– На что вы намекаете? – вцепилась в него взглядом Лена.
– Я намекаю?
– Что вы знаете?
– Что вас ограбили.
– А еще?
– И еще…
– Это неправда! Не было ничего!
– Так я и не утверждаю.
– И не утверждайте… – тихо проговорила она. И вдруг перешла на истерический крик: – И не утверждайте!
– Все, все! – Степан вскинул руки вверх, давая понять, что сдается.
– Не надо мне ничего говорить! – взвизгнула она.
– Я молчу.
– Никому не говорите!
От ее крика зазвенело в ушах. Как после выстрела в закрытом пространстве.
– Никому не скажу.
Степан поднялся со стула. Зря он сюда пришел. Не заявит Лена в милицию, не сдаст Ската. А без заявления и смысла к нему соваться нет.
Не было смысла и в том, чтобы связываться со Скатом. Сказал же Кузовиков, что не надо лезть к нему, даже от дела отстранил. Не надо – значит, не надо… Но так думать Степан мог до недавнего времени. А сейчас вдруг ощутил потребность свести со Скатом личные счеты. Лена не была его девушкой, он не имел перед ней личных обязательств. Но личные счеты вдруг появились… Тем более что у него была сестра, над которой Скат так же мог надругаться. Ворваться в дом к родителям Степана, ограбить, изнасиловать.
Нет, не зря он продолжал копать под Ската. Не зря пришел сюда. Но и рану теребить не стоит. Не хочет Лена заявлять, не надо. Рано или поздно Скат проявит себя в чем-то серьезном, тогда Степан его за жабры и возьмет. Все сделает, чтобы земля горела у него под ногами.
– Я пойду, – сказал он.
– Да, уходите!
– И никому ничего…
– Так ничего и не было, – жалко посмотрела на него Лена.
– Не было.
– Но ты все равно никому не говори.
– Нет.
Он вышел из кухни, направился к выходу.
– Эй, а чай?
– В другой раз!
Лена догнала его в прихожей, улыбнулась и, взяв под локоть, вернула в кухню. Он сел, она поставила перед ним чашку чая, тарелку с печеньем.
– Сама пекла.
– Спасибо.
Она села напротив него, сомкнула под подбородком ладони и какое-то время смотрела на Степана с застывшей полуулыбкой, а потом наконец спросила:
– А зачем тебе все это знать?
– Как зачем? Подонков нужно привлечь к ответу.
– Кого именно? Кто они такие?
– Ну, пока я располагаю только оперативной информацией.
– Кто?
– Наши, битовские бандиты. Их еще называют рэкетирами.
– Да, я слышала. В Москве их много. Я в МГУ учусь, у меня подруга, у нее парень – бандит. И она этим гордится.
– Этим можно гордиться?
– Я ее презираю!
– А бандитов боишься.
– Очень… А ты?
– Мне не положено их бояться.
– У них оружие. У них пистолеты.
– Ты видела?
– Если бы только видела… Был там один, он мне пистолет к голове приставил…
– Кто такой?
– Я видела только глаза сквозь маску… Эти глаза смотрели на меня… – Лена страдальчески зажмурилась. – Я всегда буду помнить эти глаза… Хочу забыть, но буду помнить.
– Надо бы забыть.
– Я стараюсь… А ты пришел, напомнил… Знаешь, как только всех этих уродов пересажаешь, приходи еще! – вдруг истерично выкрикнула она.
Степан кивнул и поднялся. Он не обижался на нее, потому что все понимал. Психологическая травма еще долго будет напоминать о себе. Долго, если не всю жизнь.
И снова Лена догнала его в прихожей. Набросила на себя пальто, сунула изящные ножки в грубые валенки. А у калитки спросила, взяв за руку.
– Ты их посадишь?
– Обязательно.
– Пожалуйста!
Она вдруг приподнялась на цыпочки и поцеловала Степана в щеку. И тут же вытолкнула его за калитку, с грохотом закрыв ее. Степан усмехнулся про себя. Он обязательно закроет Ската. И конечно же скажет об этом Лене. Да, он бы хотел вернуться в этот дом.
Затвор пистолета двигался туго, но легко. Возбуждающее ощущение. Загоняя патрон в патронник, Сафрон чувствовал себя богом. Он запросто мог забрать жизнь у любого, кто встанет у него на пути. И Борю мог убить, этого ничтожного червя, который осмелился ему перечить.
– Я сказал, что половина зала моя, значит, моя! – Сафрон приставил ствол к его лбу. – Ты меня понял?
– Понял, – жалко пробормотал усатый толстяк.
– Завтра здесь должна стоять перегородка.
Рюмочная у автовокзала имела форму пенала, которую нетрудно было перегородить по длине. Кирпичная кладка, доски, да что угодно, лишь бы не видеть пьяные рожи посетителей. И отдельный вход не помешало бы устроить.
– До завтра не успею, – качнул головой Боря.
– А гроб сделать успеешь?
– Ну хорошо, завтра к вечеру…
– Сунешься к ментам, пристрелю, как падлу!
– Да нет, какие менты!..
– А платить мне больше не надо. – Сафрон бросил ложку сахара в кислый уксус. Он, может, и бог, но человека в угол загонять не стоит. Там, где отчаяние, там и безумие.
– Нет? – повеселел Боря.
– Ну, мы же не звери…
– Тогда я пойду? – спросил Боря.
– Да нет, это я пойду. А ты давай работай. Чтобы завтра все было готово.
