Спустившись по ступеням в подвальное помещение, где располагался ресторан, Вадим Сергеевич обратился к метрдотелю, и тот немедленно провел его к отдельному столику.
— Нина Алексеевна скоро должна быть, — сказал он, поклонившись.
Соснов кивнул. Стол был сервирован по высокому классу, стоял в глубине зала, и такая позиция позволяла ему без помех оглядеться. Ему понравилась и обстановка, и небольшой джазовый оркестр, негромко наигрывавший популярные некогда мелодии, да и кухня была приличная, если можно было ее оценить по внешнему виду блюд. Соснов с легкой усмешкой вспомнил, что последний раз он был в ресторане с Ниной в Новороссийске, отмечал с нею окончание курса в университете. Тогда и обслуживание, и кухня были попроще, но насколько легче были их отношения. Теперь он даже не знал, о чем с ней говорить.
Нина появилась минут через десять, и он встал, приветствуя ее. При этом краем глаза заметил, что телохранитель Женя сидит за служебным столиком и угрюмо попивает пиво из высокого бокала. За все время своего пребывания на высоком посту Соснов ни разу не имел случая проверить надежность своей охраны.
— Ты стала такая красивая, — заметил Соснов, когда они сели. — Что с тобой случилось? Получила наследство?
— Да, — кивнула Нина. — Ты уже слышал про то, что произошло в зале суда в Измайлове?
Вадим неторопливо открыл шампанское, остановив знаком кинувшегося к нему на помощь официанта, и разлил по бокалам.
— Давай сначала выпьем, — предложил он. — Я очень рад тебя видеть, Нина.
Нина не ответила, но послушно чокнулась с ним и отпила глоток.
— Они убиты, Вадик.
— Я знаю, — сказал он. — Ты должна быть полностью удовлетворена.
И приступил к закускам.
— Я еще не знаю, — сказала Нина. — Это произошло буквально на моих глазах, и я до сих не оправилась от потрясения.
— Это действительно было так эффектно? — спросил Вадим.
Нина пожала плечами.
— Это было неожиданно и страшно, — сказала она. Вадим не спеша прожевал салат и спросил:
— Так о чем ты хотела со мной поговорить?
— Об убийстве, — сказала Нина. — Ты наверное уже знаешь, эти подонки утверждали, что они выполняли указание какого-то большого человека.
— Ты хочешь спросить, не я ли этот большой человек? — усмехнулся Вадим.
Нина кивнула, глядя на него пристально.
— Нет, это не я, — Вадим отпил глоток шампанского. — А здесь хорошо кормят. Я не понял, ты что, часто здесь бываешь? Метрдотель назвал тебя по имени-отчеству.
— Понимаешь, в чем дело, — продолжала Нина, — мне очень важно это знать.
— Чтобы убить меня? — спросил Соснов с усмешкой.
— Что ты такое говоришь! — воскликнула она с негодованием.
Вадим улыбнулся.
— Ведь есть же кто-то, кто их всех убивает. Почему не ты?
— Ты считаешь меня на это способной?
— Я слишком поздно об этом узнал, — сказал Вадим. — Это же подумать только, этот маньяк перебил уже почти с десяток случайных свидетелей.
— Ты подозреваешь меня? — Нина удивилась очень искренне.
Вадим рассмеялся.
— Перестань, глупая, я же шучу. Хотя, если вспомнить, как ты умеешь стрелять, то можно о многом задуматься.
— Но ты ведь пришел сюда, — возразила Нина. — Значит, все же не испугался.
— Я не верю, что ты считаешь меня виновным, — сказал Вадим.
Нина покачала головой.
— Скажи мне правду, Вадик, — вдруг попросила она жалобно. — Ты действительно ни при чем? Ты не знал, что они будут его пытать?
Соснов оглянулся на оркестр и подумал о том, что жизнь скучна, если ее не разнообразить неожиданными поворотами. Он отпил еще шампанского и сказал:
— Я знал.
— Нет! — невольно вскрикнула Нина.
— Пойми меня правильно, — поспешил объяснить он, сам испугавшись своего признания. — Конечно, я думать не мог, что они дойдут до такого зверства. Максимум, чего я ждал от них, так это легкого мордобоя.
— Ты… — сказала она с горечью. — Так это все-таки ты?
— Я. Мне очень жаль, дорогая… Можешь застрелить меня на месте.
Нина потрясенно молчала.
Соснов достал сигареты, закурил и откинулся на спинку стула. Сигарета в руке дрожала, он тоже был потрясен собственной откровенностью. Полчаса назад, спускаясь в этот ресторан, он и думать не мог, что все так повернется. Видимо, дело было в ней, в Нине.
— Не знаю, что ты теперь обо мне будешь думать, — сказал он. — Я вовсе не собираюсь оправдываться. Тут вечная история, двое мужчин и одна женщина. Я не мог ему простить…
«Что за чушь я несу?» — подумалось ему. Не было тут никакой вечной истории, а было простое оскорбленное самолюбие. Момент ярости сильного человека, которому не подчинились обстоятельства. Раздражение против наглого и самоуверенного капитанишки, которого следовало поставить на место. Оно ведь до сих пор не утихло, это раздражение.
— Я ведь до сих пор тебя люблю, Нина, — сказал он проникновенно.
— Да? — переспросила Нина равнодушно. — А я до сих пор люблю своего мужа.
— Я понял это только потом, — проговорил Вадим со вздохом. — Знала бы ты, что я пережил после всего этого… Как я проклинал себя.
— Знаешь что? — сказала Нина.
— Что? — спросил он.
Нина некоторое время молчала, не решаясь начать.
— Я ни на что не надеюсь, — сказал Вадим. — Я сам все так устроил. Живу с женщиной, которую не люблю, а женщине, которую люблю, я причинил ни с чем не сравнимое несчастье. Глупо…
— Я не верю ни единому твоему слову, — проговорила Нина с трудом. — Я верю, что ты не хотел всего этого, но главным виновником все же являешься ты, Вадик.
«Ну и что?» — подумалось ему. Самое страшное было то, что он не испытывал в отношении происшедшего никаких чувств. Досадное недоразумение. Он давно уже забыл о чувствах. Он забыл, ради чего закручена вся эта многослойная суета, в которой он теперь купался, и ему дела не было до чужих страданий.
— Что я могу тебе сказать? — вздохнул он. — Прости меня, если можешь.
Нина вскинула голову, глянув на него почти испуганно, и вдруг произнесла:
— Я прощаю тебя, Вадик.
И тут какая-то пружина сорвалась в нем, и он громко расхохотался, привлекая внимание соседей.
— Ты меня прощаешь? — смеялся он почти истерично. — Ты?!.. Как это с твоей стороны… благородно!..
— Успокойся, — сказала Нина. — Я говорю очень серьезно.
— Да мне плевать на твое прощение, — прорычал он раздраженно. — И ты, и твой муж всего лишь жалкие ничтожества, не способные ни на что! Убили его, значит, так и надо! Я забыл обо всех вас на третий день после отъезда, понимаешь ты? И ты осмеливаешься говорить мне о прощении?
— Тогда чего ты так разволновался? — спросила Нина и спокойно отпила глоток шампанского.
Соснов смотрел на нее с ненавистью, и его трясло от негодования. Слишком долго он был корректным и вежливым, теперь ему хотелось хамить и ругаться. Чтобы эти суки знали свое место!
Рядом выросла фигура какого-то крупного мужчины, который наклонился и спросил:
— Горячее подавать?
Соснов медленно успокаивался.
— Спасибо, — буркнул он. — Мы уже согрелись. Мужчина отошел, и Соснов произнес со вздохом:
— Прости, Нина. Для меня это было непростое признание, вот я и сорвался. Не надо меня прощать.
— Тебе это, может, и не нужно, — сказала Нина. — А мне так просто необходимо. Я еще сама до конца не понимаю, как это все принять.
Она вдруг с ужасом почувствовала, что у нее начинается внутренняя дрожь, тот самый озноб, что сопровождал все ее прежние акции. Вадик Соснов быстро превращался в объект для стрельбы, и она уже даже ощущала холод пистолетного металла в руке. Это было какое-то наваждение, от которого следовало немедленно избавляться. Нина подняла голову и посмотрела на Вадима, который курил сигарету, глядя по сторонам.
— Вадик, — проговорила она, — извини меня за этот дурацкий разговор. В нем не было никакой необходимости, верно?
— Не знаю, — Соснов удивленно пожал плечами. — Для меня это было очень важно. Я долго делал вид, что про все забыл, а на самом деле это оставалось занозой в сердце. Наверное, хорошо, что я во всем признался.
Нина вдруг улыбнулась.
— Ты уже не считаешь меня ничтожеством? Вадим вздохнул и ответил:
— Я себя считаю ничтожеством. Прости, Нина, но я, пожалуй, пойду.
Он затушил сигарету, поднялся и подозвал официанта. Тот подошел, и Соснов сунул ему свою визитную карточку.
— Счет пришлите мне, — сказал он. — Спасибо, все было очень вкусно.
— Все оплачено, — пробормотал официант, но Соснов его уже не услышал.
Махнув рукой засидевшемуся телохранителю, он неторопливо вышел на улицу, не замечая ничего вокруг. Он слишком долго приучал себя к равнодушию и цинизму, и мимолетное прикосновение к искренности всколыхнуло в нем целый пласт забытых чувств. Теперь он не знал, что лучше — сразу все забыть или, наоборот, послать все к черту и вернуться к собственному «я». Если, конечно, было к чему возвращаться.
Нина осталась сидеть за столиком одна, все еще разбираясь в собственных ощущениях. Она чувствовала, как какая-то неведомая сила толкает ее подняться, взять пистолет и отправиться следом за Вадимом. Во всей этой истории должна была быть поставлена точка, и этой точкой мог быть только Соснов, главный виновник происшедшего. Ведь он все врал, он возненавидел Колю за его простоту и прямодушие, за то, что тот не смутился присутствием большого начальника, и только это и толкнуло его по-барски наказать ослушника. Разве это хамское чванство не заслуживало пули? Но, с другой стороны, она чувствовала, что только что совершила самый большой подвиг в своей жизни. Что ей за дело до его недостатков? Она простила его со всей его непомерной гордыней, суетной жизнью и холодом в сердце. Бог ему судья. И от этих мыслей на душе становилось легко и ясно.
Сам Соснов в это время подъезжал к собственному дому. Машина остановилась у подъезда, и телохранитель Женя выбрался первым, чтобы оглядеться вокруг и заглянуть в подъезд. При этом он играл какого-то американского героя, то ли Иствуда, то ли Сталлоне — крутой парень с чуть снисходительным отношением к жизни.