дки, предположения, я не копался в его душе, но смею предполагать так: с течением времени Крученых мог допускать для себя и некоторые пересмотры, хотя, в целом, он был неистово непримирим, человек воинствующего закала и запала[39].
«Он много рассказывал мне о Маяковском, которым мы все тогда очень увлекались, о Есенине» – вспоминает Л. Либединская. «Однажды, узнав, что мы с моими друзьями ездим весной на могилу Есенина и возим туда охапки черемухи, вдруг принес маленький букетик ландышей и словно бы между прочим торопливо сказал: „Это от меня положите…“ Но потом, когда я пыталась рассказать ему, что мы исполнили его просьбу, слушать не стал и никогда потом об этом не вспоминал»[40].
Настоящая публикация преследует исключительно культурно-образовательные цели и не предназначена для какого-либо коммерческого воспроизведения и распространения, извлечения прибыли и т. п.