— Я помолвлена с сыном Бена.
— С Фрэнком? С Фрэнком Палансом?
— Ты с ним знаком?
— Нет. Я о нем слышал, конечно, но мы ни разу не встречались. — Я привстал. — Послушай… Только не обижайся. Восприми мои слова буквально. Ладно?
— Валяй.
— Ты девочка, которая привыкла к приятностям в жизни и которая не видит для себя никакого будущего в своей нынешней профессии, потому что она не приносит ей материального благополучия, поэтому девочка думает: уж если когда я и выйду замуж, то удачно… а под словом «удачно» она имеет в виду деньги.
— Ну и?
— Ну и что там у вас с Фрэнком Палансом?
— Не понимаю.
— Как я слышал, он отличный малый и все такое, но он моряк или что-то в этом роде. Точка. Старший помощник и что-то в этом роде.
— Неверно.
Я вздернул брови, а она подняла левую руку.
— Кольцо это мне купил Фрэнк. Кадиллак — подарок Фрэнка. У него собственный дом с кучей слуг в Скарсдейле и десятикомнатная квартира в Нью-Йорке. Он не старший помощник капитана. Он владелец собственного торгового судна.
Пораженный услышанным, я только и смог выдавить из себя:
— Жаль, что никто не удосужился дать мне полный отчет о старине Фрэнке.
— Я познакомилась с ним месяца четыре назад. У нас был бурный роман так это называется. Но потом я поняла, что все это страшная ошибка и, чем дальше, тем все больше это становилось мне ясно. Фрэнк — мерзкий тип.
— В каком смысле… мерзкий?
— Мерзкий, злой, мстительный, отвратительный… Вот в каком смысле. Я его до смерти боюсь. Я не могу тебе передать, каким кошмаром для меня были эти четыре месяца. К счастью, он много времени проводил в плавании.
— А со стариком ты об этом говорила?
— Нет. Зачем его расстраивать. Фрэнк уже взрослый. Какой смысл бегать к его отцу и жаловаться.
— А какой тогда смысл жаловаться мне?
— Потому что ты… Я хочу, чтобы ты мне помог.
— Но как?
— Я хочу, чтобы ты меня защитил от Фрэнка. И… — Она запнулась на мгновение. — Я хочу оставить себе подарки Фрэнка… Я их заработала.
— И в каком сейчас состоянии дело?
— Какое дело?
— Ваш роман.
— Я расторгла помолвку накануне его ухода в рейс.
— Когда это произошло?
— Три недели назад.
— Когда он возвращается?
— Сегодня.
Я неловко заерзал. Мне предстояло затронуть малоприятную тему.
— Кто платит гонорар?
— Какой гонорар?
— Ну, мне надо есть пить, платить за квартиру…
— Я тебе ничего не могу предложить. Я практически разорена.
— То есть как ничего?
Наши глаза на секунду встретились, и потом, точно два подростка, застигнутые врасплох под темной лестницей, мы страшно смутились. Уставившись на солнце и заморгав, я заметил:
— Между вами что-то произошло — ссора, что-то в таком духе?
— Да.
— Нечто, что обострило ваши отношения. Нечто, из-за чего все рухнуло?
— Ну да. Соблазнительная брюнетка по имени Роуз Джонас. Певичка в клубе «Рейвен». В каком-то смысле можно сказать она стала для меня подарком судьбы. Ее появление дало мне прекрасный повод.
— Он с ней давно знаком?
— Пару месяцев.
— Как они познакомились?
— Понятия не имею.
— А когда он её встретил?
— Не знаю.
— А когда у вас произошла ссора? И где?
— Я же сказала. Накануне его отплытия в рейс. В его городской квартире. Ссора была серьезная. Очень. Он меня даже ударил — один раз, но и этого было достаточно. Он потребовал вернуть кольцо и машину, и заявил, что перепишет полис — немедленно — на её имя.
Я сел в шезлонге и взглянул ей в лицо. Полис! Тут пахло деньгами. Деньги. Ни одна ищейка в мире не может похвастаться лучшим нюхом, чем я, когда дело касается хрустящих зеленых бумажек дяди Сэма.
— Какой такой полис?
— Ну, это был его очередной широкий жест — надо думать. Вроде шестикаратного кольца и кадиллака.
— К черту жесты! Что за полис?
— Он застраховал свою жизнь и составил страховой полис на мое имя. С условием выплаты двойной компенсации в случае смерти от несчастного случая.
— Ты вдруг заговорила как страховой агент. Не обращай внимания — я опять пытаюсь острить. И сколько же?
— Пятьдесят тысяч долларов ноль-ноль центов.
— Неплохо.
— Неплохо-то неплохо, но все уже в прошлом. Он же сказал, что собирается изменить завещательное распоряжение и уж если он сказал, так он и сделает. Так что можешь губы не раскатывать.
— Мои губы не имеют никакого отношения к страховым полисам, — возразил я.
— Неужели? — коварно изумилась она и встала — Ну так что, берешься за мое дело?
Я оглядел её с ног до головы.
— Надо подумать.
— Подумай в бане. Я изнываю от жары.
Мы двинулись к коттеджу.
— Умираю от голода, — сказала Лола. — Не надо одеваться. Мы примем душ, выпьем, я приготовлю чего-нибудь этакое.
— Не возражаю.
