В свой черед было учинено консульское правление; протестанты, коммерсанты и промышленники, которые, как правило, были богаче католиков, которым, соответственно, грозили большие потери, а консульское правление представлялось более надежным и, главное, более разумным, чем предшествовавшие ему правительства, искренне и с доверием его поддержали. Затем пришла Империя с ее идеей абсолютной власти, с континентальной блокадой, с удвоившимися поборами; тут протестанты отшатнулись от власти, потому что против них, так уповавших на эту власть, было совершено клятвопреступление: Наполеон не выполнил обещаний, данных Бонапартом.
Поэтому Ним приветствовал первую реставрацию всеобщим ликованием, и поверхностному наблюдателю могло показаться, что все следы старой протестантской закваски бесследно исчезли. И впрямь, в течение семнадцати лет обе религии как будто мирно уживаются бок о бок в обоюдной дружбе; в течение семнадцати лет люди встречаются в обществе и ведут общие дела, не спрашивая друг у друга, к какому вероисповеданию они принадлежат, и Ним, если окинуть его беглым взглядом, кажется примером сплоченности и братства.
Вскоре в Ним прибыл Месье; национальная гвардия города исполняла при нем роль почетного караула; она была организована все так же, как в 1812 году, то есть состояла из граждан обоих вероисповеданий. Последовало шесть награждений; три награды были даны католикам, три — протестантам. Того же отличия одновременно удостоились г. г. Донан, Оливье Демон и де Сен; первый из них был мэром, второй — президентом консистории, а последний — членом префектуры; все трое исповедовали протестантизм.
Такое беспристрастие со стороны Месье граничило с предпочтением, и это предпочтение уязвило католиков. Они припомнили, что в свое время отцы тех, кто получил награды из рук принца, боролись против тех, кто хранил ему верность. Итак, не успел Месье уехать, как стало очевидно, что гармония нарушилась. У католиков было любимое кафе, в котором они всю эпоху Империи собирались вместе с протестантами, причем на этих сборищах никогда не бывало ни одной религиозной стычки. Но с этого дня католики начали косо посматривать на протестантов; это не осталось незамеченным; однако, решившись во что бы то ни стало сохранить мир, протестанты мало-помалу уступили кафе католикам и облюбовали для себя другое, незадолго до того открывшееся под вывеской «Остров Эльба». Этого было достаточно, чтобы им навесили ярлык бонапартистов; а коли так, рассудили католики, им должен досаждать клич «Да здравствует король!», поэтому их то и дело приветствовали таким кличем, причем с интонацией, которая день ото дня становилась все более вызывающей. Поначалу протестанты откликались теми же словами, но тогда их объявили трусами: на устах-де у них одно, а в сердце другое. Те, задетые этим обвинением, смолкли, но тут их стали уличать в отвращении к королевскому дому. В конце концов, клич «Да здравствует король!», который поначалу все так охотно подхватили в единодушном порыве, превратился в угрозу, потому что означал не более чем ненависть одной партии к другой, и вот 21 февраля 1815 года мэр, г-н Донан, издал постановление, которым запрещалось кричать «Да здравствует король!», поскольку этому кличу кое-кто ухитрился придать мятежный смысл.
Это само по себе уже достаточно возбудило умы, как вдруг 4 марта в Ниме узнали о высадке Наполеона.
Несмотря на все впечатление, произведенное этой новостью, город хранил угрюмое спокойствие; впрочем, никто не имел точных сведений. Наполеон, знавший о симпатии, которую питали к нему жители гор, углубился в Альпы, и его орел не воспарил еще на такую высоту, чтобы его заметили над Женевской горой.
Двенадцатого числа в Ним прибыл герцог Ангулемский; о его прибытии возвестили два воззвания, убеждавшие горожан взяться за оружие; на этот призыв откликнулся с южной пылкостью весь Ним; образовалось войско; протестанты явились вместе с католиками, но были отвергнуты: католики признавали право защищать их законных монархов только за своими единоверцами.
Однако отбор производился, казалось, без ведома герцога Ангулемского. Во время своего пребывания в Ниме он наравне принимал протестантов и католиков, и к его столу допускались как те, так и другие. Однажды в пятницу один из гостей, генерал-протестант, соблюдал пост, в то время как другой генерал, католик, ел скоромное. Принц со смехом указал всем на это отступление от правил. «Подумаешь, — отозвался генерал-католик, — одним крылышком цыпленка больше, одним предательством меньше, какая разница!» Выпад, был столь очевиден, что генерал-протестант, хотя никак не мог отнести упрек на свой счет, встал из-за стола и вышел. Этот протестантский генерал, получивший столь жестокую обиду, был доблестный Жилли.
