Леа принимала самое деятельное участие во всех этих хлопотах. Ей теперь некогда было сидеть и мучиться переживаниями о Редноре, доводя себя до исступления. Теперь она бывала так занята, что к ночи просто падала от усталости, и сил на то, чтобы думать, у нее уже не оставалось. К тому же теперь и после работы Леа не сидела, сложа руки, — вечер за вечером она старательно украшала камзол из красного бархата, сшитый для Реднора, дивным узором из меха и драгоценностей.
А у самого лорда Реднора дела обстояли вовсе не так гладко, как он описывал в письме. Склонить вассалов к миру оказалось не так просто, к тому же их военные приготовления всколыхнули соседние валлийские племена. Кейн обнаружил, что наилучшим выходом из создавшейся сложной ситуации станет вытеснение мятежных отрядов в горы. Это был трудный и опасный поход, который становился все тяжелее по мере их продвижения в глубь уэльсских земель. Серьезных ран в боях Кейн не получал, он по-прежнему прекрасно владел оружием, вот только радости от этого он больше не испытывал: его голова и сердце рвались совсем в другую сторону.
Страсть так распалила его, что однажды в середине дня он бросил свой отряд прямо на марше и пустился искать облегчения своим страданиям в объятиях первой попавшейся шлюхи. К вящему удивлению Кейна, никакого облегчения ему это не принесло. Ухищрения проститутки оставили его равнодушным, а между тем он все так же стонал и метался по ночам в постели, находясь во власти самых разнузданных фантазий. В него вдруг вселился страх, что он, чего доброго, может утратить свою мужскую силу. И это накануне свадьбы! Реднору виделось в этом наказание свыше за смерть матери и брата. Отец всегда твердил, что это убийство, хотя Кейн так и не смог понять, при чем здесь был он — невинный, только что родившийся младенец. Можно было не сомневаться лишь в одном — если старик Гонт прав, то Реднор проклятии род Гонтов закончится вместе с ним.
Второй посыльный от Кейна прибыл в конце мая. Леа вышла встретить его прямо во двор, даже не отряхнув муку, покрывавшую ее платье и руки. Девушка нетерпеливо выхватила свиток из рук посыльного, не обращая никакого внимания на стоявшую рядом мать, — уже две недели подряд снился ей возлюбленный мертвым, с широко открытыми остекленевшими глазами.
— Постойте, — обратилась она к уставшему всаднику и принялась читать. — Он пишет, с ним все в порядке… — Она повернулась к посыльному, который стоял, привалившись к боку своей взмыленной лошади. — Когда вы уезжали, с ним действительно было все в порядке?
Седрик — так звали посыльного — нервно закашлялся. Он совершенно не был приучен к обращению с благородными аристократками. Невинный вопрос девушки поставил его в тупик.
— Если милорд говорит, что все хорошо… ну, значит… так оно и есть, я надеюсь.
— Вы надеетесь? Он что, ранен? Ему пришлось сражаться? — В глазах Леа появилась тревога.
— Сражались мы много раз, миледи, но его светлость не пострадали. Вот только на душе у него сильно нехорошо, миледи. К нему никто не решается обращаться, кроме разве что старого Джайлса.
Девушка чуть помолчала. Решение пришло ей в голову почти мгновенно.
— Вы возвращаетесь обратно к лорду Реднору? — с дрожью в голосе спросила она.
— Да, миледи, и чем быстрее, тем лучше.
— Зайдите ко мне перед отъездом, я передам для него письмо, — едва договорив, Леа сорвалась с места и бросилась к себе в комнату, перескакивая через ступеньки.
Седрика проводили передохнуть в комнату для прислуги, а Эдвина поднялась к дочери. Она застала Леа, поглощенную перечитыванием письма Реднора.
— Что-то случилось?
Леа вздрогнула. Увлеченная чтением, она даже не заметила прихода матери.
— Все в порядке, мама, обычное письмо, — она не удержалась и с нежностью посмотрела на испещренный буквами пергамент. Содержание письма она знала уже почти наизусть.
— Будешь отвечать ему? — В душе Эдвины все больше закипала ревность: похоже, у девочки становится все больше тайн от нее.
— Я бы и не решилась, но… его человек говорит, что Реднор плохо выглядит. О Господи, я знала, что так и случится. Господи, не наказывай его за мои грехи!
Эдвина не удержалась и дала дочери пощечину.
— Не смей подвергать сомнению пути Господа! Все, что Он посылает нам, служит исключительно нашей пользе! — гневно сказала она.
— Я совсем не хотела рассердить тебя. Но… я так люблю его, мамочка! — Леа, чуть морщась, потирала покрасневшую щеку, но глаза ее, против обыкновения, остались сухими.
— Любовь к человеку из плоти и крови приносит лишь горькие мучения.
— Я знаю. Но, если Господь оставит мне мою любовь, я готова стерпеть любые муки, клянусь! — с непоколебимой уверенностью в собственной правоте воскликнула Леа.
Эдвина укоризненно покачала головой. Она видела — ни одно ее слово не доходит до сознания дочери. Она спит и видит, чтобы Реднор поскорее вернулся. Эдвина не ждала от мужчин ничего хорошего и не сомневалась — вернувшись, Реднор очень быстро вылечит дочь от этой блажи.
Леа одолжила у капеллана перьев и чернил, однако написать письмо оказалось не таким простым делом. Легко излить на пергамент все свои надежды, страхи и мольбы, но она не решалась на это, терзаясь сомнениями.
