Оно того стоило.
Глава 26Элисон
Январь 2017 г.
Зачем я здесь? Я и сама не знаю. Впрочем, мне не найти места безопаснее. Дома даже страшнее, чем в тюрьме.
Я думаю о письме поверенного в тумбочке у кровати, вложенном в старую детскую раскраску, принадлежавшую Китти. О доказательстве, что я в своем уме и действительно нахожусь в опасности по причинам, которыми я не решаюсь ни с кем поделиться.
Женщина, ведающая журналом приходов и уходов, выдала мне ключ, и я пошла между корпусов к учебке. Обычно в опасной ситуации я не теряю головы; в Арчвиле я постоянно настороже.
Но сегодня из головы не идет смятое лицо Китти и ее умные голубые глаза. Она все помнит, я уверена.
Что мне теперь делать? Мучаясь этим вопросом, я подошла к нашей образовательной развалюхе. На двери красовалось объявление, написанное коряво и крупно красным карандашом:
АРТ-СТУДИЯ – ВТОРАЯ ДВЕРЬ СЛЕВА.
– Вам нравится, мисс? – спросил Курт, перевесившись через перила металлической лесенки. – Сам написал для вас на праздниках. Что ж вы не приезжали-то? Я думал, у нас будут занятия.
– Грипп, – коротко бросила я.
Курт подмигнул.
– Естественно. На вашем месте я бы тоже не приехал.
– Вообще-то я действительно болела.
На его лице появилось сочувственное выражение.
– Но вы хоть поправились?
Пожалуй, в новом году нужно признательнее относиться к человеку, который всячески старается мне помочь. С другой стороны, это не загладит вины перед всеми, кого я обидела в прошлом.
– Я вот не смогу сегодня заниматься, мисс, – добавил Курт, когда мы вошли в учебку.
– Как, почему?
Он прошел за мной в класс и принялся помогать выкладывать учебные материалы: разноцветный картон, цветные карандаши – все безопасное.
– Моя очередь катать грязевозки.
Так заключенные называют тележки с едой.
– Все свалились с гриппом. – Курт снова подмигнул.
Ничего, сказала я себе, я могу использовать неожиданно доставшееся свободное время для собственных набросков.
– Но один ученик у вас будет – моими заслугами, – продолжал Курт. – Зовут Мартином, только что из другой «академии». Вроде нормальный, недавно прошел курс ЖБН.
– Что?
– Жизнь без насилия, – ответил Курт так, будто я должна это знать.
Это что, должно меня ободрить?
В дверь учебного корпуса постучали. Я отперла.
Передо мной стоял пузатый коротконогий человек. Лысый, лицо и шея сплошь покрыты красно-белыми рубцами. Я старалась не разглядывать его, но почувствовала, как щеки налились кровью. Я заставила себя смотреть на круглые очки, криво водруженные на переносицу бесформенного носа. Я старалась не выдать своего шока и даже отвращения.
– Здесь арт-студия?
В грубом голосе – «т» в слове «арт» он практически глотал – слышалась надежда. Мне еще не приходилось вести занятие с одним учеником, но правилами это не запрещено. В конце концов, это тюрьма открытого типа, здешние заключенные почти не представляют угрозы для общества.
Ага, совершенно не представляют. Только пырнули товарища ножницами в глаз на одном из моих занятий, и все.
Зато у меня появилось дело. Я отодвинула свои страхи и неприятную сцену в доме инвалидов, где теперь живет Китти. Мне сразу показалось, что новый ученик увлекается рисованием, и я не ошиблась: как только я позволила Мартину сесть за один из столов, он сразу взял цветные карандаши и держал с такой любовью, будто стосковался по ним. Я предложила ему раскрасить попугая, обведя по готовому трафарету. Кому-то покажется странным, но животных и птиц в группе принимали очень хорошо. Взрослые мужчины, совершившие тяжкие преступления, с удовольствием ненадолго возвращались в детство. Может, им хотелось начать с чистого лица, простите за каламбур? Новый ученик работал, не поднимая головы.
В классе стояла тишина – не зловещая, а настраивающая на работу. Почти как в тот час, когда я вставала раньше всех, чтобы успеть что-то сделать, прежде чем начнется обычная суета (с тех пор, как я взялась за подработку в тюрьме, на ранние подъемы меня уже не хватает).
Я решила заняться собственным рисунком, выбрав вид из окна. Жилые корпуса, поля, птицы кружат высоко в небе.
– Хотите посмотреть?
Я так углубилась в работу, что почти забыла о присутствии в классе ученика.
Неслышно приблизившись к столу, Мартин протянул свой рисунок. Попугай у него получился прекрасно – очень тщательно прорисованы отдельные перья.
– Вы раньше рисовали? – не удержалась я.
– Только в последней тюрьме. На свободе – нет. Всегда не хватало времени, пока меня не закрыли. – Мартин поглядывал на меня, заметно нервничая: – Скажете, фигня?
– Что вы! – возразила я. – Сразу виден глаз художника.
От этих слов я невольно вздрогнула, живо вспомнив залитый кровью глаз Барри, и поспешно прогнала воспоминание.
