Это отнюдь не передержка, а просто цитата из автобиографии Есенина. Ее тов. Сосновский, к моему удивлению, не привел. А ведь эта фраза весьма показательна. Поэт сам определяет свою аудиторию, а следовательно – и свою идеологию.
Мною эта «автобиография» полностью приводится в книжке «Есенин и Москва Кабацкая».
Далее, Сосновский приводит ряд цитат из особенно «хулиганских» стихов Есенина, забывая при этом упомянуть, что все эти цитаты с аналогичными комментариями уже приведены в книге «Новый Есенин».
Выводы мои и тов. Сосновского совпадают почти текстуально. Ничего удивительного: общность темы, общность мыслей…
Жаль, конечно, что тов. Сосновский, перечисляя «антиесенинские» выступления (сборник «Против упадочности» вед. «Правда» и специальный номер «На литературном посту», готовящийся к печати) забыл совершенно упомянуть о пяти моих книгах и одной статье в сборнике Пролеткульта, – буквально на ту же тему.
Сосновскому кажется, что борьба против есенинщины только теперь «начинается», а между тем я с марта месяца уже веду ее довольно интенсивно (по крайней мере, если судить по воплям, поднятым столпами «есенизма» против моей продукции!)
Дело доходило до того, что некоторые рьяные критики, и как раз из молодежи (см. «Молодая Гвардия» № 2 – 1926 г.) прямо требовали запрещения книг, как «оскорбляющих светлую память усопшего поэта». Тов. Сосновскому, конечно, следовало бы упомянуть предшественника нынешней борьбы с есенизмом.
Тем более, что мои выводы об опасности еще одной стороны есенинского творчества – тяга к отчаянию, к самоубийству, совпадают, напр., с заявлением Безыменского в статье «Прошу слова, как комсомолец». Там он говорит:
«Но может ли партия не видеть, что это увлечение отзывается на молодняке не только огромным тиражом есенинских томов, но и достаточно устрашающим количеством самоубийств», и дальше добавляет: «Есенин – яд».
Но даже Безыменский все время оговаривается, что борьбу, дескать, следует вести только против есенинщины, (а не Есенина), что Есенин «безусловно значителен».
Однако, нелепо бороться против какого-либо течения, не задевал его корня, его истока. Это похоже – увы! – на небезызвестный в литературе случай с Угрюм-Бурчеевым, пытавшимся «прекратить течение реки», навалив в нее мусору.
Тогда как я утверждал, что творчество Есенина вредно и разлагающе от самого своего основания. Продолжаю это утверждать и теперь. Полумерами ничего нельзя достигнуть.
О «полезности» есенинских стихов не решаются теперь говорить даже самые заядлые есенинцы. В лучшем случае они пытаются «смягчить выражение», квалифицировать своего кумира, как «не слишком вредного» (Оксенов). Но, на мой взгляд, такие компромиссы сейчас вряд ли терпимы.
Призыв тов. Сосновского вполне своевремен.
А его (и вероятно многих) оплошность – пропуск моих статей в ряду «антиесенинской» литературы, – я восполняю, вторично выпуская мою книгу о «Новом Есенине», слегка лишь дополненную, соответственно требованию момента.
[Далее до слов «ко всей лирике Есенина» включительно следует текст брошюры «Новый Есенин»]
И мы не думаем, чтобы этот пафос смерти и дебоша был уместен в настоящее время. Разве это нужно сейчас читателю? Разве подобные «надгробные рыдания» могут вдохнуть в кого-либо бодрость и мужество, столь необходимые в суровых условиях строительства и борьбы переходного времени?
Нет, нет и нет!
И я неоднократно указывал на опасность есенинских тем для современной молодежи. В частности, в «Чорной тайне Есенина» я провел психиатрический диагноз есенинской болезни, особенно ярко выразившейся в его посмертной поэме «Чорный человек».
Ни для кого не секрет, что безумие (как и хулиганство!) – вещь весьма заразительная. В частности, есенинская белая горячка и последствия ее: мания преследования, чорная меланхолия и, как завершение, самоубийство, – уже заразили достаточное количество неуравновешенных людей.
Я, буквально, кричал об этом еще тогда, когда каждое слово против Есенина приравнивалось к кощунству. В самом деле, во второй книге «Молодой Гвардии» решительный критик А. Кулемкин требовал, чтобы по отношению к моим книгам были во время приняты меры, дабы следующую «продукцию» (речь идет о статье в сборнике Пролеткульта «На путях искусства») «не выпустили в свет».
Милый наивный Кулемкин! Ваши слова, разумеется, остались втуне. Не только эта моя «продукция» благополучно появилась, но и мои мысли, столь возмутившие Кулемкина и Кº, стали теперь общедоступной истиной.
Борьба против Есенинской, а не моей, «продукции» ведется по всему фронту общественности.
Но пока эта борьба еще недостаточно решительна, ее следует усилить и заострить. Книги Есенина не должны больше наводнять литературный рынок, отравляя умы молодежи.
