Крепко спрятанный нож в сапоге.
Так вот в чем политический смысл этого стихотворения: «Россам», мечтающим о возврате «Московской Руси», Октябрь представляется слишком «суровым» и, что особенно важно, – «обманувшим их».
Теперь мы видим, что герои стихотворения не романтические бандиты вне времени и пространства, но люди, выбитые из колеи жизни «суровой» октябрьской революцией.
После того, как мы прояснили политический дымок этого стихотворения, нам представляется в новом свете и двухстишие:
Жалко им тех дурашливых, юных,
Что сгубили свою жизнь сгоряча.
Не идет ли здесь речь о революционерах, «сгоряча» «сгубивших свою жизнь» в борьбе с царской «Московской Русью»?
Однако, основной смысл всего цикла стихов – не в этих политических намеках, а в кабацком угаре, в воспевании пьяного разгула. Именно этими настроениями проникнуто большинство стихов 1-го тома. Горькое сожаление о «чем-то, на век утраченном», упоение «хулиганством» и кабацким разгулом – вот основные мотивы этих песен.
Все живое особой метой
Отмечается с давних пор.
Если не был бы я поэтом,
То наверно был мошенник и вор.
…Если раньше мне били в морду,
То теперь вся в крови душа.
Или из другого стихотворения:
…Бродит черная жуть по холмам,
Злобу вора струит наш сад,
Только сам я разбойник и хам
И по крови степной конокрад.
…Плюйся ветер охапками листьев,
Я такой же, как ты, хулиган.
Слово «хулиган» робко мелькнувшее еще где-то в начале книги – в середине ее настойчиво звучит чуть лп не на каждой странице. Ко второму периоду своего творчества, поэт деревенских просторов и «молитвословных» цветочков – становится поэтом городского хулиганства и ругани.
От «херувима до хулигана» – таков, действительно, путь Есенина. Или, пожалуй, еще точнее, от херувима, через хулигана, до самоубийцы. Хулиганство, разгул далеко не удовлетворяют Есенина. Еще задолго до фактического самоубийства он начинает «искать смерти» в своих стихах. С этой точки зрения интересно рассмотреть следующее стихотворение:
Сторона ты, моя сторона,
Дождевое, осеннее олово.
В черной луже продрогший фонарь
Отражает безгубую голову.
Нет, уж лучше мне не смотреть,
Чтобы вдруг не увидеть хужего[16]
Я на всю эту ржавую мреть
Буду щурить глаза и суживать.
Небезинтерестно, что все окружающее кажется поэту «ржавой мретью» – в 1921 г. Но просмотрим стихотворение до конца:
…Если голоден ты – будешь сытым,
Коль несчастен – то весел и рад.
Только лишь не гляди открыто,
Мой земной неизвестный брат.
Как подумал я, так и сделал.
Но увы! Все одно и то ж.
Видно слишком привыкло тело
Ощущать эту стужу и дрожь…
…Только сердце под ветхой одеждой
Шепчет мне, посетившему твердь:
Друг мой, друг мой! Прозревшие вежды
Закрывает одна лишь смерть.
В этом стихотворении чрезвычайно явственно ощущается намеренный уход от жизни: лучше всего не смотреть на окружающее, сощурить глаза, спрятаться от жизни за свои опущенные веки. Но это не удается, как не удается страусу укрыться от преследователей, зарывши голову в песок. Жизнь настойчива: она врывается в сознание даже сквозь закрытые глаза, но образ ее искажается, исчезают все ее светлые стороны и во тьме закрытых глаз она вся сплошь становится темной. И тогда смерть кажется единственным исходом:
Друг мой, друг мой, прозревшие вежды
Закрывает одна лишь смерть.
Неправда ли, какой горькой иронией звучит здесь слово «прозревшие».
В этом стихотворении, кроме предчувствия и жажды смерти, есть еще один, очень важный для постижения есенинской поэзии, мотив; он проявляется в 3-ей строфе:
Так немного теплей и безбольней.
Посмотри: меж склепов домов,
Словно мельник, несет колокольня
Медные мешки колоколов.
Дома – символ ненавистного Есенину города – кажутся поэту «скелетами». Колокольня же (церковь) является для поэта одним из необходимых элементов «радостной», «благостной», «молитвенной» деревни. И стоит только посмотреть, как «словно мельник» несет она медные мешки колоколов (опять-таки деревенские образы), чтобы на душе стало «теплей и безбольней».
