– Нет, – категорично заявила Стефани.
– Да! – Изабель знала, что самое действенное и мощное оружие, способное расколоть «скорлупу» вокруг чувств подруги, – воззвать к страху прослыть трусихой. – Всегда боялась. Сколько я помню, ты никогда не плакала.
– Я плакала на похоронах матери, – тихо заявила Стефани, будто стыдилась этого больше всего на свете.
Изабель развела руками и покачала головой, подтверждая свои слова.
– А еще я плакала, когда подумала, что Лорент умрет.
– И все? Два раза в жизни?
– А что, нужно реветь каждый день? Слезы – это жалость к себе. Это слабость и только. – Стефани нахмурилась. – И я не понимаю, в чем состоит связь между слезами, моими внутренними переживаниями и мужчинами?
– Потому что они их нам приносят. Женщины частенько плачут из-за своих возлюбленных. Они могут делать нам очень больно. Даже ненароком.
– Значит, нет мужчины – нет слез, – пожала плечами Стефани и поднялась с кровати.
– Смотри, как бы не лить слезы из-за того, что нет мужчины, – театрально возвестила Изабель, заставив девушку обернуться. – И не плакать, что нужный тебе мужчина с другой.
Поначалу слова Изабель показались ничего не значащими. Стефани думала, что выбросила их из головы и забыла. Но утром фразы о слезах и мужчинах преследовали ее, как первые комары по весне, норовившие укусить, когда теряешь внимание. Мысли девушки вновь и вновь возвращались к интенданту, подруге и тому поцелую руки возле кондитерской. До невозможности странные и постыдные чувства и эмоции переполняли ее: от внезапно разыгравшейся ревности и чуть ли не желания рассказать брату в красках об этой сцене до совестных мучений о том, как ей такое могло прийти в голову.
Жить в городе Стефани нравилось меньше, чем в шато. Приходилось привыкать к шуму, жесткой постели и обилию непривычных запахов. Прохаживаясь по бульвару, девушка то зачарованно вдыхала аппетитный аромат пекарен, то морщилась от зловония нечистот. Одни люди толкались и спешили по делам, другие – валялись возле первого встречного уличного столба, воняя дешевой выпивкой и демонстрируя окружающим содержимое желудков.
Бранились все. И за несколько дней пребывания в городе Стефани порядком надоело слушать ругань. Вдобавок по ночам ее будили человеческие вскрики. Это пугало. Она подрывалась к окну, вспоминая об огромном волке, но потом слышала смех, улюлюканье и, содрогаясь от собственных подозрений о том, чем по ночам занимаются остальные, с трудом ложилась спать.
Стефани отказалась от излюбленных конных прогулок, потому что осознавала опасность, да и отец не согласился бы отпустить ее одну, а брат и дядя не могли составить компанию, так как уехали в шато. К концу первой недели девушке попросту стало скучно. Но жаловаться она не смела. И речи быть не могло о собственном комфорте, когда Лорент так тяжко шел на поправку: юноша все еще не мог сидеть. Поэтому свои лишения она посчитала слишком незначительными, чтобы не то что заявлять о них, а даже думать.
Но все же было в этих погожих днях кое-что еще. То, что заставляло сердце биться чаще, а душу воспарять в небо и больно падать наземь.
Бону, на которой Стефани приехала проведать Лорента в госпиталь, приходилось все равно выгуливать. Лошади нельзя долго стоять в конюшне. Но, поскольку прогулка была не лучшей идеей, девушка после завтрака водила любимицу по главным улицам города.
Графу такие вылазки были не по душе. Он говорил, что подобным может заниматься конюх или его подмастерье. Такой вариант не устраивал Стефани, которая не умела подолгу сидеть на одном месте. В итоге ей удалось уговорить папá, пообещав не отклоняться от заранее обговоренного маршрута.
Во время подобных прогулок Стефани чувствовала повышенное внимание со стороны горожан, но старалась не придавать этому слишком большого значения. При столкновении с прохожими, будь то, к примеру, работяга или торговка, страха не возникало. Ее захватывал интерес к простому малознакомому люду. Горожане же сторонились, опасаясь вызвать гнев госпожи и получить стеком, так как подобные ситуации не раз случались с другими представителями местного дворянства.
Отец Стефани не поощрял такие выходки на территории, вверенной ему как губернатору провинции, и добивался той справедливости, которой мог, на основании законов. Потому что считал, что безнаказанность одних приводит через страх к бунту других.
Один раз девушка задержалась возле фонтана на рыночной площади. Вокруг каменной чаши с парапетом, где собиралась изумрудная вода, расположились мелкие торговцы, которые в малом количестве продавали излишки урожая. Один продавец выставил ящик крупных завитых кабачков, другой – налитых слив, третий – сочных тыкв. Бону привлекли красные наливные яблоки с желтым пятнышком на боку. Лошадь упорно шла к торговцу – светловолосому мальчишке лет девяти на вид – и не желала сворачивать.
– Ты такая же сладкоежка, как и я. – Девушка нежно погладила Бону за ухом, когда любимица ткнула мордой в деревянный ящик с яблоками.
– Для таких красавиц я готов уступить пять медяков. – Мальчишка расплылся в хитрой улыбке.
