Китти разительно отличается от маленькой девочки, которую мы оба помним. Мне страшно.
Но времени на колебания нет – Робин несется вперед на всех парах.
– Значит, на повестке дня у нас несколько пунктов. Во-первых, Криспин Райт подал прошение о пересмотре дела в свете твоего письменного признания…
– Но он же в тюрьме, и его ждет суд за убийство Стефана и нападение на меня!
– Это не значит, что он не может обвинить тебя во лжи о том несчастном случае, – Робин переворачивает страницу. – Так, теперь об инциденте в Арчвильской тюрьме. Зачем ты пронесла в класс осколок стекла?
– Должно быть, завалялся в кармане после занятий в колледже, – пожала я плечами. – Я и не подозревала, что он там лежит. В любом случае утром при обыске его обязаны были изъять.
По лицу Робина было видно, что он с этим согласен. Но тут прозвучал вопрос, на который я предпочла бы не отвечать:
– А как ты объяснишь, что твое так называемое признание было найдено в мусорной корзине в женском туалете?
Да, его нашли. От этой новости я все еще не могу прийти в себя. А чего я ожидала от тюрьмы? Там же работают сплошь специалисты по раскрытию преступлений (ну, практически)!
– Я… я не знаю.
Робин, осторожно поглядывая на меня, задал новый вопрос:
– Ты написала, что толкнула Китти на проезжую часть. Это правда?
Я готова была солгать ему, как и дознавательнице, что негодяй Криспин угрозами вынудил меня написать заведомую ложь.
Однако при виде доброго лица Робина во мне произошла перемена. Я даже подумала – может, обратиться к другому адвокату? Я бы солгала, сиди передо мной малознакомый солиситор. Но Робин мой старый знакомый, мы знаем друг друга с детства. Когда-то я его обидела. Я обязана сказать ему правду.
– Да, – тихо сказала я. – Я ее толкнула.
Робин покачал головой.
– Эли, я много раз видел, как мои клиенты винят себя в несчастье, постигшем другого, потому что им кажется – так они смогут чем-то помочь. Называй это гипертрофированной совестью или чувством вины. Напомню, следствием достоверно установлено, что Криспин превысил разрешенную скорость. Его автомобиль вылетел на тротуар. Это доказано и сомнению не подлежит.
Как легко было бы позволить Робину продолжать в том же духе и возложить всю вину на Криспина!
– Мы ссорились, – перебила я. – Китти все повторяла… что знает мой секрет.
– Какой секрет?
Трудный вопрос.
– Я не могу сказать, – прошептала я.
Робин снова принялся крутить обручальное кольцо.
– Боюсь, без этого не обойтись. Нужно же нам тебя вытаскивать.
Он прав.
– Китти видела меня в летнем домике на вечеринке Райтов, – выпалила я. – Она подсмотрела, как я занималась сексом с… с Криспином.
Лицо у Робина стало таким, словно кто-то с размаху ударил его кулаком.
– Я не хотела… Я ему не позволяла… Но он ничего не слушал и добился своего… – у меня потекли слезы. – Я пошла за ним в тот чертов домик лишь потому, что он сказал – ты меня там ждешь с коктейлем…
Последние слова вырвались у меня практически с воем. Мне даже показалось, что стонет Робин, а не я.
– Он тебя изнасиловал?
– Наверное… Но тогда я так не считала – все думала, может, я как-то его спровоцировала и сама виновата… Только когда прошло много лет и я стала старше, все встало на свои места.
– Кто-нибудь еще знал, что это не был секс по взаимному согласию?
Я покачала головой. На лице Робина появилось сомнение.
– Ты понимаешь, – медленно начал он, – как трудно доказать изнасилование, случившееся много лет назад?
Я судорожно сглотнула.
– Да.
– Есть масса примеров, когда женщин, заявивших об изнасиловании, просто рвали на клочки в суде и губили их репутацию.
– Переживу, – хрипло сказала я.
Робин смотрел на меня в упор. Смотрел внимательно. Я видела, что он мне почти верит. По крайней мере, мне так показалось.
– Значит, ты ее толкнула, боясь, что тайна раскроется?
Я кивнула, не в силах говорить.
Робин молча подвинул мне по столу коробку с салфетками.
– Убил бы ублюдка, если б узнал тогда, – пробормотал он.
Значит, он мне верит и ему больно за меня. Мы не были влюбленной парочкой, но между любовью и дружбой тонкая грань.
Стало понятно и еще кое-что: люди ошибаются, считая непереносимыми подростковые душевные раны; они становятся куда болезненнее в среднем возрасте. Почему? Потому что участники много лет мусолили причины и последствия, растравляя старые обиды.
Робин что-то записывал перьевой ручкой, царапая кончиком по бумаге. Каждое мое слово, прозвучавшее здесь, записано, и эти листки я уже не смогу порвать.
– Когда я впервые пришла к тебе… по делу, как к адвокату… я спросила, можно ли тебе меня представлять, – я сглотнула. – Ты сказал – можно, если нет конфликта интересов. Имеет ли значение, что ты тоже был на той вечеринке?
– Нет, – коротко ответил Робин. – Я не видел… предполагаемого преступления, так что с юридической точки зрения все нормально.
