Глаза Мартина сверкнули.
– Да нет, порезал малость. Пусть живет и гадит в штаны от страха всякий раз, как взглянет в зеркало.
От шока я даже не ощущала страха. Я только смотрела на Стефана, у которого на горле надувались кровавые пузыри. Мои брюки пропитались его кровью. Можно ли выжить после такого ранения?
Раздался звук открываемого замка, дверь распахнулась, и послышался топот тяжелых ботинок.
– А ну, не делай глупостей! – жестко приказал охранник, вбежавший в учебку. – Сейчас же отпусти ее!
Глава 49Эли
Август 2001 г.
Мою сестру вывели из комы. Вот и все, горько сказала я себе, сейчас Китти расскажет правду.
Она открыла глаза и посмотрела сперва на маму, затем на Дэвида и наконец на меня.
Мы ждали, затаив дыхание, и отчаянно молились.
Китти открыла рот – меня бросило одновременно и в жар и в холод, – но из него вырвалось странное лопотанье. Неразборчивая мешанина звуков. И вытаращенные глаза.
Сколько раз я желала, чтобы Китти постигла небесная кара за ее обидные издевательства! Теперь мое желание сбылось.
Обширное повреждение мозга.
Полное восстановление: маловероятно. Улучшения: не исключены в ближайшие месяцы, но особо не обольщайтесь. Прогноз: неопределенный.
После этого нас повели к врачу-консультанту. Мы сидели в маленьком кабинете, а врач объясняла, какие практические шаги нам сейчас нужно предпринять.
Инвалидное кресло.
Возможно, оперативное лечение.
Реабилитация. Из-за травмы мозга не исключены судорожные припадки.
Физиотерапия.
Наблюдение.
Трудотерапия.
Речевая терапия. Многие пациенты с травмой мозга начинают сыпать непристойностями, даже если раньше не ругались, или перестают соблюдать приличия – например, при виде полной дамы могут заявить, что она «ела слишком много пирожков».
Консультант сказала это как шутку, но мы не засмеялись.
Иногда пациенты с тяжелой травмой мозга становятся сексуально неразборчивыми.
У многих отмечается полное изменение личности.
Могут измениться вкусовые пристрастия – Китти может полюбить пищу, к которой раньше была равнодушна.
Должен быть круглосуточный уход.
Она может неконтролируемо смеяться, или проявлять агрессию, или и то и другое сразу.
Ей будет трудно запоминать информацию или вспоминать то, что было недавно.
Затем консультант заговорила о психологических стадиях, через которые проходят близкие пострадавших. Мы, кстати, уже начали через них проходить.
Шок.
Отрицание.
Сильнейший стресс.
Чувство вины, даже если они непричастны к аварии (последнее замечание я предпочла проигнорировать).
Фрустрация.
Подавленность.
Отчаяние (хватаемся за соломинку, надеемся на чудо-лекарство).
Интеграция (учимся жить с новой Китти, которая не ходит и не говорит).
Однако все это меркло перед предстоящей дачей показаний на суде, где мне предстояло лгать под присягой.
Начищенные до блеска школьные туфли.
Подпрыгивают школьные сумки.
Подлетают светлые косички.
Две пары ног, одни немного больше.
– Поторопись, мы опаздываем!
Почти дошли. Почти в безопасности.
Край тротуара.
Еще одна пара ног.
Нет!
Вопль.
Тишина.
Кровь, медленно вытекающая на асфальт.
Лужа все шире и шире.
И все из-за тайны, которую придется рассказать, чтобы скрыть другую.
Правда уже начинает открываться.
Но это не все.
Я чувствую…
Глава 50Элисон
Май 2017 г.
В последний раз я видела столько крови, когда Ванесса лебедем взлетела в воздух и упала на асфальт.
Раздался странный клокочущий звук, будто Стефан пытался что-то сказать. Вырвавшись, я снова опустилась на колени рядом с раненым. Стефан пристально глядел мне в глаза. В его горле снова заклокотало, и я разобрала «Эли». Потом его веки медленно закрылись.
– Наденьте наручники на этого мерзавца! – крикнул охранник.
Сперва мне показалось, что он говорит о Стефане, но тут же я увидела, как Мартин вырывается из рук двоих охранников.
– Это она виновата! – орал он, указывая на меня головой.
Ко мне вдруг вернулся дар речи:
– Я не знаю, о чем говорит этот человек!
– Не верьте этой суке! Это из-за нее я загремел за решетку!
Мне вдруг стало все равно. Больше всего мне хотелось, чтобы Стефан выжил. Я собиралась поговорить с матерью о его притязаниях и отложила разговор не из-за случившегося у Китти кровотечения, а потому, что боялась услышать – это правда. Но ведь этого не может быть! Дни рождения-то не совпадают! Может, он просто был знаком с моей матерью?
Если Стефан умрет, я этого никогда не узнаю.
Вбежали люди. Я узнала медсестру, с которой несколько раз общалась в столовой. Ахнув при виде располосованного горла, она взяла Стефана за запястье и через секунду покачала головой:
– Мертв.
Наступила тишина. Даже охранник замолк. Мне бы хотелось тут написать, что от шока я не могла мыслить связно, но я могла. Еще как.
