Данилка повторил, хотя и не так зычно.
– Приди ко мне помощник, архангел Урибанил, отогнать демонскую силу от сей черты окруженной, от еретика и волшебника!
Данилка шел следом, думая, что когда все это дурачество кончится, Семейка с Тимофеем основательно подымут его на смех, и всякий раз, как он на конюшне оплошает, станут кликать ему на помощь архангела Урибанила.
– В серединку становись, в серединку… – шептал кладознатец. – Тебе откроется, я чую! Для тебя схоронено!..
И поставил наземь фонарь со слюдяными окошечками.
Данилка покорно стал, готовый в любой миг бить засапожником.
И миг грянул!
Рука вцепилась сзади в его плечо, крепкая рука, и, еще не понимая, что это означает, но ожидая неприятностей, парень резко крутанулся влево, ударяя левым локтем позади себя. Локоть угодил в мягкое, и тут же раздался выстрел. Данилка отскочил и увидел, как с ревом падает наземь огромная черная туша.
– Попался! – заорал он. – Ах ты, песья лодыга!
И тут же раздался хруст – это Семейка с Тимофеем выбрались из своего укрытия. Да что выбрались – птицами вылетели, тетеревами!
Данилка уже понял, что на траве барахтаются двое, оба в черном. Понять, который из них Абрам Петрович, а который – медведище, было невозможно.
Вдруг в полоске света мелькнуло лицо кладознатца.
Стало быть, вторая голова, и второе тулово при ней, были не его!
Парень нагнулся и собрался уж ткнуть засапожником, спасая Абрама Петровича от неминучей смерти.
– Стой! Стой, орясина здоровая! – заорал Тимофей.
Семейка же, оказавшийся быстрее товарища, кинулся на колени, запустил руки в черную кучу и что-то там такое сотворил. Раздался дурной вопль, куча распалась. Семейка продолжал удерживать орущего человека, а второй откатился и встал на колени.
– Да ты что?! – изумился Данилка. – Не он!..
– Он, он! – подтвердил Тимофей. – Твой-то Абрам Петрович тебя же и норовил зарезать! Ножиком промеж лопаток-то! Мы видели, да этот добрый человек нас опередил.
Кладознатец выдохся орать, а может, Семейка ослабил хватку. Наступила тишина.
– В ноги ему поклонись, свет, – негромко посоветовал Семейка. – Он-то тебя и спас.
Медведище тем временем встал.
Благодарности пока что, сгоряча, Данилка к нему не испытывал.
– Ты кто таков? – спросил сердито. – Чего по лесам шастаешь да к мертвым телам прицениваешься?
– А Быком люди кличут, – охотно сообщил спаситель.
– Я тебя, Быка, знаю! Ты вор, еретик, душегубец! – заорал вдруг Абрам Петрович.
Семейка преспокойно выдернул клок травы и сунул его кладознатцу в открытый рот вместе с землей и с корнями.
Тимофей поднял с земли фонарь и поднес его к лицу медведища.
– А ведь и я тебя, дядя, знаю! – воскликнул он, вглядевшись в то, что можно было вообще увидеть на лице Быка между дикой бородой, невозможной величины усами, бровями шириной в палец и шапкой спутанных волос. – Ты к нам на Хорошевскую конюшню за жеребячьим семенем приходил – помнишь? Ты – ведун, корневщик!
И отошел подальше, чтобы общением с таким еретиком не оскоромиться.
Услышав про такой товар, Данилка изумился – и клад, и все убийства у него из головы на миг вылетели.
– Было дело, – согласился Бык.
– Ну и как – получил ты то семя? – спросил он.
– Я с конюхом сговорился, с Пахомкой, что ли, да он меня обманул.
Из темноты вышел со своей удивительной пистолью Деревнин. Дуло дымилось, а рукоять он держал так, чтобы при нужде удобно замахнуться бердышом.
– Как – обманул? Тебя, пожалуй, обманешь! Долго после того не проживешь! – развеселился Семейка, продолжая удерживать кладознатца.
– Не поранил? – спросил корневщика подьячий. – Черт бы вас разобрал, когда вы сцепились!
– Невелика беда, царапнул. Я травки нажую, приложу, зарастет как на собаке, – беспечно отвечал Бык, и, глядя на него, можно было таки подумать, что для него не только что пистольная пуля, но и граната, новое государево увлечение, доверенное Приказу тайных дел для испытаний, будет не опаснее яблочного огрызка.
– Вот, вот, толкуйте еще с еретиком! – буркнул Тимофей. – Потом тысячу поклонов бить придется, чтобы от скверны очиститься…
– Я его просил – собрать семя от такого жеребца, что в первый раз на кобыле сидку сделал, – сказал Данилке Бык. – И я бы на том семени, с землей его смешав, некое растение посадил. Если его правильно вырастить и съесть, оно мужской силы прибавляет. А тот ваш Пахомка принести-то принес! Да не то! И я месяца с два огородничал! Да только вырасти-то выросло, а нужного проку не вынесло! Хорошо, я сперва не на другом, а на себе попробовал. Жевать – так челюсти сводит и кишки узлом завязываются, а проку – чуть! Как было, так и осталось.
– Хорошо бы оно тебя вовсе без мужской силы оставило! – встрял очень недовольный скоромной беседой Тимофей.
– И такие травы имеются, – наконец-то соблаговолил ответить ему Бык. – Гляди, как бы тебя-то кто ими не попотчевал…
– Долго мне на карачках-то сидеть, пока вы про жеребячье семя толкуете? – осведомился Семейка.
