— Вот постановление о вашем аресте. «Сука Ростик, — подумала Дина. — Какая гнусная сука! Улизнул…»
Ростислав Львович посмотрел в иллюминатор. По ту сторону прозрачного пластика царила обычная аэропортовская суета: люди в спецодежде грузили что-то в жерло его самолета, подъезжали какие-то машины.
Ну что ж, если подвести итоги, то все развивается правильно. Он успел сделать то, что собирался. Вот только жаль, скрипку не сумел пока вывезти, но и это ничего. Она в надежных руках и в свое время будет протащена через границу, уж каналы-то для этого у него остались. Странно… В сущности, зачем нужна скрипка Страдивари человеку, не умеющему на ней играть? Какая-то сентиментальность, что ли?
Вишневский еще раз поглядел в окно. Торжественно прощаться с Родиной ему не хотелось. Ну, во-первых, он сюда несомненно еще приедет — конечно, не сразу, а чуть погодя, и к тому же под другой фамилией и с другими документами. А во-вторых…
А во-вторых, пора бы уже лететь! Пусть сейчас сюрпризов быть и не должно, но однако же абсолютно спокойным он почувствует себя лишь в воздухе. Даже нет, точнее, все-таки в Таллине.
— Уважаемые пассажиры, — произнес приятный голос старшей бортпроводницы, — просим нас извинить за вынужденную задержку, мы ждем одного опоздавшего пассажира.
Черт! Вишневский, сам не зная почему, начал нервничать. Пора лететь! Уже чертовски пора лететь!
К самолету на полном ходу подъехала черная «Волга». Ага, видимо, этого самого скотину-опоздавшего привезли. Как же, как же, «семеро одного не ждут»… Еще как ждут, да притом ждут-то его, козла, люди деловые, у которых минуты на счету. И которым уже давным-давно пора в Эстонию!
Однако лицо человека, выскочившего из машины и в сопровождении троих мужчин поспешившего к трапу, показалось Вишневскому знакомым, и что-то неприятно кольнуло Ростислава Львовича. Ба! Да ведь это же генерал Вячеслав Иванович Грязнов, с которым ему намедни довелось беседовать. И еще несколько долгих секунд Ростик, не желая принять очевидное, уже не просто нависшее над его аккуратно стриженной головой, но и пришедшее непосредственно к нему, наивно верил, что именно генерал Грязнов и есть тот самый отставший пассажир, которого — из уважения к его летам и погонам — они и ждали всем самолетом.
Но уже через несколько мгновений Ростик с кристальной ясностью понял, что означает появление господина генерала лично для него: это означало конец. Он вжался в кресло и втянул голову в плечи, инстинктивно желая сделаться невидимым, и еще вспомнил принца Гамлета, мечтавшего уместиться в ореховой скорлупе. А через миг над ним возникли рыжие седины Вячеслава Ивановича, и трубный голос произнес слова, которых много лет с ледяным ужасом ждал Ростислав Львович:
— Господин Вишневский, вы арестованы.
— Александр Борисович, это говорит полковник Мальков.
— Да, слушаю вас, полковник.
— У меня не очень утешительные новости.
— Та-ак…
— Мои люди провели обыск в квартире господина Вишневского и на его даче.
— И что же? — нервно спросил Турецкий.
— И ничего не обнаружили.
— Ничего? — переспросил Александр Борисович.
— Абсолютно ничего.
— А скрипка? — непонятно зачем уточнил Турецкий.
— Нет.
С полминуты собеседники по разным концам мобильной линии угрюмо молчали. Потом Турецкий наконец вымолвил:
— Ясно. Спасибо, полковник.
Он дал отбой и мрачно посмотрел на сидящего перед ним Костю Меркулова.
— Я уже все понял, — кисло вымолвил Константин Дмитриевич.
— Вот так-то. Что будем делать?
— Может, ты поставил не на ту лошадь?
— Да нет, я уверен, что все было сделано правильно. Конечно, он замешан во всем, в чем только можно.
Турецкий закурил и погрузился в раздумье.
— Но где он может прятать скрипку? Вместо ответа в кабинете воцарилось молчание.
В наступившей тишине тем более отчетливо прозвучал стук в дверь.
— Да? На пороге стояла Галя Романова.
— Галочка, — улыбнулся Александр Борисович, — рад тебя видеть.
— Проходи, детка, садись, — вторил ему Константин Дмитриевич. Капитана Романову оба друга нежно любили и воспринимали как свою дочку или племянницу. Собственно, она ведь и приходилась племянницей их покойной соратнице Шурочке Романовой, с которой их связывала крепкая дружба, много общих дел, много общего риска, да и немало общих побед.
— Погоди-ка, Галочка. Ты просто сядь и ничего не говори. Какая-то у меня была мысль в связи с тобой. Погоди секунду, я сейчас постараюсь поймать ее за хвост…
Воцарилось молчание. Галя молча и немного восторженно смотрела на Турецкого, которого бесконечно уважала и у которого училась премудростям профессии. Костя Меркулов знал, что Сане лучше в такие моменты не мешать. Казалось, в хрупкой тишине можно было расслышать, как работает аналитический мозг Александра Борисовича. Наконец он заговорил:
— А помнишь, Галечка, ты про старушку рассказывала? Ну которая бывшая соседка семейства Вишневских.
— Конечно, Александр Борисович. Бунина Васса Александровна.
— Вот-вот. Вроде бы он с ней как-то контактирует…
— Именно, Александр Борисович. Приезжает, проведывает, иногда продукты привозит. И вообще ведет себя вполне достойно.
