Келлан проводил меня к моему обычному месту за королевским столом. В мундире цвета слоновой кости с золотым шитьем и сапфирово-синем плаще, составлявшим парадное облачение королевской стражи, он был неотразим. Я покусывала внутреннюю сторону щеки, стараясь не смотреть на непослушный завиток, изящно упавший ему на лоб.
– Ты сегодня не в черном, – заметил он. – Я и не догадывался, что в твоем гардеробе есть другие цвета.
– Я не всегда ношу черное.
– Ах да, однажды я, кажется, видел тебя в сером.
Я не знала, сердиться мне или смеяться, но Келлан не стал ждать ответа и встал у меня за спиной. Теперь, когда мы были на виду у всего зала, он снова вел себя как стражник. Условности давались ему легко. Он закрывался ими, как маской. И теперь на месте своенравного юноши, который, смеясь и шутя, научил меня ездить верхом, когда мне было четырнадцать и никто не хотел со мной дружить, стоял строгий и рассудительный рыцарь, которому я могла доверить свою жизнь, но не секреты. Первого я любила, тихо и ненавязчиво, не посвящая никого в свои чувства, второму же была благодарна. Когда он был таким отстраненным, таким суровым и непреклонным, мне легче было себя убедить, что я потеряю не так уж много.
– Поприветствуйте королеву Женевьеву и принца Конрада. – Гости нестройной волной поднялись со стульев, и королева с наследным принцем вошли в зал. Конрад вел матушку под руку, гордо вскинув подбородок, хотя ростом был вдвое меньше ее. Всеобщее внимание было ему не по душе. Пирам он предпочитал книги, а светским беседам – арифметические задачки. Держался он очень прямо, выпятив грудь и расправив плечи. Видно было, что тренировался. Он даже немного улыбался. В свои без малого семь лет он был миниатюрной копией нашего отца: те же золотые кудри, те же ясные голубые глаза. Когда он увидел меня, улыбка исчезла с его лица, и сходство пропало. Он вежливо кивнул в мою сторону.
Раньше у нас была тайная игра: гуляя по замку или по саду, я прятала для него гостинец, а неподалеку, на дверной ручке, ветке дерева или лестничном пруте, оставляла подсказку – яркую ленту. Цвет ленты служил ключом к местоположению подарка. Желтый означал «вверху», синий – «внизу», красный – «на севере», зеленый – «на юге», фиолетовый – «на востоке», оранжевый – «на западе». Если лента была белой, приз находился в двадцати шагах от нее, если черной – в десяти, но был скрыт из виду. Обнаружив очередной подарок, Конрад прятал что-нибудь для меня, по тем же правилам. Игра была прекрасным предлогом его баловать. Я задаривала его сладостями, сборниками загадок и маленькими игрушками, за которыми тайком бегала на рынок. Ему легче удавалось сосредоточиться на уроке или высидеть до конца длинной церемонии, когда в руках была шкатулка с секретом, или игрушка-вертушка, или кольцо с компасом. Своим лучшим подарком я считала затейливую фигурку величиной с грецкий орех из металлических деталей и магнитов. Сгибая и переставляя их, можно было собрать с полдюжины различных животных.
То было счастливое время, но длилось оно недолго. Молва неизбежно должна была добраться и до него. Похоже, за последние несколько месяцев он узнал, какие обо мне ходят слухи, понял их значение и начал в них верить. Он стал относиться ко мне с подозрением, и я знала, что рано или поздно его недоверие выльется во что-то большее. Наблюдать, как меняется его отношение ко мне, было просто невыносимо, и, не придумав ничего лучше, я стала его избегать.
Когда матушка с братом заняли свои места, остальные тоже сели, и вокруг нас закружили слуги, зажигая свечи и наполняя кубки. Слева от меня стояло кресло покойного отца. Оно будет пустовать до тех пор, пока Конрад не взойдет на трон. По правую руку от меня обычно сидела дряхлая и беззубая маркиза Галле, в силу старческого слабоумия неспособная вести со мной разговор (или жаловаться на наше соседство). Но на этот раз ее место занимал человек в черной сутане члена Трибунала.
– Чудесно выглядите, принцесса, – сказал Торис. – Этот цвет вам к лицу.
– Спасибо, – натянуто улыбнулась я.
Он рассеянно переставлял приборы, поблескивая перстнями, по одному на каждом пальце. Матушка рассказывала, что когда-то он был ученым и страстно увлекался историей. Когда-то он путешествовал в далекие страны в поисках мифов и артефактов. Когда-то завоевал сердце ее кузины Камиллы благодаря чувству юмора и острому языку. По словам матушки, смерть жены сильно его изменила. Я хорошо помнила Камиллу. Она была доброй, милой и прекрасной, как летний день. Торис времен моего детства был таким же мерзким, как и тот, что сидел сейчас рядом и выкладывал столовое серебро стройными рядами. Если этот человек и был когда-то другим, перемена в нем произошла задолго до смерти Камиллы и уж точно не на моей памяти.
Когда вилку для рыбы и ложку для супа разделял ровно дюйм, Торис небрежно заметил:
– Сегодня утром, дорогая принцесса, я видел вас там, где вам быть не положено. – Облокотившись на стол, он подался вперед и повернул голову в мою сторону. – Вы стали весьма безрассудны, вам так не кажется? Я бы на вашем месте поостерегся.
