Поел Федя гуся. — Ну, здоров-ли Феде гусь?
— Ничего себе гусь. Да и вкусный какой. —
Уж ты воля, ты воля, ты воля моя.
Взяли воры Тараску.
Уж и воры лихие Тараску подпаска.
Просят покорно, наступя на горло:
— Уж ты дай-отдай нам Тарас,
Что припас ты в клеть не про нас.
— Хорошо, грит Тараска, отдам,
Все одно, что мне, что вам,
Что купить, что взять, что слямшить,
Только ключик от клети затерямши.
Уж вы дайте мне воры топорок,
Отшибу я у клети замок. —
Дали воры топор. А Тараска, хитер человек,
Топором ворам башки посек.
Ах ты воля, ты воля, ты воля моя.
Присказку ладно да складно повесть,
Глянь-поглянь и полдела есть.
Жили привольно князи да бары.
Девки их румяны, кони чубары.
Жил на Москве Мухояров князь.
Вон, мол, куда наша песня повелась.
Реви, Данилка, в сурну громчее; Гаврилка, пляши горячее. Небось, шапку не потеряешь, волосяная — своя, сапогов не стопчешь — своекожаные.
У Мухоярова у князя высоки хоромы.
Полны ухожи, полны закромы.
Сорок сороков одних чашек золотых,
Пол сорока жеребцов проездных.
Не по нашенски жил князенька. Инда завидки берут. А у нас и всей-то медной посуды гребень да пуговица, всей-то рогатой скотины таракан да жуколица. Покажь, Гаврилка, девкам бодущего таракана.
Князь Мухояров богат да силен.
Что душенька запросит, все делать волен.
Всех-то он могутней, в миру-ли, на войне-ли,
За столом-ли брашным, на мягкой-ли постеле.
Ну и то сказать, родись он не в княжом дому, и всего-то был-бы конного полку пешей кобылой под литаврами. Знаем мы ихнего брата.
А я и шел-бы воевать,
Да лень саблю вынимать.
У Мухоярова у князя красавица дочка.
Румяна, что твой розан; бела, что сорочка.
Шелки шемахански, подвес вырезной.
Звать Катериной, величать княжной.
Эй, молодуха! Чего над Данилкой подсмеиваешься. Мекаешь, стар? Не смотри, что с плешинкой да с сединкой; он у нас еще молодой совсем, шкура не ворочена и голова всего-на-все первая на плечах. Жених!
Звать, стало-быть, Катюшей, величать княжной.
Уж так-ли полюбился ей Вася стремянной.
Поздней ночкой встанет, в сад заглянет.
Ночка холодна, уж и цветик вянет.
Ну да уж согреются, до свету целуются.
Глазками красуются, ручками милуются.
А что бы того — ни-ни. Примечай, девки, мотай на ус.
На заре Катюша в постелю пухову.
Плачет-разливается: Вася больно люб.
А про то не молви и попу на духу.
Женишок ли Вася? Князь-то чай не глуп.
День за́ день боле сохнет княжее отродие.
И с румянца спала. Вчуже жаль.
Говорит княгиня мать: — князь, ваше благородие,
Уж княжна то наша, слышь, не влюблена ль. —
Князь на то крякнул, бороду погладил
И такую-ли речь наладил:
— Ваше благородие, дескать как вы мать,
В бабьих завирушках должны больше понимать.
Ну а про то, что я моим умишком ведаю,
С соседом покалякаю; я ныне у него обедаю. —
А сосед евоный старик воевода.
Богатей и тоже княжого заводу.
Ты чего, парень, лезешь! Не трожь, мол, цымбал. Не твоих памороков дело. Отваливай что-лича, разиня.
Как про то про самое заслышала княгиня,
— Грех, грит, да беда, грит, на ком не живет. —
Ну стелет да мелет, врет да плетет.
Потому как грозен был князь. Разъелся на даровыхъ то хлебах.
А князь грит: — пошла, грит, Катюше доложи,
Княжне мою волю княжую скажи:
Отец, дескать, дочечке найдет женишка,
А дочечка пусть перетерпит пока. —
Пошла мать княгиня, пошла в теремок.
— Здравствуй, грит, дочечка, — А той и невдомек.
— Что мол, матушка, что мой свет,
Что ваше благородие изволит приказать?
— Твому благородию отцов завет:
Сидеть, хорошеть да суженого ждать.
— А суженый, мамашенька, мой суженый кто? —
А та ей: — Воевода, мол, похоже на то.
То девка заслышавши, белее плата стала.
Склонилась былинкой, и на пол пала.
Не вздыхай, девки, смотри веселей. Песня наша не кончена.
Коротко-ли, долго-ли, со свадьбой порешили,
Девку болезную как в мешок зашили.
Вот как о ту пору в лесах за Волгою
Ранним-ли утром, ночью-ли долгою
Он и сокол ясный, он и черный вран,
Думу думает Разин Степан.
Как Волга, наша Волга, та дума широка,
Как море Хвалынское, та дума глубока.