– Это не первый человек, которого она убила, – прошипел Мартин. – Да, Эли?
Все поглядели на меня, и я вдруг поняла, что спрятаться больше негде.
– Разве ты не…
Нужно заставить негодяя замолчать, иначе его слова могут решить мою судьбу.
И я закричала. В этом вопле вырвалась вся моя ненависть к себе, которая копилась много лет и которую я наконец позволила себе высказать.
Когда в тюрьме кто-то умирает, заключенных спешно разводят по камерам. Никто не может войти или выйти из тюрьмы, пока не закончится поверка, чтобы не воспользовались суматохой для побега.
Затем каждый, будь то заключенный или сотрудник тюрьмы, обязан ответить на вопросы дознавателей. На это уходит несколько часов.
Медсестра дала мне чистую одежду («Я всегда имею запасной комплект, дорогая, на случай, если на меня кого вытошнит») и напоила сладким чаем. Обычно я не кладу сахар в чашку, но на этот раз жадно и благодарно выхлебала все до дна. И тут же мне стало плохо.
Рвотные позывы еще не совсем прошли, когда меня допрашивали. Сотруднице полиции я рассказала, что сегодня на занятия явился только Мартин и вел себя как обычно, никаких угроз не делал. Нет, я понятия не имею, как Стефану удалось попасть в учебный корпус. Входную дверь я заперла, согласно инструкции, дверь класса тоже была на замке, поэтому я искренне удивляюсь, как Стефан умудрился это сделать.
– Удивляетесь?
Я кивнула, понимая, что слово прозвучало неубедительно.
– Почему, по-вашему, Стефан попытался вас защитить?
– Не знаю. Может, шел мимо и услышал мои крики… – у меня вырвался всхлип. – Или у них с Мартином были трения, – нашлась я. – В тюрьмах любая мелочь приобретает гигантское значение…
Здесь я заговорила жестче (нападение – лучшая защита в споре. Это я усвоила за много лет общения со своей сестрой):
– Слава богу, что хоть кто-то пришел мне на помощь! Охраны поблизости не случилось, мне остался только свисток, но Мартин пригрозил, что я покойница, если свистну…
Женщина все это записала.
– Откуда у Стефана осколок стекла?
– Не знаю.
От лжи во рту остался противный привкус, но что еще я могла сказать?
– Вы знали Стефана до того, как пришли сюда работать?
– Нет, никогда.
Ну, хоть это я могу ответить честно.
– А Мартина Райта знали?
Только как Криспина. Поэтому мое «нет» не стало ложью.
Дознавательница отложила ручку:
– Вы в этом уверены?
Я кивнула, сжав под столом кулаки.
– Потому что Мартин Райт – Криспин Мартин Райт, если официально, – уже сделал заявление, – сказала женщина, пристально глядя на меня. – Он утверждает, что вы присутствовали на месте его преступления. Мы проверили – это правда, вы там действительно были. Он находился в машине, которая сбила вашу сестру Китти и лишила жизни ее подругу Ванессу и мать самого Криспина Райта. Все это произошло на ваших глазах.
Я выкручусь, если тщательно подбирать слова.
– Вы уверены, что это тот самый Райт? – требовательно спросила я. – Он совершенно не похож на Криспина Райта. Правда, я не видела Криспина больше пятнадцати лет…
Сотрудница полиции все это записала с недоверчивой миной. Ее коллега перед началом допроса упомянул, что наш диалог записывается.
– Вы же знаете инструкцию, – в голосе женщины появились предупреждающие нотки. – Любой сотрудник, встретив заключенного, с которым он лично знаком, обязан немедленно доложить об этом начальнику тюрьмы.
– Я знаю, – шепотом вырвалось у меня.
– Есть и еще кое-что, Элисон. Мартин сказал, что в учебном корпусе он заставил вас написать все, что произошло непосредственно перед трагедией. Он утверждает, что вы признали себя виновной в случившемся.
– Каким образом? За рулем-то был он!
– Значит, вы его все-таки узнали?
Осторожно. Нужно прикрыть себя.
– Слушайте, – сказала я, в отчаянии заламывая пальцы. – Я решила, передо мной сумасшедший, каким-то образом узнавший о давней трагедии. Он заставил меня записать фантасмагорию, в противном случае угрожая убийством! Я подчинилась из страха за свою жизнь!
Дознавательница сидела с бесстрастным лицом. Она мне верит? Доказательств у полиции нет, в этом я уверена.
Когда Мартин полоснул Стефана по горлу, у меня хватило самообладания схватить листок с признанием и затолкать в карман. Переодевшись в одежду медсестры, я разорвала бумагу на мелкие клочки, завернула в обертку от прокладки и выбросила в урну в женском туалете. Легкость, с которой я все это проделала, ошеломила меня саму.
– Мартин сказал, что покойный назвал вас своей дочерью.
Я невесело усмехнулась:
– Сперва меня обвиняют в том, что я якобы не узнала человека, насмерть сбившего одиннадцатилетнюю девочку и сделавшего инвалидом мою сестру. А теперь у меня в этой тюрьме еще и отец нашелся! Не многовато ли совпадений, как вам кажется?