— Здесь?
— У вас, если вы не возражаете. Вы живете один? На каком этаже?
— На десятом, — сглотнув, ответил Дрисса.
— Поехали, — приказным тоном произнесла Циглер, кивнув на двери лифта.
В кабине, такой же обветшалой, как холл, малиец смотрел прямо перед собой и не проронил ни единого слова. Женщина в черной коже тоже молчала, но Дрисса чувствовал ее взгляд и нервничал все сильнее. Он знал, что приход жандармского офицера связан с его недавними действиями. Нужно было отказаться. Он знал это с самого начала, но не нашел в себе мужества сказать «нет».
— Что вам от меня нужно? — Он осмелился подать голос, только выйдя из лифта. — Я спешу. Меня ждут друзья, мы будем смотреть футбол.
— Скоро узнаете. Вы сделали большую глупость, господин Канте. Огромную глупость. Однако, возможно, не все еще потеряно. Я пришла, чтобы дать вам шанс… выбраться из дерьма. Один-единственный шанс…
Дрисса обдумывал услышанное, пока открывал дверь квартиры.
Шанс… Это слово эхом отдавалось у него в голове.
Проклятье, куда они направляются?
Вначале Элиас и Марго считали, что «Форд Фиеста» едет на запад, но тот вдруг резко свернул к югу и Центральным Пиренеям, на границе двух департаментов — Верхней Гаронны и Верхних Пиренеев. Они покинули холмистую равнину и оказались в долине шириной во много километров, окруженной довольно высокими горами, хотя самые впечатляющие вершины гряды находились впереди. Следовавшие одна за другой деревни напоминали бусины четок. Марго начала опасаться, что их вот-вот заметят: они преследовали «Форд» уже добрую сотню километров.
На их стороне были предгрозовая погода и надвигающаяся темнота: ничто так не напоминает пару фар в зеркале заднего вида, как другая пара фар.
Тяжелые тучи наковальнями нависали над долиной, свет приобрел зеленоватый оттенок, странный и одновременно пугающий.
Марго этот пейзаж казался прекрасным, величественным, первобытным и враждебным. Элиас молча вел машину, внимательно глядя на дорогу. Они миновали деревню у слияния двух быстрых рек, два больших моста и череду домов. На некоторых балконах висели французские флаги, а на одном почему-то португальский. Обрывистые скалы в глубине долины впивались в небо на манер гигантской челюсти. «Куда их несет, будь они неладны?! — в который уже раз подумала Марго. — Если въедем в горы, вряд ли мы сумеем остаться незамеченными. Вечером на этой дороге не так много машин. Давид, Сара и Виржини могут в любой момент заметить „Сааб“».
— Проклятье, куда они едут? — в тон мыслям Марго спросил Элиас.
— Если они свернут на еще более узкую дорогу, мы не сможем их преследовать.
Элиас ободряюще подмигнул.
— Почти все дороги из этой долины заканчиваются тупиком. Мы отпустим их подальше, чтобы ничего не заподозрили, а потом нагоним.
Как этому парню удается сохранять хладнокровие? «Он блефует, — подумала Марго. — Ему тоже страшно, но он изображает крутого». Она начинала жалеть, что дала втянуть себя в авантюру. «Не нравится мне все это, старушка» — вот что он наверняка думает.
Квартира Дриссы Канте была крошечной, но очень колоритной. Яркие цвета — красный, желтый, оранжевый, синий — почти ослепили Циглер. Ткани, картины, рисунки, безделушки. В этом жилище царил веселый беспорядок, и она не без труда добралась до дивана, накрытого полотном с черным и болотно-зеленым геометрическим узором. В изголовье лежало несколько подушек цвета индиго.
Дрисса Канте постарался воссоздать в этом тесном пространстве атмосферу родной страны. Он сидел на стуле напротив нее и не шевелился. Дрисса смотрел на Ирен, и в его глазах был страх. Он описал ей свои встречи «с толстяком с жирными волосами» — подробно, во всех деталях. Циглер слушала очень внимательно и пришла к выводу, что «наниматель» Дриссы — частный сыщик. Это не слишком ее удивило: экономика все больше напоминала войну, и даже люди, занимающие видное положение в обществе, не брезговали услугами частных детективных агентств. Адвокаты представляли интересы мелких акционеров, когда в их частную жизнь вторгались корпорации, а также гринписовцев, ставших жертвами промышленного шпионажа, политических деятелей, в квартиры которых нанесли незаконный визит… Газеты чуть ли не каждый день писали о нарушениях закона в отношении частных лиц, некоторые судьи пытались навести порядок в этом бардаке, — но частный сыск стал общепринятой практикой.
Ирен знала, что размножившиеся, как тараканы, агентства и охранные фирмы прибегают к услугам наименее щепетильных из ее коллег. Жандармы, военные, бывшие сотрудники разведки поставляли им информацию. Дрисса Канте был одним из многих, и Циглер, по большому счету, не было дела до поручений, которые малиец выполнял для толстяка. Ее интересовал частный сыщик.
