– В мужской.
Его брови поползли вверх.
– Открытого типа.
– Можете рассказать подробнее? – любопытство из него так и лезло.
Я опустила глаза и заметила на брюках еще одну прилипшую фольговую звездочку.
– Ну, туда переводят заключенных, у которых срок подходит к концу, – медленно ответила я.
– А что они совершили?
Свинцовый Человек вдруг стал неожиданно серьезным. Сидевший напротив, как я заметила, тоже ждал моего ответа.
Убийство. Изнасилование. Тяжкие телесные повреждения.
Я могла ответить правду, но мне не хотелось. Так я рискую незаметно выложить приятному собеседнику все – и о том, как детоубийцу ослепили ножницами, и о странных посланиях, которые я безуспешно пытаюсь выбросить из головы.
– Да так, по-разному.
– И рисование входит у них в программу обучения?
– И да, и нет. Отчасти оно призвано укрепить у заключенных уверенность в себе.
Человек напротив громко хмыкнул.
– Потому что установлено, – продолжала я настойчивее, – это снижает вероятность возвращения на дурную дорожку. Да, на первый взгляд это похоже прожектерство – у меня тоже мелькнула такая мысль во время собеседования, однако на практике это работает.
Я запретила себе думать об ослепшем Барри и убитых им несчастных детях. Вместо этого я сосредоточилась на мысли о Стефане с его незаурядными способностями: портрет его работы я решила отправить на национальный конкурс.
– А это не опасно?
Передо мной в воздухе затанцевали ножницы, мелькнул остекленевший взгляд, кровь, зазвучали нечеловеческие вопли.
– Если соблюдать меры предосторожности, то не очень, – помолчав, ответила я.
Свинцовый Человек не сводил с меня взгляда.
– Вы удивительно смелая, – сказал он и, к моему удивлению, на мгновение накрыл мою руку своей. Прикосновение будто обожгло – я хотела убрать руку, но не могла, а затем он сразу убрал свою.
От смущения я опрокинула бокал с бузинным лимонадом прямо на Свинцового Человека. Кошмар! Ему пришлось идти в туалет замывать джинсы.
– Нет проблем, – великодушно сказал он по возвращении, глядя мне в глаза.
К счастью, нам принесли еду.
– Вина? – предложил он, приподнимая бутылку.
– Пожалуй, нет.
– Я сам мало пью. Предпочитаю не терять над собой контроль.
– Я тоже.
Остальные ученики волею случая оказались на другом конце стола. Приличия требовали говорить и с соседом слева, но мне хотелось побольше узнать о Свинцовом Человеке, к которому меня необъяснимо тянуло.
– А где вы работаете? – спросила я, поедая коктейль из креветок. Не самый актуальный выбор, знаю, но мне всегда нравились морепродукты. По словам мамы, отец иногда готовил креветки (это одна из немногих вещей, которые она мне о нем рассказывала).
– Один из моих офисов здесь неподалеку, – непринужденно отозвался Свинцовый Человек, оторвав меня от грустных размышлений.
Один из его офисов?!
– У меня свое производство, – отвечая, он откладывал вилку на край тарелки. Надо же, он тоже выбрал креветочный коктейль! – Скучная тема, да?
Я почувствовала, что краснею, – он будто прочел мои мысли.
– Ничуть, – солгала я, отлепляя от брюк вторую звезду.
– На моих заводах в Юго-Восточной Азии изготавливают прелестные бумажные фонарики, которые здесь охотно раскупают. – Он подался ко мне: – Я очень люблю красивые вещи, особенно ярких цветов. Всю жизнь любил, поэтому на ваш курс записался.
Тихо вздохнув, он сел прямо. Я тоже часто вздыхаю – невольно, не думая. Вздохи сами слетают у меня с губ.
– Родители рассчитывали, что я поступлю на юридический или экономический, и я пошел на компромисс – выбрал специальностью бизнес. Отбыл срок, так сказать. – Мы оба слегка улыбнулись при слове «срок». – Затем сделал несколько удачных инвестиций и открыл первое предприятие. – Он снова встретился со мной взглядом. – А вы? Как вы начали рисовать?
Спина враз покрылась потом, а во рту пересохло, и я отпила газированной воды.
– Я собиралась в университет на исторический, а пошла в колледж на факультет искусств.
– Правда? – он отбросил волосы со лба. – Почему?
Я пожала плечами.
– В последнюю минуту передумала.
К счастью, мой собеседник счел это забавным.
– Сейчас я фрилансер, – быстро добавила я. – И меня это устраивает.
– Меня тоже. Уже не смог бы работать на кого-нибудь… – Он резко отмахнулся, как от физической угрозы.
Я решила сменить тему, и мы заговорили о выставках. Оказалось, его любимая галерея – Королевская академия художеств, мы оба любим иностранные фильмы в переводе и пробежки по берегу Темзы (которые я забросила давным-давно). О семье не говорили ни я, ни он, равно как и не задали вопроса, который в эти дни буквально витал в воздухе: «Что вы делаете на Рождество и Новый год?»
Вечер пролетел быстрее, чем я думала.
– Простите, – сказал Свинцовый Человек, – но я должен уйти пораньше.
Мне сразу стало неловко – я задержала его своей болтовней и игнорировала соседей за столом.
Но он добавил то, что сразу развеяло все мои опасения:
– Я бы хотел иметь возможность остаться подольше.
