еры, такие как подполковник Муравьёв-Апостол, пострадали зазря, потому что “он не позволил своей роте присоединиться к мятежу”. А как бы ещё должен поступить командир роты, дававший присягу и обязанный соблюдать дисциплину? И что делали “честные офицеры”, которые попустительствовали тому, что их солдаты стали превращаться в капиталистах крестьян, а не быть защитниками России? Право, друг мой, я не могу Вас понять. По мне, так полковник Шварц поступил так, как он должен был поступить. Далее, в своём письме, странном для меня, Вы пишете, что и генерал Ермолов, и сам Александр Васильевич Суворов-Рымникский боролись с тиранами. Я слышал о том, что Ермолов был арестован по “смоленскому” делу, когда он и иже с ними пытались свергнуть законного императора. Не знаю, так это было или нет. Но я слыхал, что Александр Васильевич был отправлен в ссылку в Кончанское за то, что отказался снимать полюбившийся ему австрийский мундир. Ежели его отправили туда за участие в заговоре (в чём я, например, сомневаюсь), то остаётся удивляться монаршеской милости. Вы знаете, дорогой друг, когда-то мой предок, поручик Аггей Клеопин, служивший, к слову, в одном полку с братьями Орловыми, отказался выступить против законного императора Петра, за что и заработал вначале остуду императрицы, а потом — её уважение и чин бригадира. Простите моё долгое и сумбурное письмо, но думаю, что Вы уже поняли моё credo. Храни Вас Господь от опрометчивых суждений и решений.
Ваш друг по-прежнему — Николай Клеопин».
Из письма штабс-капитана Николая Клеопина своей невесте, Элен Щербатовой:
«25 ноября осьмсот двадцать пятого года.
Здравствуйте, моя дорогая Элен Харитоновна, моя любимая Алёнушка! Не знаю, дошли ли до Вас и до папеньки эти тревожные слухи. Говорят, что в Таганроге тяжело заболел Государь Император и врачи не надеются на его выздоровление. Не дай Бог, если он умрёт. Разумеется, мы все будем служить верой и правдой новому государю. Только ползут самые разные слухи — а кто будет императором? Странно — и кому нужны эти чёрные сплетни? Разумеется, императором будет Его Высочество Константин Павлович. Как Вы знаете, генерал-лейтенант Бистром, которого мои егеря просто боготворят, командовал нашим полком во время войны осьмсот двенадцатого года. Карл Иванович при сегодняшней встрече с офицерами твёрдо сказал, что иного императора, нежели Константин, нет и быть не может. Все слухи о “секретном” Манифесте ныне здравствующего императора Александра, дай Бог ему здоровья и скорого выздоровления, — вздор. Милая Алёнушка, послезавтра, то есть ноября двадцать седьмого числа, я свободен от службы и с самого утра приеду к Вам. Надеюсь, мы наконец-то сможем поговорить без Вашей дуэньи! Любящий Вас — Н. К.»
Из дневника Элен Щербатовой:
«28.11.1825 года. Николенька обещался вчера быть у нас, но так и не приехал. Прислал слугу с запиской. Даже не нижнего чина, как обычно, а какого-то Ваньку-ямщика. И опять записка не ко мне, а папеньке. Хорошо хоть, приписочку для меня составил. Папенька показал её мне, а там только и сказано, что: “Извините, уважаемая Элен, служба. А всё остальное расскажет батюшка”. Батюшка и рассказал, что накануне Николенькиного отъезда в имение в полк прискакал гонец с приказом от командира гвардейской пехоты Бистрома. И что на самом деле государь Александр не при смерти, а умер ещё 19-го числа сего месяца в Таганроге. Все гвардейские полки с 7 часов утра стали приводить к присяге. Буду молиться за упокой почившего в бозе Государя Александра Павловича и во здравие нового Императора Константина Павловича. Хотя, возможно, за нового императора пока молиться и рано?»
Из письма штабс-капитана Николая Клеопина к другу П.Н. Еланину:
«7 декабря осьмсот двадцать пятого года. Казармы л.-гв. ег. полка.
Здравствуйте, уважаемый Павел Николаевич! Сегодня Шекспира цитировать не буду. Как я пенял из Вашего письма, в Каменку сплетни из Варшавы доводят гораздо быстрее и раньше, нежели до нас. У нас тоже стали ползти слухи о том, что Император Константин отрёкся от престола. Точнее, даже не отрёкся. И не Император даже, а просто цесаревич Константин отказался принять бразды правления Россией. У нас Константина Павловича по-прежнему любят. По-крайней мере, гораздо более, нежели его брата. Что касается “норовской” истории, когда десять офицеров подали прошение об отставке из-за грубости Великого князя Николая Павловича, то знаю об этом только со слов Ваших и других офицеров. Я в ту пору, как Вы знаете, проходил службу на Кавказе, у генерала Ермолова. Не доверять Вам или другим заслуженным офицерам у меня нет основания. Однако всегда считал и до сих пор считаю, что личные симпатии или антипатии, вовсе не повод для выступления против Императора. Поэтому на Ваш вопрос о том, чью сторону я займу, Константина или Николая, отвечу так — сторону законного Императора. Я, вместе со своим полком, давал присягу на верность Константину Павловичу. Поэтому буду защищать своего Императора с оружием в руках так, как велит мой долг. Но буде окажется, что Константин добровольно отрёкся от престола в пользу кого бы то ни было — Николая, Михаила или даже в пользу другой фамилии, то буду защищать того, кто законным путём займёт место на престоле. В противном случае в России начнётся то, что творилось во Франции. Вот этого я понять и принять не могу и не хочу. Я не хочу, чтобы якобинцы, коих Вы так восхваляете, тащили на гильотину тех, кто мне дорог и близок. И, поверьте мне, если судить по опыту истории Французской революции, о которой мне рассказывал мой дедушка, то рано или поздно одни якобинцы потащат на эшафот других. И боюсь, что если в России начнётся якобинская революция, то всё будет делаться с таким размахом, что пугачёвский бунт покажется игрушкой. Осмелюсь напомнить, что Пугачёва в Москву привёз почитаемый Вами Александр Васильевич Суворов, соратником которого был мой дедушка, бригадир Клеопин. И вот ещё, дорогой друг. Мне хочется верить, что своими мыслями и настроениями Вы не делились ни с кем, кроме меня.