— Как почтительный младший друг, — вставил Меркулов. — По-сыновнему.
— А как ты думаешь, Галочка, в свете такой трогательной добрососедской дружбы…
Он замолчал. Галя напряженно пыталась уловить, куда он клонит.
— Если бы Ростислав Львович попросил Вассу… э-э-э…
— Александровну.
— Да, именно. Попросил бы о небольшом одолжении… правда ведь, она бы ему не отказала?
— Неглупо, — процедил Меркулов, а Турецкий тем временем уже надевал пальто.
— Едем! Быстрее!
— К Буниной? — переспросила Галя.
— Да. Скорее. По дороге все объясню. Костя, поехали с нами.
— Ну что ж, поехали…
«Пежо» Турецкого стремительно влетело в тихий дворик в Можайском переулке.
— Какой этаж? — бросил он на ходу, устремляясь вверх по лестнице.
— Четвертый, — ответила Галя, с трудом поспевая за Саней, напоминавшим почуявшую дичь гончую.
— Васса Александровна, — начал Александр Борисович после того, как церемония взаимных представлений состоялась, — моя коллега капитан Романова подробно изложила мне все детали вашей с ней беседы. Но в связи с некоторыми новыми обстоятельствами возникла необходимость побеседовать с вами снова, и я решил познакомиться с вами лично.
— Я слушаю вас, — любезно молвила старушка, даже точнее, пожилая дама.
— Мы хотели расспросить вас о вашей дружбе, или приятельстве, с Ростиславом Вишневским.
— Ну я же в принципе все рассказала Галочке…
— Я уточню, — довольно жестко продолжал Турецкий. — Не заходил ли к вам господин Вишневский в последние дни, и если да, то не оставлял ли что-то: сверток, коробку, чемодан? Подумайте, прежде чем ответить, Васса Александровна, вы не представляете, до какой степени это важно.
— Нет. Ростик ничего не оставлял, — ответила старушка, но взгляд ее стал почему-то тревожным.
— Васса Александровна, — вмешался в разговор молчавший до сих пор Меркулов, — возможно, вы не поняли всю важность происходящего. Ваш приятель Ростислав Вишневский два часа назад арестован…
Бунина тихо охнула:
— Ростислав арестован?
— Да, — тихо ответила Галя Романова.
— Арестован, — продолжал Константин Дмитриевич, — по подозрению в краже скрипки Страдивари и многочисленных махинациях, связанных с предметами искусства.
— Речь даже идет не о том, — перенял инициативу Турецкий, удваивая напор закона на бедную старуху, — что ваши действия будут квалифицированы как сообщничество. Речь идет о правде. О правоте и справедливости. Во время концерта Геральда Райцера похищена скрипка Страдивари. Скрипка эта — та самая, которая много лет назад принадлежала отцу Вишневского, о чем вы же и рассказали нашему сотруднику Гале Романовой. Как ни удивительно это для вас прозвучит.
— Парадоксальна судьба вещей, — прокомментировал Меркулов. — У нас есть серьезнейшие основания подозревать, что именно господин Вишневский организовал кражу скрипки.
— Вы производите впечатление человека прямого и честного, — вмешался Турецкий. — Мы понимаем, что речь идет о том, кто вырос на ваших глазах, о человеке, к которому вы даже, возможно, питали чувства сродни материнским, что ли…
— К тому же Вишневский поддерживал вас и вообще вел себя, как подобает порядочному другу, — вторил Константин Дмитриевич, — но разве это причина для вас, человека интеллигентного, гражданина, в конце концов, укрывать преступника?
— Подумайте, Васса Александровна. До истины мы ведь в конце концов все равно докопаемся, — увещевал ее Турецкий, — а вы будете продолжать жить с мыслью, что содействовали бесчестному поступку. Еще раз повторяю, я не пугаю вас уголовной ответственностью.
— Это не столь важно, — согласился Меркулов. — Я даже лично обещаю не привлекать вас. Просто живите себе дальше с чувством, что помогли вору.
Воцарилось молчание. Бунина тяжело дышала.
— Подождите здесь, — наконец вымолвила она.
«Гости» замерли и только изредка осторожно переглядывались; пожилая женщина удалилась в дальнюю комнату, оттуда она вернулась, неся перед собой средних размеров обшарпанную сумку.
— Вот. Это Ростик принес мне позавчера. Сказал, что боится воров, а там у него какие-то ценные бумаги.
— Отличное объяснение, — хмыкнул Александр Борисович. — Вы не открывали сумку?
— Нет, конечно.
— А не подозреваете, что именно там может быть?
Васса Александровна отрицательно покачала головой.
— Но вы догадались, что речь идет о чем-то противозаконном? — уточнил Меркулов.
Бунина посмотрела на него тяжелым грустным взглядом:
— Я этого не исключала.
— Откройте, пожалуйста.
Заржавелая «молния» распахнулась с едким хрустом. Взорам четверых предстал некий предмет, завернутый в кухонное полотенце.
— Скрипку нужно держать за гриф, — предостерег Турецкого всесторонне образованный Константин Дмитриевич. В тусклом свете коридорной лампочки блеснул знаменитый лак бессмертного кремонского мастера. Изящный изгиб обечайки и трогательная выпуклость верхней деки поражали взор и казались в этой обшарпанной прихожей московской квартиры чем-то не от мира сего, чем-то, принесенным космическими пришельцами. Словно среди статуй ВДНХ вдруг затесалась Венера Милосская.