Слезой народной вспоена, огнем да железом.
Уж так-ли подошло, что вовсе до зарезу.
Как буря та дума, как буря-ураган.
Народ родной оволить задумал Степан.
Он три года таился по дальним по чащобам.
Помошничков разбойничков высматривал в оба.
До сроков таился. А как сроки подошли,
Народу объявился близь Калмыцкой земли.
— Эй слушай, народ честной, эй слушай народ.
Берись-ка, народ, за колья-топоры.
Пойдем-ка, народ, наших ворогов бить.
Пойдем-ка, народ, свободы добывать.
— А кто наши вороги, народ загудел,
Кого мы пойдем топорами бить?
— Наши вороги подъячие породы собачьей,
Наши вороги ярыги, что людей пишут в книги,
Воры приказные и с ними сволочь разная,
Брюхачи-воеводы волчьей породы,
Знать московская, баре да князи,
По чьей великой милости не выйти нам из грязи,
Помещики сутяги убивцы кровопивцы
И все, кто нам насупротив с ними случится.
Вот кто наши вороги, русский народ.
Пойдешь-ли со мной наших ворогов бить?
— Мы пойдем, Степан, наших ворогов бить.
Мы пойдем, Степан, усадьбы палить.
Мы пойдем, Степан, застенки громить.
Пойдем рушить, Степан, неправые суды.
Мы пойдем, Степан, на Кремль на Москву.
Мы пойдем, Степан, свободы добывать.
А ты, Степан, нас к правде веди.
Айда, ребята, топоры вострить.
Айда, ребята, колья тесать.
Айда, ребята, готовить коней.
Айда, ребята, зипуны латать.
Коротко-ли, долго-ли, рать изготовилась.
Аржаная-ли рать сермяжная.
Колья-дреколья, вилы топоры.
Рать идет, могутные песни поет.
Рать идет, могутные песни поет,
Впереди той рати Разин Степан.
Эй, ребята, гляди соколом! К делу подходит. Девки, не тоскуй, не крушись! Еще про любовь скажем.
Как и шли сердешные темной тучей
По полям, по лесам — нет ни души.
Как дошла до Волги рать могучая,
Принялась царевых слуг крушить.
Уж они крушат, как орехи лущат.
Валят-бьют валом, как овес цепом.
И приказных бьют, и подъячих бьют.
И ярыжек бьют, и помещиков бьют.
Караваны со товарами в полон берут.
И колотят и молотят да и песни поют.
Уж и как тут быть, скомороху как быть.
Сами ноги пошли, не удержишь никак.
Расступись, народ, скоморох пошел.
Эй, ребята, шире круг! Девок в боки толкай
Тега-тега, тега-тега, гуси белые!
Цып-цып, цып-цып, пестры курочки!
В Москве в белокаменной как про то прознали,
Про тою про самую рать Степанову,
С пушками да с ружьями войско собирали,
Во мундиры синие обряжали заново.
Ну скоро-ли, не скоро-ли, войско изготовилось, к Волге пошло. А князя Мухоярова сосед, Катерины дочки его жених старый, он как воевода, тоже с войском ушел. Свадьбы сыграть не поспели; должно не все у невесты пошито было. Ну да известно: бабьи сборы — гусиный век.
Как и шли солдатики по дороге.
Как и шли сердешные поневоле.
Унтера их батогами поколачивают.
Командиры матершиной поворачивают.
Воевода в санях. Бородища — во.
Не буди, не трожь, не ворошь его.
Ах солдат, ты солдат, шапка красная.
Ах судьба твоя, солдатик, разнесчастная.
Ты кого, солдат, ты почто бить идешь?
По чью голову, солдат, ты ружье несешь?
— Ах сердешный, отойди, не расспрашивай,
Подневольного меня не испытывай.
Не спросясь меня парнишкой записали в полк,
Батогами да кнутами душу выдули.
Ты не спрашивай, не выпытывай,
Из очей слезы горючей не вытягивай.
Поднеси ты мне, сердешный, коль ты добр человек,
Поднеси ты мне, миленок, чару зелена вина,
Да побольше, да покрепче, чтобы душенька забыла,
Чтобы душенька забыла, перепутала,
Что налево, что направо, что кругом. Эх! —
Не плачь, девки. К концу веселей пойдет. Про солдатиков оно так. А про Мухоярова про князя и с Катериной дочкой, думаешь, забыли? А про стремянного Васюту?
Ой авсень! Ой авсень! Таусень!
За горами за долами круглый год ясен день.
Как у вас, а у нас вини козыри.
Наши блошки с вашей кошкой не повздорили-бы.
Будя. Будя. Стой, моя запевка.
Дай лапоточкам передохнуть.
От любви-печали сохнет девка.
Все не так, не этак да как-нибудь.
Ну и парню тоже Васеньке не сладко.
Чай в разлуке знаешь сам — беда.
Раньше было виделись украдкой,
Ну а нынче девку никуда.
Васенька прослышал про Степана Разина.
Дума пала на сердце глубоко.