– Не могу припомнить… Колетт? – Климент де Пероль задумчиво почесал нос. – Колетт…
Эдриан молча смотрел на метания доктора. «Неужели не вспомнит? Прошло всего около трех месяцев. Она же не крестьянка какая-нибудь. Внезапная смерть юной дочери графа должна была потрясти округу. Это не так уж легко забыть. Особенно для тебя, падальщика, охочего до сплетен».
– Колетт де Лебон, говорите, – встрепенулся доктор. – Ах да! Припоминаю, скверный случай. Вы говорите о племяннице мадам Бароже, верно?
– Именно. – Эдриан сделал первые пометки. – В чем, по-вашему, заключается скверность случившегося?
– Умерла юная красивая девушка, – мгновенно ответил Климент де Пероль.
– И все?
– А что, разве этого недостаточно? – удивился доктор, но в его словах и выражении лица интендант уловил скорее нахальство, нежели искренность.
«Вот наглец», – подумал он.
– Вы практикующий доктор, профессор медицины. У вас много опыта. Обычно, когда специалист такого уровня говорит «скверный случай», он подразумевает что-то большее, чем просто смерть. Значит, что-то привлекло особое внимание.
– Ничего такого, кроме жалости, я не имел в виду. Ей было всего восемнадцать, могла бы еще жить да жить.
– Вы были лично знакомы с Колетт? Насколько хорошо вы ее знали до того, как она умерла?
– Я видел ее всего лишь раз, когда посещал мадам Бароже.
Эдриан сделал необходимые записи.
– Не заметили ли вы в поведении или внешности Колетт чего-нибудь, что привлекло бы ваше внимание как медика? Скажем, болезненная бледность, желтизна глазных яблок, синева носогубного треугольника?
– Нет. Она показалась мне довольно здоровой молодой особой. – Доктор выпятил губы. – Знаете, Колетт будто была лишена изъянов. Красивая ровная кожа, блестящие волосы. Ее смерть – полная неожиданность для всего Вуарона. Настоящая трагедия. Наверное, поэтому я и назвал этот случай скверным.
«Ага, а еще так долго вспоминал о нем…» Эдриан записал на листе ответ собеседника.
– Опишите ваши действия в день смерти мадемуазель Лебон.
– А разве в деле об этом нет сведений? – доктор вновь фальшиво удивился. Разговор явно забавлял его.
Интендант едва улыбнулся, давая понять, что не собирается отвечать.
– Меня вызвали в особняк, когда мадемуазель Колетт уже умерла, – нехотя начал Климент де Пероль. – Горничная обнаружила ее в саду. Она посчитала, что госпожа упала в обморок, и сообщила мадам Бароже. Та послала за мной в город.
– А на самом деле мадемуазель Колетт уже была мертва?
– Да. Я так скажу, она была мертва уже как два-три часа к моменту, когда я увидел ее тело.
– Когда вы проводили вскрытие?
– Вечером того же дня.
– Какова причина смерти?
Глаза доктора нервно забегали, что не утаилось от интенданта жандармерии. Но собеседник тут же взял себя в руки.
– Сердечный приступ, – заявил Климент де Пероль, в его голосе как будто сквозила досада. – Месье, буду откровенен, я не совсем понимаю, по какой причине должен отвечать на эти вопросы еще раз. Меня уже допрашивали. – Он кивнул в сторону папки с делом. – К чему одни и те же вопросы? Вы же должны были ознакомиться с материалами дела прежде, чем прийти сюда и отнимать драгоценное время у меня и моих пациентов. Или я уже совсем не понимаю, как работает современная жандармерия.
– Кто проводил вскрытие тела мадемуазель Лебон? – Эдриан сделал вид, что пропустил возмущение доктора мимо ушей, однако необходимые пометки сделал в полном объеме.
Климент де Пероль с досадой вздохнул.
– Я.
– Вы исследовали внутренние органы?
– Разумеется. Я же должен был установить причину смерти.
– Как вы бальзамировали тело? – мягко спросил интендант, наблюдая за реакцией доктора. Тот сидел невозмутимо. Даже слишком невозмутимо, будто каменное изваяние. «Расслабленные люди так не сидят. Кажется, его сковало страхом».
Доктор картинно закатил глаза.
– Обработал раствором, а внутренние органы поместил в специальные сосуды с жидкостью.
– Замечательно. – Положив перо, Эдриан откинулся на спинку стула. Собеседник выглядел чрезмерно раздраженным.
«Переигрываешь, – подумал интендант. – Интересно, как же ты отреагируешь на следующий вопрос?»
– Тогда потрудитесь объяснить, почему в сосудах была смесь из муки, зерен и крови вместо органов?
Доктор нахмурился.
«А теперь явно не дотягиваешь даже до шута в балагане. Ты даже не удивился», – пронеслось в голове у Эдриана.
– Я правильно услышал? – Климент де Пероль скривился, видимо вспомнив о «верной реакции». – Мука, зерна…
– Да, все правильно. Мука, зерна и кровь. Вес был подобран идеально. Я все сопоставил по вашим данным в протоколе. Печень, сердце… Сосуды с ними весили ровно столько, сколько полагалось. Тот, кто насыпал туда смесь, не ошибся ни на одну унцию.
– Я не знаю, как такое могло произойти, – с легкостью отмахнулся Климент де Пероль.
«Опять наигранно».