– Вы не в утешение говорите? Не из-за моих шрамов? – глаза Мартина сузились. – Некоторые охранники меня жалеют и говорят неправду, чтобы мне типа стало легче.
– Нет, что вы… – начала я, но Мартин перебил:
– Один козел сделал это со мной в первой тюряге, куда меня посадили. Кипяток с сахаром – сразу не смоешь.
Я сразу вспомнила, как Анджела рассказывала мне об этом подлом поступке. Сейчас у меня появилась возможность увидеть результат. И представила себе его боль. Да, зрелище не из приятных.
Возможно, поэтому Мартин общался в полушутливом ключе – чтобы скрыть неловкость.
Я не знала, что сказать.
– А давайте теперь попробуем порисовать с натуры!
Начали с копирования фотографии, которую я принесла. На снимке – нарцисс. Большинство моих учащихся просто рисовали круг, а снизу палочку, изображавшую стебель, но Мартин превосходно передал колоколообразную форму цветка. Он совершенно ушел в работу, сидя с сосредоточенным лицом. Такое выражение было у Китти перед самым несчастным случаем.
– Блестяще, – не удержалась я.
Маска из воспаленных рубцов приблизилась ко мне:
– Вы так считаете?
– Да.
На секунду между нами возникла невидимая нить – так бывает, когда учитель открывает в ученике недюжинный талант, которому не давали проявиться обстоятельства. Это как найти жемчужину, перебрав целый ворох пустых раковин.
Этого почти хватило, чтобы забыть и Китти, и анонимные «Я тебя достану», и рождественскую открытку, и кошмарные сны, которые мучают меня с самого несчастного случая (Ванесса, мертвая, на мостовой, и кровь растекается лужей вокруг ее головы), и, конечно, Клайва, Свинцового Человека.
По какой-то причине я не забывала о нем даже в худшие минуты.
В последний раз я чувствовала нечто подобное, когда мне было восемнадцать лет. Лучше не вспоминать, чем это кончилось.
Глава 27Эли
Апрель 2001 г.
В 2001 году я готовилась к экзаменам на аттестат – вернее, пыталась готовиться (Китти всячески мешала). Они с Ванессой то включали музыку на полную мощность, то с топотом носились по лестнице, то визжали от восторга.
– Мне нужна тишина, – сказала я маме.
Но Китти никого не слушала, кроме Ванессы.
– И как тебе не надоест все время заниматься? – спросила подружка сестры с хитрой миной.
Ванесса напоминала избалованного котенка – вечно прихорашивалась. Моя сестра хотела на нее походить. «Близняшки», вот как они себя называли, потому что родились с разницей всего в четыре дня.
Вскоре после того, как Райты переехали на нашу улицу, Китти облила кофе мое французское сочинение.
– Нечего было класть на кухонный стол, – огрызнулась она.
Я отходила буквально на секунду, налить себе воды.
– Могла бы, по крайней мере, извиниться!
– За что это? – влезла в разговор Ванесса, усаживаясь на высокий табурет, будто член семьи, что было недалеко от истины – они с моей сестрой познакомились, будучи совсем маленькими, и были неразлейвода. – Китти права, ты сама виновата!
И они начали трепаться о новом мальчике, Криспине Райте, который прекрасно рисовал (изобразительное искусство было любимым предметом моей сестры).
– У него уже картину взяли на школьную выставку! – заходилась она от восторга. Можно было решить, что она говорит об однокласснике, однако Криспин был мой ровесник.
– У Криспина длинная челка, это так круто! – манерничала Ванесса.
– Да! – эхом откликнулась моя сестра.
Они что, не понимают, что натворили?!
– Оценка за это сочинение прибавляется к экзаменационным баллам! – заорала я, схватив кухонное полотенце и пытаясь промокнуть пятна.
– Все будет нормально, Эли, – мама вошла в кухню и услышала конец нашего спора. Она подала мне рулон бумажных полотенец в тщетной попытке вытереть кофе, но было поздно – чернила расплылись, текст стал нечитаемым.
– У них перед домом три машины, три! А в саду строят бассейн! – взвизгнула Китти. – Они приехали из какого-то Илинга…
Ванесса перебила:
– Илинг возле Лондона!
Это было сказано с благоговением.
– Мне необходимо написать это сочинение, – сказала я, стараясь не заплакать.
Мама с сомнением глядела на промокшие страницы.
– А копия у тебя осталась?
– Нет!
Мне захотелось убить свою сестру, болтавшую о Криспине и Лондоне. Я была там только однажды, на свадьбе, когда меня позвали быть подружкой невесты к маминой младшей двоюродной сестре. Китти, привыкшая быть в центре внимания, устроила истерику, потому что за невестой шла я, а не она, и испортила своим детским ором всю церемонию.
В прошлом году они с Ванессой поехали со школой на экскурсию в парламент Англии. Как бы я мечтала об этом! А эти две незаметно улизнули на Оксфорд-стрит во время вопросов премьер-министру и купили себе каждая джинсы на деньги, выданные им на экстренный случай. Они не только перепугали учительницу своим исчезновением – из-за них задержался автобус, везший группу обратно в Девон!