– Гаврила Михайлович, тебе бы у него сказку-то отобрать! – посоветовал Тимофей. – Парня-то он спас, а сам что за птица – непонятно!
– Я Земского приказа подьячий Деревнин, – строго сказал тот. – Кто таков? Чем промышляешь? Для чего ночью в лесу оказался?
– Бык я, меня на Москве многие знают, – отвечал медведище. – Ремесло мое, сам понимаешь, ведовское. А за тем Абрамкой потому следить стал, что ученика он у меня увел. Толковый был паренек, а травы сами ему в руки давались. И сошелся он случайно с тем Абрамкой, и после в голове у него одни клады были. Я ему толковал – брось, Андрейка, он тебе голову морочит! Видывал я дураков, что всю жизнь о золоте мечтали, грамотками с тарабарщиной какими-то трясли, с лопатой в обнимку спали – да и помирали в убогом доме. Он же упрям оказался…
Тут все, и даже Деревнин, покосились на Данилку.
– И пропал мой парнишка. Я – туда, я – сюда, и по всему выходило, что увел его этот проклятый кладознатец, а обратной дороги не показал. Тут я заподозрил неладное. Что, думаю, коли он кому-то подрядился клад, на сколько-то голов заклятый, откопать? Что, коли моего Андрейки голова за тот клад в уплату пошла?
– Так оно и было, – подтвердил Данилка.
– Но ведь нужно же было убедиться? А он, изверг, как раз местожительство сменил, к Огапитову перебрался. Я его выследил и с дворней знакомство свел. Я-то от многих хворей лечить умею. И стал я там бывать да за Абрамкой приглядывать. И даже следом за ним ходил. Однажды, вижу, на торгу он к купеческой лавке подходит и с молодым купцом уговаривается. Ага, думаю, тебя-то мне и надо! И промахнулся – я-то думал, что они недавно совсем сговорились клад брать, а они в ту ночь и поехали. Я разведал, как купца зовут, где он проживает, да дельце случилось – я лишь через день туда отправился. А там уж к похоронам готовятся…
– Терентий Горбов… – отрешенно молвил Данилка.
– Царствие ему небесное… – как бы подтвердил Бык. – Опоздал я тогда. И еще одного человека он соблазнил. Тут уж я за ними, как пес, по следу шел! Все равно проворонил – да и поди не проворонь в ночном лесу… А на другой день, гляжу, целое общество к нему, к злодею моему, пожаловало. И тут-то я исхитрился, подслушал, простите, Христа ради!
Бык поклонился конюхам.
– Да будет тебе, – за всех отвечал Тимофей. – От своего ремеслишка-то отстань, не гневи Бога!
– Погоди-ка! – вмешался Деревнин. – Это что же получается? Он людей заманивал, ножом в спину убивал да и бросал, а потом, пару деньков спустя, являлся на пустое место? Куда же тела-то девались?! Врешь ты, Бык!
– И точно, – согласился Тимофей. – Как он мог вести туда людей, зная, что над кладом мертвец лежит? Да еще, поди, зверьем обглоданный?
– Одно тело мы с Озорным увезли! – возразил Данилка.
– За другим я вернулся, вынес, на обочине положил, – добавил Бык. – Кабы знал, кто это, родным бы сказал.
– Вранье! – Деревнин был неумолим. – Ему-то откуда знать, что придут добрые люди и покойников подберут? Ты, Бык, с ним на пару орудовал, разругались вы, а теперь от него отрекаешься!
– Коли мне не веришь, у него спроси, – Бык был удивительно миролюбив, и даже огнестрельная рана, казалось, не больно-то его беспокоила.
Деревнин подошел к Семейке, державшему кладознатца.
– Вынь-ка, чего ему в пасть понапихал. Поверни его, чтобы я его рожу гнусную видел. А ты, Тимоша, свети.
Абрам Петрович, избавленный от пучка травы с корнями, стал отплевываться.
– Ты, стало быть, вместе с Быком людей убивал и мертвые тела на кладе оставлял? – спросил подьячий. – Кто же их убирал? Бык?
– Не-е… – Кладознатец закашлялся.
– А кто?
– Он… Он и убирал!..
– Бык?!
– Клад! А ты, аспид, кровопийца, пес бешеный!..
Семейка предусмотрительно держал пучок наготове и ловко затолкал его обратно.
– Он полагал, коли клад на двенадцать голов заклят, то сам он эти головы к себе под землю утянет, – Бык вроде бы усмехнулся. – Живут же дураки!..
Озадаченный Деревнин почесал в затылке.
– Коли ты хочешь у него сказку отобрать, так я все скажу, – пообещал Бык.
– Коли ты такой умный, так объясни, что у него за дела были ночью с тем попом! – потребовал Данилка. – Не то сорняк выдерем, а корень-то останется!
– Разумно, – подтвердил Тимофей.
– Да смешные дела. Поп-то молод, неймется ему, вот он и выдумал старые деньги собирать.
– Деньги собирать – дело полезное, – одобрил подьячий.
– Совсем старые деньги, на каких уже ничего не разобрать, – уточнил Бык. – Потому он с кладознатцами и со всякими людьми сговаривается – коли будет что непонятное, к нему бы несли.
– Да на кой ему? – явно не поверил Озорной.
– А диковинка! Может, вздумал государя тешить? – предположил Бык.
Это походило на правду – государь диковины любил и тех, кто ему всякие чудеса приносил, награждал немало.
– Ну, разве что государя… Да что ты мне про государя! Сперва-то про себя растолкуй!