Потянувшись к кошельку, Стефани издала смешок. Игра юного торговца показалась ей премилой.
– Тише ты! – шикнула на него стоящая рядом женщина, торговавшая зелено-желтыми грушами. – Не видишь, что ли, кто перед тобой стоит? Это же госпожа Монклар. – Женщина поклонилась Стефани. – Рады приветствовать, ваша милость.
Глаза мальчишки округлились, и он тут же сделал поклон до земли, принеся извинения.
Стефани ситуация позабавила. То, что ее не узнали, ничуть не обидело. Люди не обязаны подмечать золотистую пряжку на сбруе с изображением семейного герба Монклар – желтую башню, обвитую змеей. Конечно, гувернантка еще учила, что простолюдины прекрасно понимают, кто перед ними, по дороговизне одежды. Но разве можно сердиться за комплимент?
Узнав цену, Стефани отсчитала пять медных монет сверху.
– Держи. – Протянула она мальчику плату, вызвав удивление обоих торговцев. У юноши – что получил денег больше, чем рассчитывал, у соседки – что графская дочка расщедрилась.
– Благодарю, госпожа. – Мальчишка вновь низко поклонился. Он хотел сложить купленный товар в небольшую берестяную корзинку, но Стефани отмахнулась и положила плоды в седельную сумку, а один сладкий фрукт скормила лошади.
Получив любимое лакомство, Бона с легкостью позволила увезти себя обратно на бульвар, так как рынок возле фонтана больше ее не интересовал.
Не дойдя до Канцелярии, Стефани остановилась напротив обувной лавки. Ее заинтересовали выставленные в витрине кожаные туфельки, которые хотелось разглядеть получше. Каблук был необычайно узким, и девушка задумалась, как в такой обуви можно пересекать брусчатку и не застрять в прорехах. Потом решила, что туфли предназначены для бала, но тут возник другой вопрос: как танцевать и не подвернуть ногу?
Ломая голову над веяниями столичной моды, Стефани не заметила наступления полдня. Вместе с дневной жарой пришло нестерпимое чувство жажды. Кроме яблок, у нее с собой ничего не было. Решив, что легкий перекус не повредит, девушка достала пару фруктов. Первый скормила Боне. Для второго вытащила платок, чтобы обтереть…
– На вашем месте, мадемуазель, я бы помыл, прежде чем кусать.
Знакомый голос заставил Стефани обернуться. Она без труда узнала интенданта жандармерии.
– Добрый день, мадемуазель. – Эдриан с улыбкой подошел к Боне со стороны головы и встал рядом. С момента последней встречи возле пекарни кожа на острых скулах мужчины покраснела из-за палящего солнца Вуарона. Из-под треуголки на лоб стекала тонкая струйка пота, о которой мужчина резко вспомнил, потянувшись за платком.
Пока интендант протирал лицо, Стефани опустила взгляд на бордовый мундир, верхние петлицы которого оказались расстегнуты, а нижняя льняная рубашка промокла по краям. Девушке хотелось верить, что это вода, а не пот. Хотя осуждать мужчину она не стала бы. Осенью в Вуароне было очень жарко, что для приезжего наверняка было крайне непривычным.
Несмотря на неряшливый внешний вид, Стефани не уловила плохого запаха. От интенданта все также пахло мятой.
– Добрый день, месье. – От растерянности она стиснула пальцами яблоко. – И где же мне его помыть? – Стефани подняла повыше спелый плод, словно собиралась устроить торги. – Здесь нет фонтана или речки.
– Во дворе Канцелярии есть колодец. – Эдриан протянул руку. – Позвольте, я помою его для вас.
– А зачем мыть? – нахмурилась Стефани, которая редко сама мыла фрукты или ягоды, в основном используя платок. Этим занимались обычно служанки или камеристка.
– Простите, мадемуазель, что поднимаю в вашем присутствии столь неприличную тему, но от немытых яблок можно заболеть животом… и даже умереть, – мягко ответил Эдриан.
– Но я всегда так ела, и ничего не случалось, – парировала девушка.
– Значит, вам необычайно везло. – Он потянул руку к яблоку, чтобы взять его, но Стефани не разжала пальцев.
Они встретились взглядами. Девушка прищурилась, на что интендант усмехнулся.
– Вы мне не доверяете? – с легкой обидой произнес он.
Стефани закусила губу. После спасения брата и обещания взять на осмотр разыгрывать недоверие было глупо. Однако маленький внутренний бесенок так и подначивал что-нибудь учудить.
– Не то чтобы не доверяю. – Она отдала яблоко. – Я приму вашу заботу обо мне, но… Расскажите, а почему, по вашему мнению, нужно их мыть? Мои служанки говорят, что так отпугивают нечестивый дух.
Эдриан улыбнулся.
– Мой дед по линии матери – профессор медицины. Он считает, что на немытой кожуре плодов есть такие крошечные частички, которые не видно глазу. Они вызывают болезни. Поэтому он заставляет своих подчиненных в лечебнице мыть руки, а инструменты – обрабатывать огнем, – пояснил он, вспомнив, как в последний раз деда высмеяли на очередном съезде врачей. – К сожалению, его мнение не пользуется популярностью.