При этом она невольно оперлась о стенку из холщовых свитков, стенка поехала и завалила бабу. Стенька успел шарахнуться.
– Да помоги ж ты! – потребовала она, сидя на полу.
Ее ноги были под холщовыми и крашенинными бревнами, она ворочалась, но теснота не позволяла ей откатиться в сторону.
– Помогу, коли правду скажешь.
Ставень опять приоткрылся, и хозяин лавки с ужасом уставился на холщовый развал.
– Что же вы, ироды, творите?! Я вас по-доброму впустил, а вы?! – завопил он на весь торг.
– Кого ты, Степаныч, пустил? И что там тебе натворили? – полюбопытствовала прохожая баба и тоже заглянула.
– Вылезайте оттуда, подлые!
– Да постой ты, не ори! Дай до конца договорить! – взмолился Стенька, а Федора от стыда закрылась рукавом и вроде бы опять заревела.
– До какого еще конца? Этак ты мне и весь шалаш обрушишь! Вылезайте, не то стрельцов крикну! Они-то вас вытащат!
Пришлось не только самому выбираться из шалаша, но и высвобождать из-под холстов Федору.
Оказавшись на торгу, она первым делом попыталась сбежать. Но толпа, собравшаяся на шум, была плотна, да и Стенька не зевал. Он был навычен хватать воришек, а те куда как ловчее Артемкиной женки. И потому земский ярыжка ухватил ее за плечо, потом – за руку, и поволок, ругая на все лады, как муж – загулявшую жену. Толпа уважительно расступалась – понимали, что баба нагрешила и ждет ее скорая расправа.
Стенька высматривал местечко между двумя шалашами, куда можно было пихнуть Федору и собой загородить ей выход. Местечко нашлось, и тут уж он взялся за бабу всерьез.
– Вам, дурам, на пытке одно послабление – вениками горящими не палят! – начал он уже не ласково, как в шалаше, а злобно. – А стегают палачи так, что с первого же удара в беспамятство впадешь! А очнешься – вновь на дыбе повиснешь, и руки тебе из суставов выдернут, месяц потом шевельнуться не сможешь! А ну, говори живо, на кой вам с Артемкой медвежья харя понадобилась!
– Это он выдумал, с него спрашивай! – взвизгнула перепуганная Федора. – Я-то тут при чем?!
– Что выдумал?! Ты не изворачивайся, змеища! Что он выдумал?! На кой ляд ему та харя?! Ведь он за нее и деньги вперед уплатил!
– Какие еще деньги, знать ничего не знаю! – твердила баба. – И ведать не ведаю! И не знала никогда!
– А врешь! – Стенька решил выложить главный козырь. – Под харей той, что для твоего муженька-то дед Морков резал, убитое тело нашли! Говори прямо – знаешь ты купцов Горбовых? А коли знаешь – чем Терентий Горбов твоему мужу грешен, что его под той медвежьей харей мертвого нашли?!
– Да это все Короб! Он харю стянул, с него и спрашивай!
– Что Короб харю у деда украл, я и сам знаю. Ты мне скажи, для чего она вам с мужем понадобилась? В скоморохи, что ли, собрались?
– А коли скажу – отвяжешься?
– Отвяжусь, вот те крест! – пообещал Стенька. – А коли мне сейчас не скажешь – на дыбе под кнутиком все обстоятельно доложишь. Это я тебе точно обещаю.
Федора мялась, жалась, говорить ей не хотелось, но упоминание дыбы сработало – это было такое местечко, куда никто попадать не желал.
– Боярин наш велел ему харю раздобыть.
– Боярин, стало быть, скоморошничать надумал?!
– Да не ори же ты, идол… – Федора потянула к себе Стеньку за рукав и перешла на жаркий шепот: – Клад боярин решил схоронить, а харя та – примета… Теперь понял, почему это дело – тайное?…
– Так и я знал! – воскликнул Стенька. – Так я ему и говорил: харя-то – примета!
– Кому говорил?
– Деревнину-подьячему!
– Теперь уразумел? Боярин уж собрался поклажу свою в лесу хоронить, а хари-то и нет!..
– И из-за такой дряни он твоего мужа выпороть велел?…
– Ох, свет, он – такой!.. Ему полсловечка поперек не скажи…
– А для чего ж Короб ту харю уволок? Тоже клад под ней хоронить?
Федора закусила губу, и это Стеньке не понравилось. Такую рожу корчат, когда впопыхах выдумывают, как бы вывернуться половчее.
– Да для того и уволок, чтобы Артемушку моего под кнут подвести!
– Это ему на что?
– Так я ж тебе толкую! Муженек-то мой – простая душа! Пригрел этого змея на груди! А змей-то и сам ключником стать не прочь!
– И каждую неделю под батоги ложиться? – не поверил Стенька.
– Да он, Короб-то, хи-и-итрый! Он бы извернулся! Он вот и харю-то у деда взял, не стал дожидаться, пока Артемушка ее заберет. Кабы не ты – ввек бы на него не подумала!..
– Ты ж знала, что он в ключники метит!
– Знала, и что ж с того? Кто бы догадался, что он Артемку выследит да деда обворует?…
Ловко баба все объяснила, да ведь и Стенька не дурак.
Он понимал, что часть этих баек – правда, а честь – ложь, но разобраться, что в какую кучку, пока не мог.
– Ладно, – решил наконец. – Что я хотел – ты мне сказала. Ступай себе с Богом! Только не вздумай на боярский двор возвращаться. И мой тебе совет – коли иноки твоему Артемке помогут, ты его из обители тайно, ночью, вывези ну хоть к своей родне. Я этого Короба видел – погубит он вас, поняла?
