Над камином стену украшала большая полукруглая фреска в стиле ар-деко, она намертво отпечаталась в моей памяти. Стоит мне закрыть глаза и подумать о нашем особняке в Белгрейвии, я первым делом вижу эту фреску. Нет, все детали этой фрески я описать не могу, я их не вижу, да и не нужны мне они. Просто общий вид этой фрески сразу вызывает у меня сладкое, щемящее сердце ощущение родного дома. Помните, я уже говорила вам про ностальгию? Это она, она.
Ощущение родного дома. Разве найдутся у кого-нибудь слова, чтобы описать его?
Правый дальний от камина угол был занят книжными полками, по бокам которых стояли две кадки с пальмами, между ними столик на колёсиках, уставленный графинами с разноцветными спиртными напитками, бокалами для коктейлей и большим сифоном с «колючей» сельтерской водой. Перед камином стояла кожаная кушетка, напротив неё два мягких кожаных кресла и круглый столик возле них. Стены малой гостиной были выкрашены в какой-то сизый, сливовый цвет, а левую от двери стену украшали написанные маслом портреты строгих джентльменов и леди в золочёных рамах. Очевидно, это были родственники моего папы, чьи имена со временем оказались забытыми. Мы, во всяком случае, их не помнили.
Почти каждый раз у меня перехватывало дыхание, когда я, войдя в малую гостиную, видела маму, ожидавшую меня на той самой кожаной кушетке. Она была поразительно красива, моя мама. Знаю, что уже говорила вам об этом, но всё равно буду повторять ещё и ещё. По тому, как мама была одета, можно было догадаться о её планах на сегодняшний день. Обычно ей предстояла дружеская встреча за чашкой чая или поездка по модным салонам. Чаще всего в своих воспоминаниях я почему-то вижу маму в прелестном длинном платье цвета чайной розы с низко опущенным на бёдра по тогдашней моде кушаком. На маминых губах матово блестит нежно-розовая помада, что вместе с платьем создаёт удивительно красивый и сильный контраст с чёрными, как вороново крыло, волосами. Они у мамы длинные, блестящие и искусно уложены наверх в пучок. Когда мама выходит куда-то по вечерам, она наносит на губы красную помаду, но днём? Никогда! Днём помада должна быть только светлой – нежно-розовой, например, или персиковой. Но красная? Фи! Это полная безвкусица! «Красная помада годится только вечером». Иногда я словно слышу, как мама произносит это наставление, и снова чувствую себя тогда маленькой девочкой.
Особенно ярко в моей памяти отпечаталась одна из таких дневных встреч с мамой.
Честно говоря, я не могу сказать точно, то ли это действительно воспоминание о каком-то одном конкретном дне, то ли воспоминания о нескольких разных днях слились воедино, не знаю. Но воспоминание, повторюсь, очень яркое, из тех, что остаются навсегда.
Итак, я вошла в малую гостиную. Мама в элегантной, непринуждённой позе сидела на коричневой кожаной кушетке, изящно задрапированной роскошным красным покрывалом. Я хотела побежать, броситься к маме, но мисс Прикет сильно сжала мою руку, напоминая о том, что нужно вести себя так, как подобает юной леди. Так что я никуда не бросилась, а осталась стоять на месте, наблюдая за тем, как мама заканчивает разбирать пришедшую утром почту – конверты с письмами и пригласительными билетами. Наконец она подняла голову, посмотрела на меня, и я ответила ей своей самой лучшей улыбкой. Надеюсь, она получилась у меня очаровательной.
– День добрый, Круэлла, дорогая моя, – напевно произнесла мама, подставляя мне свою щёку для поцелуя. – О, я вижу, ты сегодня снова надела это красное платье?
Я была убита. Уничтожена. Стёрта в пыль. Мама выглядела разочарованной, и у меня похолодело под сердцем.
– Мне показалось, что тебе нравится это платье, мама. Ты сама об этом сказала в прошлый раз. Да-да, сказала, что оно мне очень идёт, я же помню.
Мама вздохнула и положила на стол письма, которые ещё не успела разобрать.
– Тогда я всего лишь высказала свою точку зрения, моя дорогая. Да, мне показалось, что это платье тебе идёт, но это ещё не повод вновь надеть его спустя всего несколько дней. И это при том, что твои шкафы буквально ломятся от новых платьев! Запомни, Круэлла, настоящая леди никогда не допустит, чтобы её дважды видели в одном и том же наряде!
Мне захотелось тут же, на месте придушить мисс Прикет. Как, ну как она могла допустить такое? Как она могла позволить мне второй раз надеть одно и то же платье? Не знаете? Ну так я тоже не понимаю.
– Мисс Прикет, не прикажете ли подать нам чаю? А затем, прошу вас, сядьте обе, не мельтешите у меня перед глазами, словно пара голубей. На нервы мне действуете.
– Да, конечно, ваша светлость. – Мисс Прикет отошла к камину, дёрнула подвешенный возле него шнурок звонка, затем села в одно из кресел, стоящих напротив маминой кушетки, на которой обычно устраивались мы с мамой. Пока мы ждали, когда принесут чай, мама всегда задавала мне одни и те же вопросы, причём в одной и той же последовательности. Всегда. И ни разу за всё время не сбилась и не пропустила ничего, вот какой была моя мама!
– Ты слушаешься мисс Прикет, моя дорогая?
– Да, мамочка.
– Хорошая девочка. А со своими уроками хорошо справляешься?
– Да, мама. Очень хорошо справляюсь. Вот прямо сейчас, например, читаю книжку про храбрую принцессу, которая могла разговаривать с деревьями.
