– Привет, дорогая. Что я могу для тебя сделать?
– Меня зовут Мэгги Локвуд, – сказала я. – И я…
– Ты имеешь отношение к Энди?
– Да, мэм. Я его сестра.
Она насыпала кофе в кофеварку.
– Думаю, ты им гордишься.
– Да, мэм.
– Невероятно, что сделал это мальчик. Его позвали на телешоу «Сегодня»?
Я улыбнулась:
– Да, он там был.
Ни один человек, видевший это шоу и имевший хоть каплю человечности, не мог не влюбиться в моего брата. Он был такой красивый – большие карие глаза, длинные ресницы и упрощенный взгляд на мир, – все это просто завораживало (если вы, конечно, не были его учительницей).
– Мне бы хотелось поговорить с мистером Гебхартом о помощи в сборе благотворительных средств, – сказала я.
– О, дорогая. – Она включила кофеварку, потом села за свой стол. – Мистер Гебхарт занимается только денежной частью. Пожертвованиями. Тебе нужно поговорить с Дон Рейнольдс. Ты ее знаешь.
Да. К сожалению.
– Но, мэм, – сказала я, – я надеялась, что мистер Гебхарт скажет мне, что надо делать, раз уж я пришла.
– Я ожидаю его не раньше чем через полчаса, и он действительно не знает, что там происходит, – сказала она. – Поговори с Дон, дорогая. Ты можешь найти ее в «Яванском кофе». Она тебя так завалит работой, что мало не покажется.
Я уже двадцать минут сидела в своей машине на противоположной от «Яванского кофе» стороне улицы и не могла решить, что делать. Может, есть какой-то другой способ помочь? Шестеро детей все еще лежали в больнице: четверо – в Нью-Ганновере и двое – в ожоговом центре на Церковном холме. Дети из начальной школы написали им открытки, и мы вместе с Эмбер вызвались отвезти их в больницу. Но этого было недостаточно.
Внезапно я заметила дядю Маркуса, идущего по улице по направлению к кафе. Он подошел к двери и открыл ее. Ура! Я приободрилась. Теперь не придется разговаривать с Дон в одиночку.
Я вышла из машины и пересекла улицу.
– Привет, дядя Маркус. – Я остановилась позади него у стойки, где Дон наливала кофе в пластиковый стаканчик.
– Мэгс! – Он улыбнулся и обнял меня одной рукой, как обычно. – Что ты здесь делаешь?
– Я слиняла с уроков, чтобы поговорить с Дон насчет фонда помощи пострадавшим.
Дон подняла голову, услышав свое имя.
– Здравствуй. – Я заставила себя взглянуть ей в глаза. – Вот хочу поговорить насчет благотворительного фонда.
Дон закрыла стакан пластиковой крышкой.
– Благослови тебя Бог, Мэгги, – сказала она, подавая стакан с кофе дяде Маркусу. – Я буду рада любой помощи.
Я видела Дон много раз, но никогда не разглядывала так близко. Она была красивой, с рыжими волосами и веснушчатой кожей, но в уголках глаз я заметила гусиные лапки и поняла, что понятия не имею, сколько ей лет. Наверняка намного больше семнадцати. Мысль о том, что Бен занимался с ней сексом, вызвала во мне тошноту.
– Знаешь, – сказала она, – я надеялась, что твое учебное заведение что-нибудь сделает в организационном плане, но, к сожалению, этого пока не произошло.
– Мэгги скоро будет выступать на выпускном вечере, – похвастался дядя Маркус. – Может быть, она сможет организовать что-нибудь в Дугласе.
– Я не собираюсь выступать ни на каком выпускном вечере, дядя Маркус, – сказала я, думая, как бы сменить тему.
– Неужели? – Он удивленно поднял брови.
Я покачала головой:
– Я, правда, еще не сказала маме, так что…
– Мой рот на замке.
Женщина рядом со мной заказала латте[7], и Дон стала ее обслуживать.
– Это не имеет значения, милая, – проговорила Дон, отсчитав женщине ее сдачу. – Ты ведь собираешься заканчивать школу? Вот что принимается в расчет. Но как ты сама считаешь? Сможешь как-нибудь помочь Дугласу Хейгу? – Она начала готовить латте.
Мне понравилась эта идея. Я могу приносить помощь, не вступая в непосредственный контакт с Дон. Дуглас замечательно мыл машины и готовил блины и оладьи, но, может быть, я придумаю что-нибудь более оригинальное.
– Возможно, – сказала я. – Я поговорю с друзьями и парой учителей и посмотрю, что можно сделать.
– Хорошо, куколка! Когда придумаете, позвони мне.
Дядя Маркус положил руку мне на плечо:
– У тебя найдется несколько минут, чтобы поговорить?
– Конечно.
Я понимала, что его интересует выпускная тема. Все равно рано или поздно пришлось бы рассказать. Мы направились к столику у окна, но по пути столкнулись с преподобным Биллом, который только что вошел в заведение и оказался на нашем пути. Пришлось сделать несколько маневров, чтобы его обойти. При этом обе стороны молчали, что выглядело довольно странно.
Дядя Маркус округлил глаза.
– Преподобный собственной персоной, – прошептал он.
– Сара говорила маме, что он тут каждый день заказывает какие-то специальные коктейли, чтобы потолстеть, – тихо ответила я.
– Это не идет ему впрок. – Дядя Маркус посмотрел на свой пейджер, потом опять на меня: – Итак, Мэгс, что насчет праздника выпускников?
