– Тамас тратит слишком много на армию и тайных агентов. Но сейчас идет война, так что эти расходы оправданны. Он увеличил продовольственный паек намного больше, чем мне бы хотелось. Но это соответствует нашим прежним соглашениям. Кто бы ни управлял страной, лишь бы не Манхоуч. По крайней мере, Тамас прислушается к моим советам. – Ондраус продолжил без всякой подсказки: – Если бы Тамас погиб, военное руководство не смогло бы сдержать армию Кеза. Кез завоевал бы Адро, и весь Адопест обложили бы чрезмерным налогом. У них большой опыт установления грабительских налогов в Фатрасте и Гурле. С нами произошло бы то же самое. Городская казна опустела бы еще быстрее, чем при Манхоуче.
Адамат не в первый раз подумал о том, какое исключительное положение занимает Ондраус в правительстве. Если бы он захотел помешать Тамасу, то мог бы проделать это более тонким способом, чем покушение. Он просто объявил бы Тамасу, что в казне не осталось денег, чтобы заплатить жалованье солдатам или накормить людей. Через месяц Тамас дождался бы беспорядков, а еще через два с ним было бы покончено.
То, что ревизор рассказал о Рикарде, обеспокоило Адамата. Будучи лидером «Воинов Труда», Рикард, возможно, и получал много денег. Но он не был богатым человеком в понимании Ондрауса или Черлемунда. Он не был королем, но с помощью денег Кеза мог бы им стать.
– Спасибо, что нашли время для беседы со мной, – сказал Адамат. – Думаю, я здесь закончил. Если у меня появятся еще вопросы, я снова зайду к вам.
Ревизор, не произнеся ни слова, вернулся к своим бухгалтерским книгам.
– Я сам найду выход, – добавил Адамат.
Возможно, Никслаус и не опасался Тамаса, но все же не хотел оставлять ему ни единого шанса. Фельдмаршал сидел в карете спиной вперед. На запястьях у него были наручники, лодыжки тоже сковывала тяжелая цепь, прикрепленная к полу кареты, как в тюремном фургоне. Рядом разместился Страж. Его сгорбленная туша прижимала Тамаса к стенке. От такого соседства у фельдмаршала то и дело пробегал по спине холодок.
Несмотря на цепи, карета была приготовлена для самого герцога. Никслаус сидел напротив Тамаса на бархатной подушке, не доставая ногами до пола. Обитые тем же бархатом стены и занавески на окнах приглушали звуки. Карета только что выехала на мощеную дорогу и перестала трястись на ухабах. Судя по шуму снаружи, они приближались к городу.
Никслаус казался погруженным в свои мысли. Он сложил руки на коленях, но пальцы в белых, покрытых рунами перчатках Избранного непрерывно двигались. Тамас так и не смог определить, колдовал ли герцог или просто скучал. Фельдмаршал подцепил занавеску и выглянул в окно: ничего интересного. Услышав звон цепей, Никслаус оглянулся на него, кивнул Стражу, и тот отодвинул Тамаса от окна.
Тамас вздохнул. По крайней мере, его зрение прояснилось. Они отправились в путь накануне вечером. Какие-то новости успокоили Никслауса, и он больше не опасался, что его поймают. Тамас прислушался к себе, затем попытался открыть третий глаз.
Из всех людей, имеющих магические способности, только пороховые маги могли их лишиться. Тамас не знал, как и когда это было обнаружено, но золото в крови могло свести на нет силу порохового мага. Оно также лишало их возможности видеть Иное. Говорили, что, если Избранному отрубить кисти рук, он не сможет управлять аурами, но по-прежнему будет их видеть.
– Я вовсе не злой человек, – внезапно произнес Никслаус.
Тамас удивленно обернулся. Герцог с обеспокоенным выражением на лице смотрел на него.
– Я не наслаждаюсь вашими мучениями и не радуюсь при мысли о вашей гибели, – объяснил Никслаус.
– Это не помешает мне задушить вас, если представится возможность, – признался Тамас.
Никслаус рассеянно улыбнулся:
– Я постараюсь не дать вам такого шанса. – Он помолчал и добавил: – Я представил сейчас, как бы себя ощущал, если бы потерял способность к магии. Если бы остался без рук и не мог коснуться Иного. Даже подумать об этом было мучительно.
– Вы ничего не выиграете, выказывая сострадание ко мне.
– Я просто хочу, чтобы вы знали, что я не получаю от этого дела удовольствия. Я всего лишь слуга моего короля и исполняю его желание.
– Разве вы были только слугой, когда доставили мне голову моей жены в кедровом ларце?
Он начал говорить спокойно, но к концу фразы гнев прорвался наружу. Его захлестнула волна ярости. Цепи зазвенели, и Страж бросил на него обеспокоенный взгляд.
– Да. – Никслаус поднял руку, успокаивая Стража. – Я был слугой.
– Вы наслаждались, признайте это, – стиснув зубы, произнес Тамас. В его голосе звучала горечь. – Вы получали удовольствие и когда отдавали ее в руки палача, и когда привезли мне ее голову. И теперь вам тоже приятно видеть меня лишенным силы.
Никслаус, казалось, задумался над его словами.
– Вы правы, – проговорил он наконец.
Тамас замолчал, сбитый с толку этим признанием.