– Матушка меня уже отчитала.
– Вам следует к ней прислушаться. Великая женщина ваша матушка.
Мои губы скривились в усмешке. Конрад родился спустя восемь месяцев после гибели Камиллы и отца. За это время Торис успел пробиться в ближайшее окружение моей матери. Они же оба познали горести вдовства! Но никто не сомневался, что им двигал и другой мотив. Ренольтский трон передавался только по мужской линии. А значит, если бы матушка родила девочку, положение нашей семьи мгновенно бы изменилось. Чтобы остаться у власти, ей пришлось бы как можно скорее снова выйти замуж. Торис был очевидным кандидатом, все так говорили.
Но вскоре у матери родился сын, наследник престола. При мысли о том, что ей не придется выходить замуж (больше того, повторный брак только бы ослабил притязания Конрада на трон), я каждый день вздыхала с облегчением. Можно было не опасаться, что Торис станет моим отчимом. Или королем. Я даже не знала, что из этого хуже.
Торис наблюдал за мной с отеческой заботой во взгляде.
– В силу своего положения я, по просьбе вашей матушки, не раз отводил от вас подозрение. Теперь, когда дело Мейбл Дойл и той второй женщины – Гарриет, кажется? – словом, теперь, когда эти дела закрыты, я не сомневаюсь, что мне снова придется употребить все усилия, чтобы вас защитить.
– Хильда, – пробормотала я. – Ее звали Хильда.
– Почему, скажите на милость, вы запомнили ее имя? – Его тонкий нос презрительно наморщился. – Именно из-за таких вещей люди вас остерегаются. Ваши симпатии вызывают подозрения. Предупреждаю, когда-нибудь Хильды закончатся, и мне больше нечем будет отвлекать Трибунал.
Торис ухмыльнулся. Он приговорил к смерти женщину, которая почти наверняка была невиновна, и хотел, чтобы я преисполнилась благодарности за то, что он сделал это и не преминет сделать снова. Я с такой силой сжала ножку кубка, что ногти впились в ладонь. Хильда будет преследовать свою невестку, даже не подозревая, что в ее смерти виновата и я.
– Сегодня приехала Лизетта. Она скоро присоединится к нам, – сказал Торис, бодро меняя тему. Затем, понизив голос, чтобы Келлан его не услышал, он прибавил: – Ей так не терпится снова увидеться с лейтенантом Грейторном. Она, как мне сказали, питает к нему особую привязанность.
У Ториса был настоящий талант втыкать мне в сердце иголки сквозь малейшие прорехи в моей броне. И дело было не в том, что Лизетта неровно дышала к Келлану – в этом я как раз сильно сомневалась, – а в том, что Торис угадал мои чувства. Я сделала глубокий вдох. Что же, в его кольчуге тоже была парочка слабых звеньев.
– Теперь в вашем порту столько кораблей из соседнего королевства, что она без труда найдет себе какого-нибудь дюжего моряка. Из вас бы вышел прекрасный дедушка для целого помета крепких аклевских щенков.
– Ну разве вы не чудо? – Его глаза превратились в щелочки, а на губах застыла притворная улыбка. – Ничего-то вы не боитесь!
«Я боюсь выходить замуж за хилого принца Аклевы. Боюсь, что никогда больше не увижу матушку и брата. Боюсь Трибунала. Боюсь, что Келлан охраняет меня только по долгу службы. Боюсь призраков, которые прячутся за каждым углом. Боюсь присоединиться к ним на том свете».
Я пригубила вина.
– Кое-чего я все-таки боюсь.
Он отряхнул невидимые пылинки с плеч и откинулся на спинку стула.
– И правильно делаете. Волки воют, Аврелия, придет час, когда я не смогу больше их сдерживать.
На его губах заиграла гнусная ухмылочка, ясно говорившая, что этого часа он ждет с нетерпением.
5
Я уставилась на него, но злобная ухмылка уже исчезла. Он встал и одернул сутану.
– Кажется, прибыла моя дочка. Приятного вечера, принцесса.
Лизетта де Лена стояла на верхней ступени лестницы в багровом платье, которое выгодно подчеркивало ее красоту. Ее локоны отливали золотом, а на щеках играл румянец. В детстве нам постоянно говорили, как мы похожи, но я всегда знала, что от этого сравнения выигрываю только я. Если бы портрет Лизетты оставили на пару недель в канаве под дождем, тогда он, возможно, и выцвел бы в некое подобие меня.
Мы были неразлейвода – когда-то давно.
Лизетта остановилась у стула моего брата, украдкой протянула ему кусочек шоколада, озорно подмигнула в ответ на его радостную улыбку, а затем подошла ко мне.
– Ваше высочество, – холодно произнесла она. – Лейтенант Грейторн, – протягивая ему руку в перчатке, – какая приятная встреча.
Келлан быстро поклонился:
– Миледи.
Я лишь слегка наклонила голову. На прочие знаки внимания я была неспособна.
Губы Лизетты дрогнули, но она не растеряла самообладания.
– Что ж, рада была увидеться, – прощебетала она. – А теперь прошу меня простить, я просто обязана поздороваться с герцогом Нортэнским. Его бедная супруга Агнесса только что потеряла отца, и я хочу справиться, получила ли она мои цветы.