Я начала отвечать, но преподобный Билл внезапно подошел к нашему столику и молча встал рядом, худой, как сигнальная мачта. Мы в удивлении воззрились на него.
– Ваше преподобие. – Маркус кивнул на пустой стул. – Хотите присоединиться к нам?
Преподобный Билл ненавидел всю нашу семью, поэтому я была в полном шоке, когда он пододвинул стул и сел.
– Я сейчас собираюсь говорить с Питом, – сказал он, обращаясь к дяде Маркусу. – И думаю, вам надо знать, что именно я собираюсь ему сказать.
Дядя Маркус, казалось, изо всех сил сдерживался, чтобы не зевнуть.
– И что же это? – спросил он.
– А вот что. – Преподобный Билл поднял свою чашку и стал делать круговые движения, перемешивая ее содержимое. – Вчера я посетил госпиталь при университете. Как вы знаете, там находится одна из моих прихожанок, Грейс Перри – в ожоговом отделении, вместе с Китом Уэстоном.
– Так, – сказал дядя Маркус. – Как их здоровье?
– Грейс должны завтра перевести в Нью-Ганновер, там она будет долечиваться окончательно, – сказал преподобный, потом добавил: – Но на теле останется несколько шрамов – на груди.
– А что с Китом? – спросила я. Меня испугали его слова. Я любила Сару, и, хотя Кит порой вел себя, как настоящий засранец, я желала ему выздоровления.
– Слава Господу, Кит Уэстон поправляется, – проговорил он.
– Рад это слышать, – сказал дядя Маркус.
– Поправляется-то поправляется. – Преподобный сделал глоток из чашки. – Но испытывает при этом ужасные боли. Этот бедный ребенок получил очень сильные ожоги.
Дядя Маркус помрачнел.
– Он все еще находится в медикаментозной коме?
– Вчера утром его вывели из комы. – Губы преподобного Билла дернулись, как будто сведенные судорогой. – Он теперь может разговаривать.
– Очень хорошо, – проговорил дядя Маркус. – Бьюсь об заклад, его очень обрадовала возможность поговорить с вами. – Его голос звучал вполне искренно.
Преподобный Билл бросил на Маркуса острый взгляд из-под своих кустистых седых бровей.
– Он будет говорить не со мной, а с полицией.
Мне не понравился его тон. Как будто он говорил: «Не стоит вам особенно радоваться. Ведь мне известно то, чего вы еще не знаете».
– Да, мы будем опрашивать его, – сказал дядя Маркус. – Он дал вам какие-нибудь сведения насчет пожара?
– Именно так, – сказал преподобный Билл. – Об этом-то мне и нужно поговорить с Питом.
– Говорите начистоту, преподобный. – Голос Маркуса стал резким, и меня внезапно бросило в холодный пот.
– Он рассказал мне про драку, которая произошла у него с вашим племянником. – Он посмотрел на меня: – И вашим братом. – До этого момента я вообще не была уверена, что он знает, кто я такая. – И сказал, что незадолго до драки он случайно выглянул в окно и увидел Энди Локвуда, шедшего снаружи вдоль церкви.
– Он не мог находиться снаружи, потому что это был локин.
– Вы не знаете того, что я хочу сказать, мисс Локвуд.
Господи, что за чванливый урод!
– Итак, продолжайте, преподобный, – сказал Маркус.
– Мальчик находится в очень тяжелом состоянии. Какие у него могут быть причины для оговора?
– Что еще он сказал? – Дядя Маркус начал раздражаться.
– Только то, что тогда он не обратил на это внимания, поскольку ваш племянник иногда делает странные вещи. Но когда начался пожар, ему пришло в голову, что Энди имеет к этому отношение. Пожар ведь начался снаружи.
– Как он мог увидеть что-то через окно, ведь на окнах в церкви витражи? – спросил дядя Маркус.
– Я не собирался допрашивать мальчика, – сказал преподобный Билл. – Нельзя было его волновать. Но, поскольку он захотел поделиться этой информацией, я счел важным донести ее до следствия. Я отправлю сообщение Питу и Флипу Кейтсу, если вы решите не говорить им то, что узнали от меня.
– Перестаньте, преподобный, – проговорил дядя Маркус. – Я не только скажу ему, мы сегодня обязательно опросим Кита сами.
– Возможно, вам не стоит заниматься этим делом. Ведь вы лицо пристрастное, не так ли?
– Все будет учтено, – сказал дядя Маркус.
Преподобный Билл отодвинул стул и поднялся.
– Всего доброго. – Он кивнул мне.
Когда дверь за ним закрылась, дядя Маркус встал.
– Мне надо бежать, девочка. – Он нагнулся и поцеловал меня в щеку. – Не переживай по поводу того, что сказал преподобный отец. Я уверен, что здесь нет ничего серьезного. – Он направился к двери. – Я тебя люблю, – бросил он через плечо.
– Я тебя тоже.
Я смотрела ему вслед и думала о Ките. Я знала, что обе его руки и половина лица обожжены. Что он чувствовал? Когда я была совсем маленькой, я однажды схватилась за ручку горячей сковородки. Это был небольшой ожог. Мама сорвала лист с алоэ, которое стояло на окне, и накапала сок на место ожога, но мне все равно было больно, и я кричала и плакала. Как же можно терпеть боль, когда обожжено так много? Мои глаза наполнились слезами, когда я представила, через что приходится проходить Киту. Мне не хотелось плакать на публике, особенно перед Дон. Я встала и вышла из кафе, но даже на улице Кит неотступно стоял перед моими глазами.