Сафрон вышел на дорогу, которая от шоссе вела к автовокзалу, и сразу увидел Гонщика. С ним был невзрачного вида пацан в старой серой куртке. Он просительно глянул на Сафрона и опустил голову.
– Это кто такой? – обратился Сафрон к Гонщику.
– Ящур.
– Это болезнь такая?
– Ну, можно сделать Ящером.
– Типа воробей такой?
– Ну, воробей не воробей, а в армии отслужил, – сказал Гонщик.
– И что?
– А разве нам не нужны боевые пацаны?
– А ты боевой пацан? – Сафрон вопросительно глянул на Ящура.
Неказистый он на внешность и одет убого. Но куртка чистая – стираная, глаженая. Волосы густые, пышные, они, похоже, заменяли ему шапку. И он следил за ними. Вымытые у него волосы, и машинка парикмахерская по ним ходила. Лицо гладко выбрито…
– Проверь, – тихо сказал Ящур.
– И что ты можешь?
– Все.
– Ну, хорошо, – кивнул Сафрон и вместе с Ящуром отошел в сторонку. – «Козла» одного завалить надо.
– Двуногого?
– Естественно.
– А к себе возьмешь?
– Сделаешь?
Ящур кивнул.
– А не «очканешь»?
– Нет.
Сафрон задумался. Пока они решали проблему со стволами, Скат вернул барахолку на Пролетарской, а Сафрону осталось только название улицы – от слова «пролетать». Снова нужно «стрелку забивать», выяснять отношения, но для этого инициатива должна быть за ним, а не за Скатом. Вот потому и надо устроить акцию устрашения. И за Сантика надо было отомстить. А Ящур, похоже, пацан отчаянный. Но как он грохнет Ключника, если у него нет пистолета? Дать ему «ПМ» из своего арсенала? Жаба душит. Ведь от ствола потом придется избавиться…
«Груша» вдруг превратилась в серьезного противника. Скат нарочно довел себя до такого состояния, когда каждый удар давался с большим трудом. «Груша» не сопротивлялась, но, чтобы сладить с ней, приходилось себя преодолевать. Сердце работало на износ, в ушах шумело, перепонки вибрировали еще и от ударов по «груше».
– Шухер! – донеслось откуда-то – то ли из коридора, то ли из шумевшей головы.
Но голос оказался реальным. И Скат понял это, когда в зал ворвались вооруженные люди в касках и бронежилетах. Он успел среагировать – повернулся к угрозе лицом, но защититься не смог. Сильный удар по ногам опрокинул его на пол.
На него навалились двое, скрутили, надели наручники. Рядом уложили Литвака, еще кого-то. Менты не церемонились, действовали жестко, но по почкам не били, не куражились. Скат зажмурил глаза, настраиваясь на ситуацию. Он просто обязан был проявить характер, показать пацанам, что ему ничего не страшно.
– Кто здесь Скатов? – послышался густой начальственный голос.
– Ну, я.
– Сюда его давайте!
Ската подняли на ноги, развернули лицом к человеку, который здесь распоряжался. Он увидел немолодого мужчину с волевым лицом, одетого в форму, на погонах по две большие звезды.
– Вы за это ответите! – сквозь зубы процедил Скат.
Так хотелось назвать мента «полканом» или просто «мусором». Но омоновцы могли не так понять и отметелить от всей души.
Его вывели в коридор, втолкнули в отсек, который у них назывался комнатой отдыха. Два дивана здесь, кресла, стол, буфет. Телевизор, ковры на стенах, все дела. Фактически это был кабинет Ската. Здесь он и пацанов воспитывал, и девочкам уроки любви преподавал. И все это могло стать страницей из его прошлой жизни, если менты снова устроят ему «путевку» на лесоповал.
– Неплохо вы тут устроились, – сказал подполковник, осматривая комнату.
Скат вспомнил, где его видел. И даже вспомнил фамилию – подполковник Кузовиков, начальник Битовского РОВД.
– Да мы не устраивались. Мы просто так живем, – усмехнулся он.
– Плохо вы живете. И ведете себя плохо.
Кузовиков попросил омоновцев на выход и закрыл за ними дверь.
– А что мы не так делаем?
– Драку на Пролетарской устроили.
– Не знаю ничего.
– Знаешь. За рынок драка была. Э-э… скажем так, с конкурентами.
– О чем это вы?
– О том, что ты, Скатов, создал банду. И вымогаешь деньги с коммерсантов.
– Не знаю ничего!
– Поступают заявления от граждан, а это очень серьезно, Скатов.
– На меня есть заявление?
– Нет. Но ты будешь осужден за организацию банды. Есть такая статья в уголовном кодексе. Тебя с ней очень плотно познакомят.
– Никто ничего не докажет.
– Да ну! – Кузовков изумленно повел бровью.
– Никто. Ничего, – качнул головой Скат.
Был у него знакомый адвокат. Очень хороший знакомый. Илья Данилович помог ему в прошлом, консультировал его и сейчас. Скат очень рассчитывал на его помощь. Тем более что он уже имел возможность оплатить адвокатские услуги: деньги с рынка капали приличные. И с ларьков стригли неплохую шерсть.
– Попробуем?
– Попробуем.
Скат понимал, что бросает вызов битовской ментовке. Но разве он не бросил вызов всей системе, в которой существует Кузовиков? Он сказал «а», готов говорить и «бэ» – на суде.