– Можно сказать, что я действительно получал удовольствие. И теперь получаю, – продолжил он. – Но не в том смысле, о котором вы думаете. Здесь нет ничего личного. Пороховые маги – это позорное пятно на магии. Я не наслаждаюсь страданием другого человека. Но я счастлив видеть побежденного порохового мага. Как и тогда, когда Ипилл приказал казнить вашу жену.
– От этого вы не перестаете быть животным. – Тамас искоса взглянул на Стража. – Не меньшим животным, чем тот, кто сделал это.
Никслаус прищурился:
– И это говорит пороховой маг. Вы сами еще большие чудовища, чем Стражи. – Он поднял глаза к потолку. – Я никогда не пойму ход ваших мыслей, Тамас. Полагаю, мы оба предубеждены. Если бы вы родились Избранным, из вас получился бы прекрасный союзник.
– Или противник, – предположил Тамас.
– Нет, не противник, – не согласился Никслаус. – Наша взаимная неприязнь основана исключительно на том, что вы были пороховым магом.
– Я из Адро, – спокойно заметил Тамас. – А вы из Кеза.
– Адроанских Избранных приняли бы в Королевский совет Кеза, если бы мы подписали договор, как задумывалось.
– Ипилл действительно надеется, что будет править Адро?
– Разумеется. – Никслаус заморгал, удивленно глядя на Тамаса.
По глазам герцога Тамас понял, что у того не было в этом никаких сомнений. Какая самоуверенность.
– С тех самых пор, как пришло известие о вашем перевороте, – сказал герцог, – я пытаюсь понять, что это было? Просто месть? Или вы искренне думаете, что действовали в интересах Адро?
– А вы искренне думаете, что в интересах Адро поклониться Кезу? Нет, не отвечайте. Я вижу это по вашему лицу. Вы такой же слепой аристократ и королевская марионетка, как и любой из тех, кого я отправил на гильотину. Неужели вы не читали газет, не слышали о восстании в Гурле? Я знаю, вы были возмущены, когда Фатраста поднялась против вас и прогнала вашу армию.
– Они просто идиоты, – проворчал Никслаус.
– Мир меняется, – настаивал Тамас. – Люди живут вовсе не для того, чтобы служить правительству или королю. Правительство существует для того, чтобы служить людям. И значит, народ должен иметь право голоса в правительстве.
– Это невозможно. – Никслаус усмехнулся. – Толпа не должна принимать решения.
– Один человек не может решать за всех, – возразил Тамас.
Никслаус сложил пальцы домиком. Это был один из признаков, что Избранный включил свои способности – особенно если он при этом носил перчатки.
– Одно из двух: или вы разыгрываете меня, или вы наивный глупец. Вы ведь служили в Гурле, и в Фатрасте, и еще в полудюжине других диких земель, в которых страны Девятиземья имеют колонии. Я тоже там побывал. Крестьян и дикарей необходимо приручать, так же как и Адро с ее пороховыми магами.
– Мы извлекли разные уроки из нашего опыта, – заключил Тамас.
Никслаус всем своим видом показал, что ему неинтересно слушать, какие уроки извлек Тамас.
– Кто предал меня? – не удержался от вопроса фельдмаршал.
– Вы думаете, я рискну назвать его? – Никслаус удивленно взглянул на него и покачал головой. – Нет. Возможно, я и шепну его имя вам на ухо за мгновение до того, как упадет лезвие гильотины. Но не раньше.
Тамас уже открыл рот, чтобы сказать Никслаусу, что ему и так известно имя одного из предателей – бригадира Барата. Но в последнюю секунду передумал. Никслаус в самом деле опасается, что он может сбежать? Он действительно думает, что у Тамаса есть шансы? Лишенный способностей, с больной ногой – как он вообще может даже думать о побеге?
Никслаус пододвинулся к окну и чуть приоткрыл занавеску, чтобы выглянуть наружу. Затем вернулся на место с раздраженным выражением лица.
– Нас преследуют? – поинтересовался Тамас самым обыденным тоном, на какой только был способен.
– Знаете, – начал Никслаус, игнорируя его вопрос, – многие при королевском дворе довольны вашим переворотом.
– Не сомневаюсь. Если вы завоюете Адро, то сможете разделить между собой землю, которую мы конфисковали у аристократов.
– Конфисковали? – возмутился герцог. – Украли. Земля и имущество будут возвращены родственникам владельцев. Все титулы будут восстановлены. Разумеется, мы введем новый налог, но при этом протянем руку братской помощи ограбленному дворянству.
– Значит, Ипилл не настолько глуп, как я думал, – заметил Тамас. – По крайней мере, не настолько жаден.
На мгновение ему показалось, что Никслаус сейчас ударит его. Однако герцог передумал и лишь гордо вскинул голову:
– Какая ошибка в воспитании породила эту непочтительность к тем, кто выше вас по положению? Откуда такая ненависть к ниспосланному богом королю?
– Бог не мог послать вам Ипилла, – фыркнул Тамас. – Если только он сам не глупец.
– Я не потерплю богохульства! – резко заявил Никслаус. – Разговор окончен.
На смену утру пришел день, и в карете стало очень жарко. Тамас ослабил воротник сорочки, на которой уже проступили пятна пота. Свой дорожный плащ ему пришлось сменить на неприметный коричневый сюртук, слишком теплый и стесняющий движения. Он попросил Никслауса открыть окно. Ни сам Избранный, ни Страж, казалось, не услышали его.