Он не объяснил, почему торопится, но я помнила о детских часиках в его кармане. Мне хотелось спросить, есть ли у него дети, но я не хотела забегать вперед.
– Мне тоже пора.
– Можно проводить вас до машины?
Моя студентка с лошадиным лицом, удивленно подняв брови, смотрела, как мы вместе выходим. Мне было неловко, но и приятно.
– Ну что, – сказал он, идя за мной к моему ободранному «Жуку», припаркованному, по иронии судьбы, рядом с его сверкающим серебристым «Порше». – Есть у вас свободные места в группе на следующий курс?
– Одно осталось, – беспечно пошутила я.
Проходя мимо сидящего под дверью нищего, я пожалела, что у меня нет ничего, чтобы дать ему. Мой спутник молча бросил монету достоинством в фунт в миску для подаяний.
– Я пока не могу точно сказать. Все из-за работы, – продолжал Свинцовый Человек, никак не обозначив свой великодушный поступок, – но я бы очень хотел продолжать. Можно подтвердить свое участие в январе?
Эйфория стремительно сменялась разочарованием.
– Ну конечно, звоните в колледж.
И я отъехала, твердо сказав себе, что не имею права ни на что рассчитывать. Это всего лишь праздничный ужин. Может, я даже не нравлюсь моему спутнику. Может, он не свободен – не попросил же он мой номер телефона! А назвала бы я ему свой телефон, попроси он об этом? Да. То есть нет. В общем, не знаю.
Войдя в квартиру, я сразу направилась к моей коробке с осколками стекла, схватила первый попавшийся и прижала к ладони. Потекла струйка крови, и пришла боль, несущая облегчение. Едва я хотела нанести себе новый порез, как в дверь постучали.
Это хозяин дома, переминавшийся с одной ноги в бордовых тапочках на другую, будто ему было неловко меня беспокоить.
– Вот, взял в холле по ошибке, – сказал он, подавая мне конверт. – Подумал, занесу-ка лично вместе с моей открыткой!
К счастью, я заранее подписала ему поздравительную открытку, поэтому мы обменялись ими и поблагодарили друг друга, после чего я закрыла дверь.
Открыв конверт, я достала открытку. Красивая, нарядная сцена из Викторианской эпохи: молодые мужчина и женщина в карете, запряженной лошадьми.
Я заглянула внутрь открытки.
СЧАСТЛИВОГО РОЖДЕСТВА,
было написано там.
А ниже:
ПУСТЬ ТЕБЕ ПРОСТЯТСЯ ВСЕ ТВОИ ГРЕХИ.
Глава 18Китти
Рождество 2016 г.
День начался с нового приступа астмы у Маргарет. Китти пыталась потянуть за шнур и поднять тревогу, но здоровая рука действовала хуже обычного (черт бы ее побрал), поэтому лишь спустя некоторое время одна из медсестер заметила, что происходит.
Затем было небольшое развлечение в виде ежегодного визита мамаши Доны – отчего-то на день позже обыкновенного. «Разве ты меня не узнаешь, деточка?» – причитала она. Все знали, что Дона нарочно старается вывести мать из себя, и, как говорил Дункан: «Кто ее обвинит? Мы здесь не бройлеры вонючие, чтобы пялиться на нас, как придет охота».
Китти не хотела есть ланч, думая о пустом месте за столом, – в отличие от большинства здешних обитателей, Джонни поехал домой, встречать Рождество с семьей.
После ланча все дремали в своих креслах (рты открыты – храп, храп) или разошлись по своим палатам «прилечь». Китти со скрежетом подвезли к телевизору. На экране женщина в черно-белом целый фильм кричала на мужчину, а в конце вышла за него замуж.
– Простите, я опоздала, но сегодня на дороге столько машин…
Пятничная Мамаша! Вот она входит в дверь, болтая с Помыкашкой, как с лучшей подружкой.
– Не волнуйтесь, Китти разницы не понимает.
– Простите, – вмешалась Китти, – вы разве не видите, что я нахожусь в двух шагах от вас?
– Что ты там говоришь, дорогая?
Пятничная Мамаша вечно задавала дурацкие вопросы. И она, и Китти понимали – ей не разобрать лепета, доносившегося изо рта дочери, но отчего-то не оставляли попыток.
– Я, блин, вообще не хотела, чтобы ты приезжала! Я хочу домой к Джонни!
– Она вроде бы немного расстроена, – прошептала Пятничная Мамаша.
– Боюсь, у нас тут пара проблем.
Помыкашка отвела Пятничную Мамашу в сторону, но до Китти долетела отдельные фразы:
– Все еще не прошла привязанность к этому молодому человеку… волноваться не о чем… но я решила, вам стоит знать…
Пятничная Мамаша кивала.
– Скажи, о чем вы шептались! – потребовала Китти, когда Пятничная Мамаша вернулась к ее креслу. По телевизору уже шел другой фильм: на экране отец спорил со своей маленькой дочкой. От этого Китти стало как-то тягостно.
– Какая ты сегодня разговорчивая! – делано веселым голосом сказала Пятничная Мамаша. – Как ты себя чувствуешь?
– Хреново, – это новое слово Китти подобрала за одной из медсестер. Красиво звучит – коротко и емко. Хре-ново, хре-ново… Жаль, что никто не понимает. В душе Китти рос гнев, и она запела.