– Что за чепуха? С деревьями она разговаривает! Мисс Прикет, что это за дрянь, которую вы заставляете читать мою дочь?
– Приключенческая история для подростков её возраста из книги, которую дал Круэлле лорд де Виль.
– Ах, да... Но я не желаю, чтобы моя дочь портила себе зрение, читая при искусственном освещении.
– Она не читает, миледи. По вечерам я сама читаю ей вслух.
– Ну тогда ладно. О, смотрите, уже Джексон с чаем явился.
Это действительно был он, наш дворецкий Джексон, а вместе с ним Джин и Паулина – две молоденькие горничные в изящных форменных чёрных платьицах с кружевными передничками и белыми шапочками на голове. По цвету униформы слуг я всегда могла приблизительно определить, сколько сейчас времени. С раннего утра и до обеда слуги носили розовую униформу, после обеда и до позднего вечера чёрную.
В руках Джексон торжественно нёс поднос с чайником, чашками, блюдцами, маленькими тарелочками, сахарницей и кувшинчиком сливок. Сервиз был мой любимый, с мелкими красными розочками. Джин принесла сэндвичи, булочки и маленькие белые пирожные с прелестными розовыми марципановыми цветочками на них. Всё это великолепие было разложено на трёхъярусной стеклянной вазе, которую Джин поставила рядом с мамой. Паулина, которую моя мама звала Полли, принесла большое блюдо с малиновым желе – оно тяжело, плавно колыхнулось, когда его ставили на стол.
– Что это, Полли? – спросила мама. – Что- то особенное от миссис Бэддли?
– Да, миледи, это нечто особенное специально для мисс Круэллы, – ответила она, глядя на маму, но при этом непостижимым образом умудряясь улыбаться мне.
– Что ж, я полагаю, тебе после чая следует заглянуть на кухню и поблагодарить миссис Бэддли, Круэлла. Это было очень мило с её стороны – прислать тебе желе. Только в следующий раз пусть она отправляет его в детскую, передай ей, Полли. Я не желаю видеть липкие сладости в своей гостиной.
– Она больше не детская, мама. Это теперь классная комната, – тихо напомнила я.
– Что ты там бормочешь, дорогая? Говори нормально и не будь робкой, словно мышка, – сказала мама, поглядывая на желе так, словно опасалась, как бы оно само собой не спрыгнуло со стола и не испачкало ненароком элегантный ковёр в гостиной.
– Это теперь классная комната, а не детская, – громче повторила я.
– Да, конечно, дорогая, но вряд ли тебе стоило перебивать меня из-за подобной мелочи. Ну, а теперь не заставляй миссис Бэддли слишком долго ждать тебя. Ведь ты почти уже допила свой чай, верно?
Мисс Прикет взяла в одну руку мою тарелку, до краёв наполненную маленькими сэндвичами и пирожными, другой рукой подхватила мою чашку вместе с блюдцем и перенесла всё это на серебряный поднос, к желе, к которому я так и не успела притронуться.
– Джин отнесёт всё это вниз, на кухню, да, Джин? А мисс Круэлла спустится и доест всё это прямо там, хорошо?
– Прекрасная мысль, мисс Прикет. А ты как думаешь, Круэлла? Знаешь, мне всё равно уже нужно бежать. Я не могу опаздывать на встречу с леди Слэптон, иначе она так и будет говорить только о моём опоздании, пока у неё мозги на что-нибудь другое не переключатся. – И добавила, обращаясь к дворецкому: – Мою шубу, Джексон.
– Слушаю, ваша светлость, – склонил голову дворецкий и выплыл из гостиной в сопровождении горничных, которые унесли всё, что оставалось после нашего чаепития.
– Поцелуйте свою маму на прощание, мисс Круэлла, – сказала мисс Прикет. Ага, будто я сама этого не знала! Однако с поцелуем я старалась как можно больше затянуть, а знаете почему? Потому что мне очень хотелось увидеть маму в её меховой шубе.
– Если хочешь, можешь проводить меня до вестибюля, Круэлла, а уже оттуда спустишься на кухню, – предложила мама.
Мисс Прикет взяла меня за руку, и мы все вместе пошли из малой гостиной в сторону вестибюля, к главному входу. Вестибюль был связующим звеном и пересечением всех путей-дорог нашего дома, его сердцем, если можно так сказать. В центре вестибюля стоял круглый стол, на нём всегда красовалась ваза с букетом свежих цветов. Эти цветы меняли каждый день, независимо от времени года. На этот же стол часто клал, войдя с улицы, свою шляпу мой папа. Разумеется, очередной призрак-слуга унесёт потом эту шляпу и аккуратно почистит её, прежде чем вернуть на то же самое место, откуда шляпу назавтра заберёт папа перед выходом из дома. Справа от главного входа располагалась наша большая, роскошно обставленная столовая, а слева начиналась парадная лестница, ведущая наверх, в гостиную и бальный зал. А поднявшись по лестнице ещё выше, на третий этаж, можно было попасть в наши спальни. Был ещё и четвёртый, чердачный, этаж с низкими потолками, где в крохотных комнатках-каморках ютились слуги. Если же вернуться в вестибюль, то у подножия парадной лестницы можно обнаружить дверь, за которой начиналась уже совсем не парадная, а обычная лестница, ведущая в подвальный этаж, где находилась кухня и работали слуги. Ну и, наконец, прямо напротив главного входа располагалась малая гостиная, душа нашего дома. Как и положено, его душа и сердце были неразрывно связаны друг с другом.