кресло. Схватившись за тугой воротник с богатой генеральской позолотой, как будто тот начал душить, хрипло проговорил:
— Встыдьсе, пане. Мне стыдно, Михаил... Ваше Величество, мы не уходили под вопли черни. Мой отряд прошёл по коридору из польских войск. Вся польская армия выстроилась на пути нашего следования из Варшавы. Скорее это напоминало уход русской гвардии из Нарвы в начале Северной войны.
— О, le beau raisonnement, — грустно сказал император. — Хорошо находить исторические аналоги для собственных промахов. А ведь гвардия Петра Великого ушла из Нарвы не просто так. Она сражалась. И сражалась целый день. А что же сделал русский корпус, которым командовал брат трёх императоров?
— Вы меня осуждаете? — вскинулся Константин Павлович. — Русский отряд в Варшаве насчитывает... насчитывал, — поправился он, — два пехотных полка и кавалерийскую дивизию из четырёх полков.
— Я помню, — спокойно отвечал император. — И вовсе даже не осуждаю вас. Я не был в тот момент в Варшаве.
— А помните ли вы, что в польской армии, которая была создана Александром на нашу голову, насчитывается тридцать пять тысяч сабель и штыков против моих шестнадцати?
— Брат, под вашим началом был ещё и Литовский корпус. А это, как мне помнится, более пятидесяти тысяч штыков и сабель. Что с ним случилось?
— Литовский корпус мне казался ненадёжным. Поэтому я решил оставить его в Польше.
— То есть вы хотите сказать, что бросили вверенные вам войска?
— Я решил, что так будет правильно, — упрямо заявил Константин. — Я вывел в Малороссию всех русских: литовских и волынских лейб-гвардейцев, улан, кирасир, гусар и конных егерей. Пехота размещена в Тульчине. Кавалерия — в бывших казармах мятежных гусарских полков. Эти полки будут нам верны. И я как главнокомандующий этих полков готов вести их туда, куда прикажет император.
— Хорошо, брат. Думаю, вам нужно отдохнуть с дороги. Давайте встретимся завтра и продолжим нашу беседу, вас проводят.
Откланявшись, братья разошлись. Михаил Павлович вернулся к бумагам, разложенным на столе. Константин направился к двери. Но, не дойдя до неё, обернулся и попросил:
— Ваше Величество, я надеюсь, что отныне буду включён в список тех, кто имеет право приходить к вам с оружием? Или вы мне не доверяете?
— Разумеется, брат. Я включу вас в список, — с доброжелательной улыбкой ответил Михаил Павлович на первый вопрос. Ответить же на второй... И, уже вдогонку, император как бы между прочем спросил: — Да, дорогой брат. А как устроилась Ваша несравненная супруга — пани Иоанна?
Константин резко остановился. Не оборачиваясь, через плечо бросил: «Графиня Лович решила остаться» и спешно, не дожидаясь расспросов, вышел. Когда за великим князем закрылась дверь, император вызвал своего адъютанта:
— Срочно поезжайте за генералом Паскевичем. Скажите, что я хочу его видеть немедленно.
Иван Фёдорович Паскевич был верным служакой и неплохим полководцем. В Москву он приехал сразу же вслед за императором. И сразу же дал присягу на верность. Когда-то братья Николай и Михаил служили под его началом. И даже когда и Николай, и Михаил получили звания генерал-фельдцейхмейстеров, они называли Паскевича «отцом-командиром». К слову, генерал был одним из немногих, кому при встрече с Михаилом Павловичем разрешалось оставлять оружие при себе...
Когда Паскевич прибыл, император уже успел обдумать предстоящий разговор.
— Простите, Иван Фёдорович, что оторвал вас от дел, — почтительно начал разговор Михаил.
— Полноте, Ваше Величество, — пожал плечами генерал. — Какие дела, если я нужен императору?
— Да, господин генерал-лейтенант, — перешёл Михаил Павлович на официальный тон. — Дела у вас только государственные. Вам необходимо срочно ехать в Малороссию и принять под своё начало войска, выведенные моим братом из Польши.
— Русские войска выведены из Польши? Как?
Михаил Павлович вкратце передал свой разговор с братом, изрядно озадачив и расстроив генерала. Паскевич, видимо, тоже вспомнил свой давний разговор с Остерманом:
— Остерман тогда говорил — через десять лет придётся брать Варшаву, — позволил себе улыбнуться генерал. — Что ж, граф ошибся ненамного. Но, Ваше Величество, как же великий князь?..
— Он останется великим князем. Но командовать действующей армией... А вообще. Будет даже лучше, нежели вы поедете с ним вместе, чтобы Константин сдал дела, представил вас офицерам. Или этого не нужно?
— Пожалуй, нет, — решительно отказался Паскевич. — Большинство офицеров корпуса мне известны. А Константин достаточно популярен в войсках...
— Боитесь мятежа?
— Боюсь, — просто ответил генерал. — Возможно, это и излишне, но. Ваше Величество, лучше перестраховаться.
— Вы правы, генерал. Что ж, я найду Константину Павловичу подходящую должность. Он станет главнокомандующим всего резерва императорских войск. Ну и, соответственно, пусть сам и изыскивает этот резерв...
Генерал Паскевич не позволил себе улыбнуться. Он слишком уважал императорскую семью. Но всё же «задвинуть великого князя на повышение!» — это всё же несколько смешно...
— Прикажете выступать на Польшу? Только, государь, силами одного корпуса и кавалерийской дивизии мне не справиться. Нужны ещё как минимум две пехотные и две дивизии кавалерии.
Иван Фёдорович, видимо, уже продумывал ход польской кампании. Но у императора были свои соображения на этот счёт:
— Увы, господин генерал. С Польшей мы пока воевать не будем. Более того, вы должны привести корпус сюда, в Москву. Я дам распоряжение генерал-губернатору, чтобы подготовили помещения и провиант. Пока мы не покончим с мятежниками, возвращать царство Польское нельзя. У нас не так много сил.
— В таком случае, государь, позвольте предложить направить корпус не в Москву, а в Тулу, — обратился генерал с советом. И, развивая свою мысль, продолжил: — Тула — это оружейные заводы. После того как мятежники захватили Сестрорецк, это главнейший наш арсенал. Там сейчас только штаб драгунского полка и гарнизон. Меня беспокоит, что получится, как с Могилёвым, который был взят без боя.
Император кивнул, соглашаясь с вышеизложенным, потом спросил: