– Предположим, что под контролем Адама действительно находится сорок шесть процентов акций. В таком случае то, что вы сказали мне, означает, что принимать решение будут держатели только девяти процентов акций, которые не контролируем ни Адам, ни я. Верно?
– Верно.
– Но ведь мы оба имеем право попытаться склонить их каждый на свою сторону, правда?
– Да, но будьте осторожны, – снова предостерег ее лорд Брайтон. – Вы же не хотите, чтобы пресса подняла шум по этому поводу. Акции могут упасть в цене, если это будет выглядеть так, будто люди, возглавляющие компанию, вместо того чтобы вести ее дела как следует, заняты выяснением отношений между собой.
– Не беспокойтесь, – мрачно ответила Миранда. – Я буду осторожна.
– Кстати, – продолжал лорд Брайтон, – мне удалось выяснить кое-что относительно „Хайленд Крофт холдингс". Она якобы принадлежит некоей иностранной холдинговой компании, так что дальнейшие следы теряются. У „Хайленд Крофт холдингс" четыре и восемь десятых процента акций „СЭППЛАЙКИТС", но неизвестно, входят ли они в число тех, что, по словам Гранта, контролирует он.
Суббота, 4 января 1969 года
Хотя было уже далеко за полдень, в комнате царил полумрак: единственная слабая струйка света вливалась через щель в неплотно сдвинутых парчовых, горчичного цвета шторах.
Они снова лежали молча, наслаждаясь близостью. Каждый чувствовал, что знает лежащее рядом с ним тело, его ощущения, реакции и потребности почти так же хорошо, как свои собственные. Каждый знал, что делать, чтобы еще больше распалить другого. Медленно, нежно они покрывали поцелуями лица и тела друг друга, и каждый трепетал от прикосновения другого.
Потом, когда они лежали лицом к лицу, еще не разомкнув ни губ, ни объятий, Адам каждой клеточкой своего тела ощущал эту близость и нежность, чувствовал, что оба они слились в одно целое. Это ощущение переполняло его душу, возносило ее в головокружительные выси, и вся она растворялась в этом блаженстве полного понимания.
Иногда Адам задавал себе вопрос: неужели он и вправду – как ему много раз говорили разные люди – потерял способность чувствовать, неужели душа омертвела еще прежде, чем он стал достаточно взрослым, чтобы понять это? Но этот вопрос не мучил его, когда его обнимали эти руки: он весь отдавался им и никогда не чувствовал себя так, словно бесстрастно наблюдал откуда-то сверху за самим собой, проделывающим все, что полагается делать в такой ситуации.
В объятиях этих рук Адам ощущал, что наконец-то в душе его воцаряется мир, что он понимает и его понимают, что он не только берет, но и отдает, что он любит и верит так же, как любят его и верят ему. Он знал, что в этом и заключается истинная близость.
Его руки крепче обняли гладкие плечи. В этих светлосерых, широко расставленных глазах, таких близких сейчас, он видел не только свое отражение: он видел, что это единственное на свете существо, которому он принадлежит, с которым ему спокойно, надежно и свободно. И ему было несказанно хорошо.
Воскресенье, 5 января 1969 года
После встречи с лордом Брайтоном Миранда провела две ночи без сна, думая о тройном предательстве Адама, о будущем „СЭППЛАЙКИТС" и компании Дав. Она не могла отказаться от поездки в Париж, но, к счастью, ей предстояло только произнести вступительную речь на открытии конференции, так что она решила на эти два дня забыть о своих проблемах и заниматься исключительно профессиональными вопросами.
Утром в воскресенье небо оказалось затянутым тучами. Аэропорт Гэтуик сообщил Миранде, что основная облачная масса на маршруте ее полета придется на высоту около полутора тысяч футов и что имеется риск обледенения. Правда, оператор закончил сообщение на более оптимистической ноте, прибавив, что, возможно, между тремя и четырьмя тысячами футов будет чисто. К счастью, незадолго до этого Миранда как раз оборудовала свой самолет приборами, позволяющими летать в такую погоду.
В десять часов утра новый самолет Миранды – бледно-голубой „Бичкрафт Бонанза" – вылетел из Редхилла в Лидд, где ей предстояло выполнить таможенные формальности.
Однако чем выше поднималась „Бонанза", тем хуже становилась погода. „Обещанный просвет, наверное, лежит гораздо выше", – сердилась про себя Миранда, понимая, что, поскольку видимость приближается к нулю, ей придется полагаться на приборы.
К несчастью, прогноз метеослужбы аэропорта Гэтуик об обледенении оправдался. На высоте четырех тысяч футов Миранда уже не могла вызывать ни свой, ни какой-либо другой аэропорт, поскольку лед полностью покрыл фонарь кабины, а когда он сошел, приборы радиосвязи оказались поврежденными: переговоры с наземной службой контроля стали невозможны, Миранда же так надеялась на нее, а теперь она больше не могла получать инструкций.
Спидометр, компас и остальные не зависевшие от радио приборы самолета работали. Тем не менее положение Миранды было достаточно серьезным. Если бы возникла экстремальная ситуация, ей надлежало руководствоваться последней инструкцией, полученной от наземной службы контроля. Она подбадривала себя тем, что земля еще видит ее на экранах радаров и, не получая от нее ответа, поймет, что с ней что-то случилось.