– Дело в том, что так искусно совершить подлог мог только тот, кто знал данные. Вдобавок сосуды были опечатаны. Никто не мог совершить этого по дороге. Значит, изначально в сосуд положили смесь…
Эдриан подался вперед, изучающе глядя на доктора. Тот не мог спокойно сидеть на месте. Ерзал, водил нижней челюстью из стороны в сторону, стучал пальцами по столешнице, глядел в окно… Ему явно не хотелось продолжать разговор. Но интендант настойчиво буравил его взглядом, чувствуя, что скоро получит ответы.
– Вы в чем-то меня обвиняете? – наконец выдал Климент де Пероль, с обидой посмотрев на интенданта.
«О! Ты решил перейти в нападение».
– Нет. – Эдриан пожал плечами так, будто говорил, что совершенно не понимает, как доктору пришла в голову такая мысль. – Я только хочу понять, как так вышло, что вы поместили органы в сосуды, но… следствие подтверждает, что этого не было… Кто-то врет, и я склонен думать, что вряд ли столичный университет в лице лучших умов королевства ошибается.
Интендант ухмыльнулся, пристально вглядываясь в бледное лицо собеседника. Он наблюдал, как мечется взгляд доктора, как дрожат его руки, а подбородок дергается.
– Я проводил вскрытие не один. Мне помогал месье Люсьен де Варанте, консультант госпиталя.
– Почему о нем нет ни слова в протоколе?
– Боюсь, моя вина. Я не стал вписывать мальчика в документ, потому… Потому что… – Он тяжко вздохнул. – Месье Варанте – молодой специалист. Недавно окончил академию. Ему нужно набираться опыта, и я допустил его вопреки предписанию министерства о невозможности допуска мужчин младше двадцати пяти к вскрытию женщин. Ну, знаете, у нас нечасто случаются смерти, требующие изучения тела. Поэтому я решил предложить ему использовать эту возможность для практики. Хотя… это было опрометчиво с моей стороны.
– Да, нарушение предписания министерства может лишить вас лицензии, – прищурился интендант.
– Ой, я вас умоляю, – всплеснул руками доктор. – Это такая мелочь! Максимум, что меня ждет за такой проступок, – грозное письмо из министерства. Тут дело в другом: Люсьен был влюблен в Колетт. Я не знаю, сколь взаимно было это чувство…
– Хотите сказать, что от несчастной любви месье Варанте присвоил органы возлюбленной?
«Совсем рехнулся? Ты допустил юношу к вскрытию его возлюбленной, чтобы он набрался опыта? Либо ты очень туп, либо врешь первое, что приходит в голову», – подумал интендант.
– Ничего не хочу говорить по этому поводу, – покачал головой Климент де Пероль. – Я оставил Люсьена зашивать тело и помещать органы в сосуды, так как у меня был срочный вызов в шато Вуарон. К губернатору.
– Хорошо. – Эдриан черкнул пару строк в бумагах. – Знаете, в этом свете ваше нарушение становится вовсе не пустяком.
– У меня нет более ответственных помощников, кроме Люсьена. К тому же я уверен, что он не совершал… кражу, и говорю это лишь с целью быть искренним с вами. Надеюсь, что впредь вы будете больше верить мне и моим словам.
Интендант ничего не ответил, а лишь загадочно улыбнулся. «Земля разверзнется и поглотит все королевство прежде, чем я начну верить такому скользкому червяку, как ты», – пронеслось у него в голове.
– Где я могу пообщаться с месье Люсьеном де Варанте?
– Он в отъезде. В родной деревне. Авинь. Это на западе от Сент-Пьера, – не моргнув глазом, выпалил доктор.
Интендант одарил его оценивающим взглядом. «Валишь вину на своего помощника, которого сейчас и в городе-то нет? Ну-ну, мне даже интересно, что ты мне расскажешь, когда он опровергнет твои слова. Будешь утверждать, что Люсьен врет?»
Стефани крепко спала, свернувшись калачиком на больничной койке. Ее сон был так сладок, что она совершенно не замечала неудобств, из-за которых в иной раз не смогла бы сомкнуть глаз. Ни скрип кровати, ни бугристый матрац не могли прервать ночных грез.
Девушке снился лес. Могучие сосны с раскидистыми ветвями возвышались над нею, как высеченные из камня обелиски всех Первых Святых. В нос ударял терпкий запах хвои, сырости и чего-то жареного. Царил полумрак. Лунное свечение едва пробивалось сквозь пышные кроны, указывая на узкую тропку меж широкими стволами. В земле утопали темно-серые валуны, поверхность которых слабо виднелась через лесную подстилку.
Неся в руках корзинку с чем-то съестным, Стефани ловко перепрыгивала с камня на камень. В детстве ей нравилось заниматься подобным на пляже возле шато. Вот и сейчас, в этом мимолетном сне, она вновь стала ребенком. Маленькой, задорной девочкой без предубеждений и кучи вопросов о том, как жить эту жизнь.
Детский ярко-алый плащ, как флаг, мелькал среди густой зелени. Под ногами шуршали иголки, скрипела мелкая каменистая крошка, и эти звуки вызывали у девочки безграничную радость. Вековые сосны слегка раскачивались от дуновений ветра, словно кланяясь нежданной гостье.
Совершив очередной прыжок, Стефани пнула носком сапога шишку и рассмеялась. До того громко и беспечно, что удивилась сама себе. Смех разлился эхом под лесным сводом и скрылся в зеленой чаще.