В коттедже я сразу потерял её в анфиладе спален, принял теплый душ, побрился, оросил лицо приятно пахнущим лосьоном, который нашел в аптечке, и причесался. Все ещё голый, я стал рыскать по всем шкафам и наконец в какой-то кладовке нашел белоснежный махровый халат. Я надел его, и он тут же впитал в себя весь солнечный жар, полученный моим телом на воздухе. Я широко зевнул. Мною вновь овладела дремота. Но меня ждала работа — и ещё было не время погружать свое размякшее тело в манящий уют мягкой постели. В ящике письменного стола я нашел ручку и листок бумаги. И написал:
«Настоящим поручаю Питеру Чемберсу представлять мои интересы в отношениях с Фрэнком Палансом. Его гонорар составит двадцать процентов от суммы, причитающейся мне по договору страхования жизни вышеозначенного Фрэнка Паланса, оформленного в мою пользу.»
Я поставил дату и провел черту для её подписи. Положив составленный документ на стол, я улегся в кровать, вздохнул, потянулся и уже был готов погрузиться в сон, как в дверь постучали.
— Войдите! — крикнул я.
На ней тоже был махровый халат. Тоже белоснежный, но немного не такой, как у меня, да и форму имел несколько иную. В верхней его части отчетливо просматривались две выпуклости, далее он сужался к поясу, а ниже опять расширялся. Мое сердце забилось так, словно в нем поселился маленький негритенок с там-тамом. Она расчесала свои золотистые волосы, которые ниспадали волной на плечи, и наложила косметику на лицо. Ее пухлые губы сияли красной помадой. Как же романтично, черт побери!
— Подпиши бумагу там на столе! — стараясь сохранять спокойствие, сказал я.
Лола прочитала, поставила подпись и, отложив ручку, улыбнулась.
— Хоть ты и умный парень, ты себя обманываешь. Ведь этот полис уже не в мою пользу. Я же Фрэнка знаю. Но если все пока остается в силе — что ж, тебе же лучше. Я с удовольствием заплачу тебе двадцать процентов. — Теперь улыбка была широкой и радостной, — потому что тогда мне достанется восемьдесят процентов… Но я надеюсь, ты не собираешься его укокошить?
— Нет. Не собираюсь.
— Очень жаль. Ладно, теперь, когда бумага подписана, ты будешь работать на меня?
— Угу.
— Ну тогда тебе причитается настоящий гонорар. По крайней мере, аванс.
— Неужели?
— Аванс, — повторила она, подходя к кровати. — Небольшой аванс! Улыбка сползла с её полураскрытых губ, и ноздри слегка затрепетали. Она наклонилась надо мной: от неё исходил сладкий аромат — солено-сладкий, если говорить точнее, — и она прижалась к моему рту пухлыми красными губами.
Я не шевелился. И не обнял её. Мы соединились только ртами, только широко раскрытыми влажными губами и горячими языками. Потом её щека заскользила по моей щеке, а язык проник мне в ухо, и я услышал её дыхание и теплый шепот:
— Я люблю вас, мистер Чемберс. Я от вас с ума схожу, и знаю это, но я вас люблю, люблю, люблю…
Потом она выпрямилась, отошла и встала около кровати. Не улыбалась только глаза сверкали и губы блестели. Ох уж этот её влажный теплый блеск…
— Я тут недавно думал кое о чем…
— О чем же? — Ее голос долетел до моего слуха точно издалека.
— Ты такая смуглая.
Теперь она заговорила хрипловато и медленно.
— Нет. Вовсе не смуглая. Я же блондинка. И кожа у меня молочно-белая. А это загар.
— Мне очень нравится твоя смуглая кожа.
— Так странно. Даже смешно, когда смотришься в зеркало. Словно я какая-то двухцветная. Коричневая — белая, потом опять коричневая и белая…
Я молчал. Ни слова не сказал. Я не произнес: «Интересно было бы посмотреть» — я молчал как рыба, и тут эта её улыбочка опять зазмеилась по губам, по блестящим красным полным губам, и губы эти извивались словно две маленькие непоседливые гусеницы позади которых виднелись ослепительно белые зубы. Не отрывая от меня взгляда, она медленно развязала пояс и резким движением отбросила халат в сторону.
В Нью-Йорк мы вернулись в пятом часу. Она жила в доме номер 880 по Мэдисон-авеню. Поцеловав её на прощанье, я сказал:
— Сиди дома и ни о чем не думай, я буду действовать.
Я доехал на такси до отеля «Вэлли» — угол Восемьдесят шестой и Вест-Энд-авеню. Здесь жил старик Паланс. Я позвонил ему снизу, и он с радостью пригласил меня зайти. Он ждал меня у раскрытой двери. На нем была футболка, джинсы и сандалии. Старик Паланс был здоровенный, но не жирный. В момент рукопожатия с ним вам сразу становилось ясно, что он все ещё мужчина в расцвете сил.
— Очень рад тебя видеть, Пит. Молодец, что заглянул ко мне.
— И я рад тебя видеть, Бен.
— Ну, заходи, заходи. — Он впустил меня в комнату и закрыл дверь. Давай-ка я тебе налью стаканчик. — Он махнул рукой на почти пустую бутылку на бюро. — Я предпочитаю бурбон. Но у меня есть и для гостей. А если нет, я заказываю в баре. Ты что будешь?
— Ничего, Бен, спасибо.
Его глаза опечалились.
— А что такое? Ты не болен?
— Нет.
— Завязал?
— Нет.
— Значит, это деловой визит. В чем дело?
— Дело связано с Фрэнком.
В голосе старика зазвучали тревожные нотки.