Миранда знала направление своего полета, но ей неизвестно было ее точное местоположение – по ее расчетам, она должна была находиться где-то над южной грядой меловых холмов. Поэтому о том, чтобы посадить самолет, не могло быть и речи: она рисковала врезаться в какой-нибудь из них. Разумнее было оставаться на высоте четырех тысяч футов и надеяться на то, что рано или поздно внизу появится просвет: тогда можно будет увидеть землю и определиться.
Миранда решила медленно и осторожно снижаться над морем вблизи аэропорта Лидд. Она надеялась, что там не будет низкой облачности, иначе она рисковала свалиться в море. А рухнуть в Ла-Манш в январе означало верный конец: помощь вряд ли подоспела бы вовремя, а после двадцати минут в ледяной воде спасать было бы уже некого.
Пробиваясь вперед в сплошном „молоке", Миранда все острее ощущала, что она одна – затерянная в толще туч, немыслимо далеко от земли, и кляла себя за то, что забралась выше полутора тысяч футов вместо того, чтобы держаться ниже массы облаков. Ей следовало быть более осторожной.
Она летела уже минут двадцать. По ее расчетам, Лидд должен был лежать прямо по курсу. Твердо приказав самой себе перестать паниковать, она начала медленно снижаться. Три тысячи футов… две тысячи… девятьсот футов… Однако „молоко" не кончалось.
Начиная нервничать, Миранда снизилась до семисот футов… до пятисот: ее по-прежнему окружало белое безмолвие.
Когда она наклонилась вперед, изо всех сил стараясь разглядеть хоть что-нибудь внизу, одна из контактных линз начала раздражать ей глаз. Отчаянно моргая, Миранда продолжала снижение. Вот уже четыреста футов… триста. Но даже на этой высоте ничто вокруг не изменилось.
Сощурив глаза, Миранда вновь наклонилась вперед, безуспешно пытаясь пробиться взглядом сквозь окружавшую ее сплошную белизну.
На высоте двухсот футов она заметила наконец, что цвет облачной массы под ней начал меняться. Да, он определенно становился темнее.
И вдруг она увидела… вершины деревьев. Хотя видимость, и без того плохая, когда Миранда взлетала, еще более ухудшилась за время ее полета, но теперь, по крайней мере, она могла сообразить, где находится. Тем временем „Бонанза" продолжала медленно снижаться.
Где же, черт побери, Лидд? Миранда смотрела вниз в надежде увидеть какой-нибудь город или дорогу: тогда она смогла бы сориентироваться по карте, лежавшей у нее на коленях.
Вдруг она вытаращила глаза, моргнула и снова стала вглядываться в местность, над которой пролетала. Но этого же не может быть! Такая удача!
Как раз прямо по курсу и достаточно четко, несмотря на расстояние, виднелось шоссе, ведущее к аэропорту: оно темной полоской рассекало грязновато-зеленую поверхность земли. Волна облегчения, подобно электрическому разряду, пробежала по всему телу Миранды, до самых кончиков пальцев, которые начало покалывать, когда в ее крови снизился уровень адреналина.
Теперь она точно знала, где находится! Она приближалась к дальней границе окруженного живой изгородью луга, лежавшего в четверти мили к востоку от лиддского аэропорта. Ей удалось! Выражение ее лица стало чуть менее напряженным, когда она на высоте двухсот футов выпустила шасси.
В ту самую минуту, когда Миранда перешла от полета вслепую по приборам к режиму визуальной ориентировки, линза снова начала беспокоить ее. „Бонанза" подлетала к шоссе. Высота теперь была сто футов… потом, по подсчетам Миранды, пятьдесят.
Однако из-за слезящегося глаза она ошиблась: до земли оставалось гораздо меньше, чем она полагала. Шоссе еще не кончилось, а „Бонанза" задела колесами шасси верхушку ограждения летного поля.
Почувствовав, что машина резко нырнула носом вниз, Миранда инстинктивно рванула рукоятку назад. „Бонанза" с искореженными шасси пронеслась, подпрыгивая, по летному полю, завалилась на левое крыло и прежде, чем остановиться, описала широкий полукруг.
Когда левое крыло, зацепив землю, согнулось, Миранду, которая не позаботилась пристегнуться достаточно туго ремнем к креслу, швырнуло вперед. Ее голова с размаху ударилась о приборную доску.
Суббота, 25 января 1969 года
Худенькая женщина в фиолетовом пальто запечатлела на щеке Адама прощальный поцелуй и отошла от столика.
Аннабел улыбнулась:
– Только не говори мне, что это одна из твоих клиенток. – И, наклонившись через стол, носовым платком стерла с его лица след от лиловой губной помады.
– Нет, она занимается закупками дамского белья для фирмы Харви Николса. Ты помнишь Джонни Брайера?
– Из „Ллойдс"? Твой приятель, который обанкротился?
– Да. Они с Норой уже собирались развестись, но после его тогдашнего нервного срыва она решила все-таки остаться с ним. – Адам поднялся из-за стола. – Мне пора: я не могу опаздывать.