Об этом я кричал еще при жизни Есенина. Тогда же была написана «Декларация об Есенине, есенистах и есенятах». Она была сделана мной еще в сентябре 1925 г., чем и объясняется ее крайне резкий тон, вследствие чего я не находил возможным обнародовать ее в первые месяцы после смерти Есенина, – уши читателя, вероятно, не выдержали бы такой «нагрузки». В настоящее время печатаю особенно важные параграфы из этой декларации:
«1. Певец собачьей старости, поэт всевозможного старья и рухляди – Сергей Есенин объявился как раз тогда, когда всю эту дрянь начали выкидывать. 1917–1921, – вот годы Есенинского дебошного расцвета.
2. Потребители Есенина – потомственные почетные коптители неба и плакуны над „Московскими Русями“, а также, а) народничествующие любители „мужичка“ и „шансон рюсс“, б) слюнявая интеллигенция, оглушенная революционной дубинкой, в) вообще клопье, тараканье и паучье…
3. Есенинское ковырянье в навозе и раскопки в помойных ямах неизменно взращивают цинизм и вкус ко всему особо зловонному и бесчинному. Отсюда – Есенинское хулиганство, разгильдяйство, пьянство, дебоширство, бессмысленный и стихийный анархизм.
Поэтому Есенин в спросе и фаворе у:
а) бандитов и проституток,
б) держателей фиги в кармане, у кого храбрости хватает только на восхищение кабацкими призывами „бить жидов“ и ниспровержением трактирных стоек вместо власти»…
В заключение, позволяя себе заимствовать оборот вышеупомянутого Кулемкина, я скажу:
«Будем надеяться, что будут во время приняты меры, чтобы эту ядовитую „продукцию“ (сочинения Есенина) не выпустили в свет».
Думаю, что на этот раз эти слова будут иметь более реальное значение.
P. S.
О дальнейшем развитии «есенинщины» см. в моей новой книге «На борьбу с хулиганством в литературе».
А. Крученых.
15 октября 1926 г.
Комментарии
Алексею Крученых, «буке русской литературы» и «ядополному» футуристу, к критическим нападкам было не привыкать. Пыл и жар его крестового похода против С. Есенина, затеянного буквально над неостывшим телом поэта, не охладило даже брезгливое замечание соратника по ЛЕФу и главного соперника Есенина «на арене народной революции и в сердцах людей» (Пастернак) – В. Маяковского:
«Мало поможет для борьбы с вредом последнего есенинского стиха и проза о нем.
Начиная с Когана <…> и кончая дурно пахнущими книжонками Крученых, который обучает Есенина политграмоте так, как будто сам Крученых всю жизнь провел на каторге, страдая за свободу, и ему большого труда стоит написать шесть (!) книжечек об Есенине рукой, с которой еще не стерлась полоса от гремящих кандалов»[28].
Статью Маяковского «Как делать стихи» (1926) Крученых предпочел не заметить. Однако его чрезвычайно задели слова критиков, сравнивших антиесенинские брошюрки-памфлеты Крученых с копеечными дореволюционными «выпусками» о приключениях Ната Пинкертона и прочих сыщиков. Казалось бы, не привыкать – ан нет. Дело в том, что хлесткое сравнение оказалось еще и метким.
Крученых выпекал свои антиесенинские книжки, как добрая кухарка – пирожки или издательства девятисотых годов – Пинкетона. Первая из них, «Гибель Есенина»[29], была датирована 5 января 1926 г., под текстом памфлета «Хулиган Есенин» значилась дата – 15 октября 1926 г.: даже не шесть, а восемь «книжечек», считая перепечатки, за неполные десять месяцев! На фоне громадного интереса к Есенину, подстегнутого трагической гибелью поэта, их и расхватывали, словно горячие пирожки. За исключением «Проделок есенистов» (500 экз.), тиражи были по тем временам внушительными – от 2000 до 5000; «Гибель Есенина» выдержала пять переизданий, «Есенин и Москва Кабацкая» – три, книжка «Новый Есенин» была переиздана с дополнениями в виде памфлета «Хулиган Есенин»… В общей сложности, Крученых выбросил на книжный рынок несколько десятков тысяч экземпляров книжек о Есенине. Критическое сравнение было уместным еще и потому, что в лихорадочной деятельности Крученых невольно ощущалась не только безудержная самореклама, но и коммерческая подоплека. Возмущенный поэт-имажинист И. Грузинов так и озаглавил свою статью – «Как зарабатывают на Есенине».
«Крученых, которого покойный Есенин презирал, пишет о Есенине, после его смерти, так, как будто бы он, Крученых, был наставником и метром Есенина. Это – наглость, переходящая всякие границы» – бушевал Грузинов[30]. Здесь же вкратце излагалась история автографа, который Крученых с гордостью приводил в «Гибели Есенина», и следовал вывод: «Так зарабатывают на Есенине не только денежки, но и славу». Несколько позднее Грузинов описал этот эпизод подробнее:
Весной 1925 года Крученых предложил издательству «Современная Россия», в котором я работал, книгу, направленную против Есенина. Заглавие книги было следующее: «Почему любят Есенина». «Современная Россия» отказалась печатать книгу Крученых, так как Есенин был сотрудником издательства – две книги Есенина вышли в «Современной России», к тому же доводы критика были неосновательны.