Повисло неловкое молчание. Робин снова заговорил, на этот раз спокойнее:
– На суде Криспин заявлял, что вы с сестрой «затеяли потасовку» на проезжей части. А ты возразила, что вы просто переходили дорогу.
Я ответила, с трудом ворочая ставшим каменно-тяжелым языком.
– Я солгала. Я действительно толкнула Китти. Я была невероятно зла на нее. Ты же знаешь, какой она была. Но я не хотела…
На этот раз Робин вроде бы мне поверил – на его лице застыл шок. Мне впервые за много лет разом стало легче, будто прорвался нарыв. Однако облегчение сразу сменилось нехорошим предчувствием.
Робин начал говорить, но на секунду замолчал, будто подавившись, и начал снова:
– Ты видела приближающуюся машину, когда толкнула сестру?
В груди у меня все стиснуло, и я с трудом вытолкнула из себя слова:
– Да. Или нет… Не помню, перед глазами все плыло. Но я точно знаю, что не хотела…
Робин уставился в пустоту. У него вырвался не то стон, не то вздох. Ничего хорошего это не предвещало.
– Ты понимаешь, что за лжесвидетельство рискуешь сесть в тюрьму?
Я говорила себе это каждый день после выступления в суде.
Робин забарабанил пальцами по столешнице – школьная привычка – и заговорил негромко и быстро, словно сам с собой:
– Криспин превысил скорость, но он мог сослаться на то, что дело решил твой толчок. Скажи ты правду, он получил бы меньший срок. Но он тебя изнасиловал, и ты сочла это смягчающим обстоятельством для обмана.
Не в силах смотреть ему в глаза, я разглядывала сертификаты на стене, но когда Робин договорил, молчание стало оглушительным. Я снова повернулась к нему.
Он поскреб подбородок – этот жест тоже был хорошо мне знаком – и провел пальцами по волосам, как в школе, когда решал задачу по математике.
– Знаешь, мы сможем выстроить эффективную защиту.
Его голос звучал напряженно, будто он опасался меня, несмотря на «смягчающее» обстоятельство, однако на лице читалось безусловное сочувствие. Это мой старый друг, напомнила я себе. Единственный человек на земле, который понимал меня в юности.
– Правда? – с робкой надеждой спросила я. Я опустила глаза, но тут же вновь посмотрела на Робина, потому что от его пытливого взгляда было не спрятаться: – Прости меня… за все.
Он хотел что-то ответить, но зазвонил телефон.
– Да!
Прежний Робин никогда не говорил таким тоном.
– Скажите ей, буду через минуту! – Он встал. – Мне нужно кое с кем посоветоваться. Боюсь, тебе придется прийти еще раз – нам предстоит многое обговорить.
– Запишусь из дома, – пробормотала я. – Только с расписанием сверюсь.
Едва Робин вышел, я схватила мобильный. Сейчас в мире есть только один человек, который сможет меня понять.
Пожалуйста, ответь, молила я про себя.
Он взял трубку на седьмом гудке.
– Это я, – задыхаясь, начала я. – Прости, что не отвечала на твои звонки, но мне необходимо увидеться прямо сейчас. У меня… беда.
– Успокойся, – сказал Свинцовый Человек своим глубоким спокойным баритоном. – Скажи, где ты, и я за тобой приеду.
Я никогда не приводила к себе никого, кроме мамы. Но сейчас мне больше никуда не хотелось идти. И не хотелось ничьей компании, кроме Клайва.
Он не задавал вопросов, чувствуя, что я не хочу разговаривать. Он просто помог мне дойти до двери – меня трясло – и довел до дивана.
Не дожидаясь просьб, он поставил чайник и вскоре принес мне кружку кофе.
– У меня с собой бренди, – сказал он. – Я помню, что ты не пьешь, но сейчас тебе не помешает капелька чего-нибудь крепкого.
Я не возражала, с благодарностью отхлебнув из фляжки. Индийское покрывало с дивана было накинуто мне на плечи. Я хотела, чтобы Клайв присел рядом, но он ходил по комнате, разглядывая обстановку.
– Это ты?
Он взял нашу с Китти фотографию, где мы вдвоем стоим в школьной форме. Снимок лежал наверху стопки, которую мама привезла в свой прошлый визит, решив, что мне «захочется» их посмотреть и вспомнить «прежние времена». На самом деле мне хотелось выбросить это барахло в мусорный контейнер, но я не решилась – вдруг мама хватится?
– Да, – хрипло ответила я. – Я и… Китти.
– Старательная первая ученица…
– Неправда, – нервно возразила я.
Он ободряюще улыбнулся:
– О чем это ты?
Чашка кофе обжигала пальцы. Я вспомнила о покрытом рубцами лице Криспина.
– Я не могу сказать.
Клайв подошел ко мне и обнял за плечи. Его лицо оказалось совсем близко. Я ощутила его запах.
– Если хочешь поговорить, я готов выслушать, – мягко сказал он. – Если не хочешь, все нормально.
И я заговорила. Я призналась во всем.
Выговорившись, я ожидала, что он встанет и уйдет, но вместо этого Клайв начал расстегивать мою блузку. Надо было его остановить, но я не могла – все казалось абсолютно естественным, будто мы уже давным-давно встречаемся.
– Ты позволишь? – мягко спросил он.