Искреннее Ваш Николай Клеопин».
Из дневника Элен Щербатовой:
«10 декабря 1825 года. Как замечательно! Скоро я стану невестой. Николенька уже привёз свою маменьку в столицу. Вернее, сама маменька не приехала, но передала в письме своё благословление. А это, в общем-то, одно и тоже. Числа 14-го мы должны встретиться всеми семьями и получить благословление у родителей. Папенька, хотел, было, чтобы о помолвке было объявлено только на Рождество, но потом махнул рукой и сказал, что, мол, на утреннюю службу пойдёте женихом и невестой, поэтому можно и пораньше. А свадьбу, наверное, сыграем весной. Посаженным отцом Николеньки обещал быть сам генерал Бистром. Мой жених (какое замечательное слово!) был у него адъютантом, пока не открылась адъютантская вакация в полку, с которой гораздо легче стать ротным командиром. Эх, какие сложности придумывают эти военные! Какая мне разница, кем был бы сейчас мой Николенька, — поручиком или штабс-капитаном? Но вот папеньке почему-то нравится всем говорить, что его будущий зять — гвардейский штабс-капитан и кавалер св. Владимира с мечами. Хотя, если подумать, то мне и самой это нравится».
Из записки штабс-капитана лейб-гвардии егерского полка Николая Клеопина Харитону Щербатову:
«Харитон Егорович! Немедленно берите Алёнку, всю семью и уезжайте в новгородское имение. Я умоляю — прислушайтесь к моим словам! В Санкт-Петербурге не переворот даже, а революция, которая будет похуже французской. Умоляю — поезжайте в имение! Как только что-то прояснится — немедленно приеду за Вами. Писано на Сенатской площади 14 декабря 1825 года в 15 часов пополудни».
ГЛАВА ВТОРАЯРЕВОЛЮЦИЯ — ЭТО УДАВШИЙСЯ МЯТЕЖ!
По плану полковника Трубецкого перебить караульный взвод и заставить сенаторов оставаться верными присяге Константину должны были гвардейцы флотского экипажа. Увы. События пошли по-другому. Ни Якубович не поднял людей на штурм, ни Булатов (как уговаривались заранее) не повёл лейб-гренадеров на захват дворца. И напрасно Трубецкой метался по площади и рассылал гонцов...
Однако нашлись люди, которые оставались верны идеалам свободы, равенства и братства. Утром лейб-гренадеры во главе с Сутгофом и «московцы», ведомые штабс-капитаном князем Щепиным-Ростовским, вышли на площадь. Князю было суждено стать первым героем Декабрьской революции, потому что именно он окровавил саблю, зарубив одного и ранив несколько офицеров, попытавшихся остановить выход войск.
Недалеко от Сената к колонне пристал Якубович. Он вынырнул, как чёртик из табакерки. На одном из поворотов бравый кавказец даже умудрился обогнать колонну и возглавить строй. Вместо знамени прицепил на кончик острия сабли собственную шляпу. Ещё хорошо, что только шляпу. У него бы хватило ума и грязные панталоны прицепить... Правда, подходя к площади, «фрондёр» благоразумно исчез, чтобы не отвечать на неудобные вопросы.
...Мятежное каре, изначально состоящее только из двух (и то не полного комплекта) частей, стало обрастать сочувствующими офицерами и статскими. Удалось даже выставить оцепление. Улицы, примыкавшие к Сенатской площади, заполнялись войсками.
Никто из командиров, выводивших свои батальоны и роты на улицу, ещё толком не знал — а что же предстоит делать? Кажется, нужно защищать императора, которому сегодня приносили присягу, — Николая. Но ведь недавно, две недели с небольшим, приносилась присяга Константину. Да и, собственно говоря, большинство солдат и офицеров ещё не осознавали сам факт присяги.
В самом глупом положении оказался Милорадович. Генерал-губернатор Петербурга, ещё вчера державший в руках управление всеми войсками столицы, почти был уверен, что после смерти Александра трон займёт Константин. А кто в этом не был уверен, кроме самого императора и его братьев-наследников? И тут — как гром среди ясного неба: Константин отказался от престола в пользу Николая.