– Да уж поняла…
Совет Стенькин был на такой подкладке. Федора родом из Стрелецкой слободы, но выдана оттуда замуж еще до того, как Стенька повенчался на Наталье и туда переселился. Стало быть, она не знает, что он знаком с ее отцом, Ерофеем Жеравкиным, и дальше слободы прятаться не станет, а Стенька знает, где Федору при нужде искать, и в этом его преимущество.
Отпустив бабу, он побрел к Земскому приказу.
Медвежья харя и впрямь могла служить приметой кладу. Если допустить, что Федора сказала чистую правду, то, выходит, загадочный человек Короб, то ли Ивашка, то ли Архипка, раздобыв харю, заявился к боярину и сказал:
– Ведомо мне учинилось, что твоя милость клад в лесу закопать надумала! Так вот, принес я тебе надежную примету – и поедем закапывать вместе!
Чтобы такое сотворить, нужно быть одним из тех юродивых, что у Спасских ворот околачиваются…
Стало быть, Артемка Замочников с женкой Федорой умыслили что-то иное, и такое хитрое, что их затея Коробу полюбилась. И сам он решил ее осуществить. И затея такова, что ради нее Короб изловчился и так Артемку бедного под кнут подвел, чтобы тот и не выжил…
Стало быть, на немалых деньгах это дельце замешано, решил Стенька. Может, ключник решил каким-то неслыханным образом боярина обворовать, а Короб догадался, помешал и теперь, показав свое усердие и преданность боярину, сразу в его глазах вознесется?
Но что же тогда означает тело купца Горбова, на которое та харя глядела?… Купец-то за что пострадал?
Может, купец боярину тайным недругом был? Тогда другой вопрос возникает: чего же они не поделили?
У купца, сказывают, молодая женка-раскрасавица, и как раз сыночка-сиротку родила. Может, боярин к этому делу причастен? И ревнивого мужа после того, как дитя законным родилось, решил убрать? Опять же – харя тут при чем?
Может, купец ключнику недругом был?
Может, купец Коробу недругом был?
Понимая, что для выяснения правды нужно отобрать сказки у доброй дюжины свидетелей, и не имея такой возможности, Стенька маялся до вечера. Куда бы его ни посылали, чем бы он ни занимался, в голове у него составлялись различным образом эти незнакомые ему люди: купец Горбов, боярин Буйносов, ключник Артемка Замочников и посадский человек Короб.
Когда он вечером заявился домой, некоторое понимание вроде забрезжило, словно серенький зимний рассвет в узком оконце.
– Ну, входи, входи, – велела Наталья, глядя на мужа с тихой ненавистью. – С кем это ты сегодня по Москве шатался? Что это за шлюшка на тебе висла, как черт на сухой вербе?!?
– Это не шлюшка, а свидетель! – успел выкрикнуть Стенька, отскакивая назад, в сенцы. Он вовремя захлопнул дверь – горшок, видимо, заранее припасенный, полетел прямо ему в голову…
Наталья, видя, что первый приступ оказался неудачным, кинулась бить мужа в сенях. Но муж привалился к двери и не пускал.
– Новые новости завелись! По Москве ярыжки со свидетелями в охапке ходят! – буйствовала Наталья, колотя в дверь чем-то деревянным. – По Красной-то площади! Чуть ли не посреди торга ярыжка со свидетелем-то блуд затевает!
Оставалось только подивиться, как глупость, прозвучавшая на одном конце Москвы, сразу же находит нужного ей, глупости, человека на совсем другом конце Москвы и даже перелетает для этой надобности через реку…
– Не ори, не ори! Соседи сбегутся! Подумают – я тебя бью! – не имея в виду ничего обидного, выпалил не подумавши Стенька.
– Еще бы ты меня хоть раз ударил! – И тут Наталья, совсем помешавшись от ревности, заголосила что было сил: – Люди добрые! Да вы поглядите, что этот выблядок со мной творит! Да сил моих больше не стало! Да в гроб он меня живую сведет!
Стенька, не отлипая спиной от двери, стал шарить в поисках какого-нибудь дрына. Отыскал метлу, приспособил ее палку вместо засова, выскочил из сеней и кинулся вниз по крыльцу.
Наталья, еще не догадавшись, что выблядок сбежал, продолжала крыть его последними словами. Стенька дал дёру.
Он решил огородами пробраться к Ерофею Жеравкину, чтобы там поговорить и с Ерофеем, и с его горемычной дочкой. Но поспешил, сам того не ведая, по той тропке, которой Домна с Натальей друг к дружке в гости бегали.
Там он и столкнулся с маленькой, Наталье по плечо, но крепенькой и отчаянной Домной. За ней шел с навозными вилами ее муж, стрелец Мишка Патрикеев.
– Что там у вас за шум? – спросил Мишка, Домна же сгоряча проскочила мимо Стеньки и помчалась выручать любезную подруженьку. – Не пожар ли?
– Моя последнего ума лишилась, – чистосердечно отвечал Стенька.
– А что?
– Втемяшилось ей, будто я себе другую завел. Вот и орет.
– Ничего, моя ее успокоит. Пошли к нам, они там еще долго друг дружке плакаться будут.
Стенька решил, что если он сейчас пойдет к Ерофею, а все слободские стрельчихи уже проведали, что к нему дочь вернулась, то наутро он может вовсе домой не возвращаться…
Разумеется, отсидеться и переночевать у Патрикеевых было разумно – может, Домна, оценив такое смирение, и помирит Стеньку с Натальей. Но ему на ум взбрело иное…