Однако в итоге ее коротенькое послание приобрело вполне приличный вид. Она просила Реднора не сердиться за ее дерзкое решение ответить на его письмо и простить ей все ее страхи. Только в самых последних строчках тревога выплеснулась наружу. «Женщин всегда беспокоят разные глупости, — писала она. — Едите ли вы досыта? Спите ли в тепле, ухожены ли раны?» В конце листа она аккуратно вывела свое имя, ведь печатки у Леа еще не было.
Июньское солнце грело так жарко, что даже в вечно сыроватых комнатах замка заметно потеплело. Леа, однако, вряд ли смогла бы заметить, зной на дворе или лютый холод. На завтра был назначен день свадьбы, а ни Реднора, ни письма от него все не было. Днем раньше приехал нагруженный багажом граф Гонт. Он лишь рассмеялся в ответ на ее беспокойство и заверил Эдвину, что недавно получил весть от сына и с ним все в порядке.
— Он немного похудел, если верить его гонцу, но выйти замуж за него еще вполне можно.Леа была совершенно не в состоянии делать что-либо; к счастью, от нее уже ничего и не требовалось. Она мерила шагами крепостную стену, все время, вглядываясь в уходящую за горизонт дорогу, пока мать не застала ее за этим занятием и насильно не увела на женскую половину. Даже когда прибежал слуга с известием, что показался отряд лорда Реднора, Эдвина не позволила ей покинуть комнату.
— Сиди тихо, — приказала она. — Куда тебя несет, бесстыжая? Ты что, хочешь всему миру показать свои страдания? Завтра ты выходишь замуж. Смею тебя заверить — ты еще насмотришься на лорда Реднора. А пока сиди здесь. Это просто неприлично. Хочешь опозорить и отца, и меня, и лорда Реднора?
Леа подчинилась — другого выхода у нее просто не оставалось — и припала к материнской руке.
— Посмотри, все ли с ним в порядке, — полным мольбы голосом попросила она мать. — Его человек говорил… Ты придешь рассказать мне о нем?
— Не тревожься ни о чем, — холодно ответила Эдвина. — Я позабочусь о моем зяте.
Эдвина увидела, как лорд Реднор въехал во двор замка. Его уже ожидала группа молодых мужчин из числа приглашенных на свадьбу. Как только отряд замер на месте и смолк цокот копыт, из толпы донесся зычный молодой голос:
— Глядите-ка! Жених явился!
Реднор, осторожно спускавшийся с коня, сразу нахмурился и круто развернулся, но, разглядев обладателя голоса, посветлел лицом и дружелюбно поднял руку.
— Херефорд! Ради всего святого!
Протолкавшись сквозь толпу смеющихся юношей, граф Херефорд приблизился к Реднору и протянул ему палец.
— Ну, уж нет! Я тебе руки не подам и обниматься с тобой не собираюсь, — дружелюбно проворчал Херефорд. — В последний раз, когда я подал тебе руку, моя потом неделю висела плетью. Мы обнялись с тобой, — и ты сломал мне два ребра. Крупный ты не в меру, настоящий медведь!
Толпа взорвалась хохотом. Хотя Херефорд был изящен и строен, как девушка, с искрящимися весельем синими глазами, его репутация искусного воина была вполне им заслужена.
Кейн медленно развязал и откинул капюшон. По его щекам и шее градом катился пот, волосы спутались и прилипли ко лбу.
— О, Всевышний! Реднор, да что с тобой? Ты тоже болен?
Реднор уставился на Херефорда налитыми кровью глазами, мгновенно насторожившись.
— Тоже? Что значит — тоже? А кто еще болен? — Реднор, как клещами, стиснул руку Херефорду. Любой другой на его месте взвыл бы от боли, но, похоже, собеседник Реднора был выкован из стали, а не из человеческой плоти.
— Я слыхал, Филипп Глостер вроде как при смерти.
— Филипп? Я видел его месяцев шесть назад — он был здоров как бык. Должно быть, тебе что-то переврали. Во всяком случае, я очень надеюсь на это. Мы не можем позволить себе потерять такого человека.
Херефорд тотчас же ощетинился:
— Мы?! Да ничего с нами не будет! Только не говори мне, Реднор, что ты и не слыхал, что Филипп переметнулся на сторону короля.
Реднор улыбнулся и покачал головой.
— Как и я, Херефорд, как и я. Как бы то ни было, он мне почти брат, и я просто обязан любить его.
— Не о том речь, и ты отлично это понимаешь. Филипп предал отца так же, как и…
— Херефорд, Херефорд! — прервал его другой голос. — Ну, давай не будем заниматься здесь политикой. Дай-ка я лучше поприветствую крестника. — Стареющий лысоватый граф Честер уже пробирался сквозь толпу. — Ну, дайте Реднору хоть оружие снять, что ли. — Он протянул Кейну руку, и тот почтительно поцеловал ее. — Какой же ты измученный, мальчик мой! — сочувственно заметил Честер.
— Я знал, что вы не оставите меня, — улыбнулся Реднор. — Только бы не дать разгореться вот этому огоньку, пусть лучше тлеет… — С этими словами Кейн обнял Херефорда за плечи — ему хотелось немного охладить пыл молодого человека — и пошел вместе с ним к главной башне замка, раздавая на ходу приветствия.