Тем временем поступали все более и более тревожные известия; наполеоновские орлы летели все стремительнее. 24 марта по Ниму распространился слух, что 19-го король Людовик XVIII покинул Париж, а 20-го туда вступил Наполеон. Стали искать источник этого слуха, и выяснилось, что весть исходит от г-на Венсана де Сен-Лорана, советника префектуры, одного из наиболее уважаемых в Ниме людей. Немедля призвали г-на Венсана де Сен-Лорана, чтобы узнать, откуда он получил эти сведения. Он объяснил, что почерпнул их из письма, полученного г-ном де Брагером, и предъявил письмо; по этого доказательства, как ни было оно убедительно, показалось недостаточно. Г-на де Сен-Лорана, передавая с рук на руки, препроводили в замок Иф. Протестанты стали на защиту г-на Венсана де Сен-Лорана, католики приняли сторону преследовавших его властей; столкнулись противоборствующие стороны, долгое время жившие в мире, обострилась дремавшая доныне вражда. Правда, до стычки не дошло, но город лихорадило, и все ждали взрыва.
Уже 22 марта два батальона волонтеров-католиков, набранные в Ниме и составлявшие почти тысячу восемьсот человек, выступили по направлению к Сент-Эспри. Перед выступлением им раздали красные матерчатые цветы лилии: то, что цвет эмблемы переменился, должно было служить угрозой, которую протестанты поняли.
Принц также отбыл, ведя за собой остатки королевских волонтеров, и после ухода католиков протестанты стали почти полновластными хозяевами в Ниме.
Однако в городе по-прежнему царило спокойствие; и как это ни странно, провокации исходили со стороны слабых.
27 марта на гумне собрались шесть человек, закусили и договорились совершить прогулку по городу. То были Жак Дюпон, стяжавший позже под именем Трестайона ужасную славу, о которой вы все наслышаны, мясник Трюфеми, собачий стригаль Морне, Ур, Серван и Жиль. Гуляя, они очутились перед кафе «Остров Эльба», само название которого свидетельствовало об убеждениях его посетителей; кафе находилось напротив кордегардии, занятой солдатами 67-й роты. Здесь вся шестерка остановилась и с вызовом в голосе стала выкрикивать «Да здравствует король!», но ничего не добилась, кроме ничтожной ссоры, упоминаемой нами только для того, чтобы дать представление о сдержанности протестантов и чтобы вывести на сцену людей, которым в течение трех месяцев предстояло играть столь ужасную роль.
1 апреля мэр созывает членов муниципального совета, разных членов конституционного правительства, офицеров городской национальной гвардии, кюре, протестантских пасторов и разных прочих заметных в городе людей. Адвокат королевского суда г-н Тренеклаг огласил перед ними энергичное обращение, имевшее целью засвидетельствовать любовь граждан к королю и родине и призвать их к миру и единению. Это обращение снискало единодушное одобрение, его подписали все члены собрания; среди прочих были подписи и нимских протестантов. Но это не все: на другой день обращение было напечатано, опубликовано и разослано во все коммуны департамента, над которыми еще реял белый флаг. Как мы уже говорили, это происходило 2 апреля, то есть через одиннадцать дней после того, как Наполеон вступил в Париж.
В тот же день стало известно, что в Монпелье провозглашена власть императора.
На другой день, 3 апреля, офицеры на половинном жалованье договорились собраться у источника, чтобы встретиться там с генералом и с помощником инспектора. В назначенный час все сошлись в указанном месте, а поскольку генерал и помощник инспектора опаздывали, среди собравшихся распространился приказ, изданный в этот день генералом Амбером, приказ, содержавший признание власти императора; головы закружились, один из офицеров выхватил шпагу и закричал: «Да здравствует император!» Магические слова были подхвачены со всех сторон. Все с шумом и гамом пошли в казармы 63-го полка, который тут же присоединился к офицерам; в разгар суматохи прибыл бригадный генерал Пелиссье, он хотел пресечь брожение умов, но его же солдаты арестовали генерала. Офицеры немедля явились к генералу Бришу, начальнику гарнизона, потребовали, чтобы он установленным порядком сообщил им суточный приказ, полученный сегодня. Генерал ответил, что не получил никакого приказа, а когда у него, спросили, чью сторону он примет, — отказался отвечать. Офицеры тут же схватили Бриша и объявили, что он арестован. Не успели его отвести в казарму и взять под стражу, как явился почтарь с депешей от генерала Амбера. Узнав, что генерал Бриш арестован, почтарь вручает депешу полковнику 63-го полка, старшему по чину после генерала. Тот разворачивает депешу: в ней сообщается суточный приказ.
В тот же миг полковник велит трубить общий сбор, городская стража берется за оружие, войска выходят из казарм и строятся; солдаты национальной гвардии становятся в боевом порядке непосредственно позади линейных войск; оглашают суточный приказ; расклейщики объявлений выхватывают его друг у друга и в мгновение ока развешивают по всем улицам и перекресткам; с этой минуты белая кокарда уступает место национальной и всех заставляют или носить национальную кокарду, или не носить вообще никакой; в городе объявлено осадное положение; военные учреждают надзорный комитет и полицию.
Еще во время пребывания герцога Ангулемского в Ниме генерал Жилли ходатайствовал о назначении его в армию принца, коего не добился несмотря на настойчивые просьбы; и вот сразу после обеда, где его оскорбили, он удалился в свою деревню Авернед; там в ночь с 5-го на 6-е он получил с нарочным приказ от генерала Амбера стать во главе второго военного округа; утром 6 числа генерал Жилли прибыл в Ним, объявил о своем согласии, и в силу этого согласия под началом у него оказались департаменты Гар, Ардеш и Лозьер.