Этот мотив ненависти и влюбленности в «навеки утраченную» вымышленную романтическую деревню чрезвычайно тесно связан с мотивом «хулиганства» в поэзии Есенина. Смысл этой связи таков: лишенный возможности вернуться в деревню и окруженный ненавистной атмосферой города – поэт уходит в пьяное буйство и разгул:
…Вот сдавили за шею деревню
Каменные руки шоссе.
…Город, город! Ты в схватке жестокой
Окрестил нас, как падаль и мразь.
И вот, побежденный городом, поэт бросается в бесполезное шатание и скитальчество:
– Эй, ямщик, неси во всю! Чай рожден не слабым!
Душу вытрясти не жаль по таким ухабам.
Или из другого стихотворения:
Позабуду поэмы и книги.
Перекину за плечи суму.
Оттого, что в полях забулдыге
Ветер больше поет, чем кому.
Провоняю я редькой и луком
И, тревожа вечернюю гладь,
Буду громко сморкаться в руку
И во всем дурака валять.
«Во всем дурака валять», «хулиганить», «скандалить», «вытрясать душу по ухабам» разгула – вот на что идет поэт, творчество которого выбил из колеи «Октябрь суровый». Но хулиганство не только но спасает от гибели, но, наоборот, – ведет к ней вернейшим и кратчайшим путем. И вот – в результате – окровавлена и опустошена душа:
…теперь вся в крови душа,
…Нет любви ни к деревне, ни к городу…
…О, моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств.
И – непременно заключительный аккорд:
На московских изогнутых улицах
Умереть, знать, судил мне бог.
Или:
Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льется с кленов листьев медь,
Будь же ты во век благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.
Смерть, распад, разрушение – вообще, всяческая погибель, занимают в стихах Есенина чрезвычайно видное место. В начале книги это почти незаметно. Там прямо о смертях, могилах и катафалках не говорится почти нигде. Но духом погибели пропитаны и эти первые юношеские страницы собрания стихотворений Есенина. Этот дух погибели, дух тления чувствуется в неприятии земли, в уходе от нее к вымышленным небесам.
Казалось бы в стихах идет речь о самом, что ни на есть земном: о деревне, о крестьянских полях, о дневной страде, и вечерней гармошке. Так вот нет же – уверяет себя и читателя Есенин – ничего земного тут нет. Все это не от мира сего:
Между сосен, между елок
Меж берез кудрявых бус,
Под венком, в кольце иголок,
Мне мерещится Исус.
И, раз примерещившись, Исус уже не исчезает. За ладонным дымком «радуниц божьих» не видно земли и пение всевозможных псалмов и молебнов заглушает шумы жизни. В этом отречении от действительности затаена несомненная тяга к смерти. Это – то, что проф. З. Фрейд называет Todestrieb – стремление к смерти, которое в патологических случаях превышает стремление к жизни.
Как мы уже говорили выше, в начале книги «покойницкие» настроения выражены мягко. Но – страницы за страницей, стихотворение за стихотворением – они выявляются и наростают. Проследим хронологически это наростание:
Закадили дымом под росою рощи,
В сердце почивают тишина и мощи.
Я пришел на эту землю,
Чтоб скорей ее покинуть[17].
И меня по ветряному свею,
По тому ль песку
Поведут с веревкою на шее
Полюбить тоску.
И когда с улыбкой мимоходом
Распрямлю я грудь,
Языком залижет непогода
Прожитой мой путь
…Или, или, Лима Савахвани,
Отпусти в закат
И – чем дальше – тем безнадежнее:
Неживые, чужие ладони,
Этим песням при вас не жить!
Только будут колосья кони
О хозяине старом тужить.
Будет ветер сосать их ржанье,
Панихидный справляя пляс.
Скоро, скоро часы деревянные
Прохрипят мой двенадцатый час.
– Друг мой, друг мой, прозревшие вежды
Закрывает одна лишь смерть.
Так стремление к смерти победило жизнь в плане литературном. Впоследствии – в трагический день самоубийства Есенина – оно победило и в плане действительности. Но в настоящей работе мы не собираемся касаться связи творчества Есенина с его жизнью[18]. Что же касается стихов, то распад и тление оказались победителями не только в тематике, но и в технике. Точно так же, как из-за похоронного ладана Есенин не рассмотрел жизни, – так из-за призрачной «красивости» или «печальности» темы, он не увидел одной из подлинных задач поэта: использовать свой материал с максимальным мастерством. Техника есенинского стиха поражает своей небрежностью. Есенин чрезвычайно мало ценит слово, как таковое, и обращается с ним почти пренебрежительно. Результатом является целый ряд технических невязок, неудачных строк, давно