— Мне очень жаль, — сказал Дрисса, — но я больше ничего о нем не знаю.
Он протянул ей карандашный набросок — тот оказался лучше любого фоторобота.
Ирен посмотрела на уборщика. Он взмок от пота, его глаза с расширившимися зрачками блестели от страха и ожидания.
— Ни фамилии, ни прозвища, ни даже имени?
— Нет.
— Флешка у вас?
— Нет, я ее отдал.
— Ладно. Постарайтесь вспомнить что-нибудь еще. Метр девяносто, сто тридцать кило, темные жирные волосы, солнцезащитные очки. Это все?
Малиец колебался.
— Он сильно потеет, у него на одежде всегда темные круги под мышками.
Дрисса посмотрел на нее, ища одобрения, и Циглер кивнула.
— Он пьет много пива.
— Что еще?
Малиец достал платок и отер пот с лица.
— Акцент.
Она подняла бровь.
Дрисса колебался.
— Сицилийский или итальянский…
Ирен уставилась на него цепким взглядом.
— Вы уверены?
Еще одна секундная задержка.
— Да. Он говорит как Марио, хозяин пиццерии.
Циглер невольно улыбнулась и записала в блокноте: «Супер-Марио? Сицилиец? Итальянец?»
— Это все?
— Ну… да. — У него в глазах снова появился страх. — Разве этого мало?
— Там будет видно.
Теперь Эсперандье их слышал. Они находились через две двери, разговаривали, смеялись, строили прогнозы. Он даже мог разобрать слова комментаторов, объявляющих состав команды (вернее было бы сказать, что они выкрикивали фамилии, чтобы перекрыть шум толпы на стадионе и гуденье вувузел). Проклятье, парни еще и пивными бутылками чокаются!
Он закрыл папку. Работу можно доделать завтра. Несколько часов ничего не решают. Ему хочется выпить холодного пива и послушать гимны. Этот момент он любил больше всего. Эсперандье поднялся, и в этот миг зазвонил стоявший на столе телефон.
— Готов результат графологического анализа, — произнес голос эксперта.
Эсперандье опустился на стул. Тетрадь, лежавшая на письменном столе Клер. И пометки на полях работы Марго… «Хорошо хоть не я один страдаю на работе в такой судьбоносный вечер», — подумал он.
Сервас припарковался на тихой улице. Все окна в доме были темными. Горячий, напитанный ароматом цветов воздух проникал в салон через опущенное стекло. Мартен закурил и стал ждать. Через два с половиной часа красный «Спайдер» бесшумно проехал мимо него, на каменном столбе замигала оранжевая лампочка, и ворота медленно открылись. «Альфа Ромео» исчезла внутри.
Мартен дождался, когда в окнах зажжется свет, вышел из машины и не спеша перешел улицу. По другую сторону столба находилась небольшая калитка. Сервас нажал на ручку, дверца бесшумно открылась, и он пошел по изгибающейся в форме буквы «S» дорожке, выложенной плиткой, между клумбами, сосной и ивой. Огромная сосна напоминала тотем, стража этих мест. Сыщик поднялся по трем бетонным ступеням на высокую террасу. В доме по соседству работал телевизор. Что-то возбужденно говорили комментаторы, шумела перевозбудившаяся толпа. «Футбольный матч», — подумал Сервас и нажал на кнопку. Внутри раздался мелодичный перезвон, дверь открылась, и на пороге возник Франсис ван Акер.
— Мартен?
— Не помешаю?
— Входи.
Ван Акер был в шелковом халате, подвязанном поясом, и Сервасу почему-то подумалось: «Интересно, у него под этим нарядом что-нибудь надето или нет?» Он огляделся. Внутренняя отделка ничем не напоминала архитектурный стиль дома. Очень современно. Чисто. Пусто. Серые стены, светлый пол, хром, сталь, мебель темного дерева — совсем немного, картин и вовсе нет. Потолочные светильники и стопки книг на ступеньках лестницы. Через открытые окна веранды доносились детские голоса, тявканье собак и крики болельщиков — вносящие успокоение в душу символы нормальной, обычной жизни. Летний вечер… По контрасту с этой нормальностью тишина и пустота, господствующие в доме ван Акера, создавали давящую атмосферу и были отголоском одиночества, квазизамкнутой на себя жизни. Сервас понял, что в этом доме давно не было гостей. Франсис ван Акер увидел, что ему неловко, включил телевизор без звука и вставил диск в мини-систему.
— Хочешь выпить?
— Кофе. С сахаром. Спасибо.
— Садись.
Мартен опустился на один из диванчиков у телевизора. Через несколько мгновений он узнал Ноктюрн № 7 для рояля до-диез минор. В этой музыке было нервное напряжение, и он ощутил, как по позвоночнику пробежала дрожь.
Вернулся Франсис с подносом, сдвинул в сторону альбомы по искусству, поставил чашки на низкий столик и подвинул к Мартену сахарницу. Майор успел заметить царапины у него на шее. Реклама закончилась, и игроки сборной Франции вышли играть второй тайм.
— Чем обязан твоему визиту? — Хозяин дома повысил голос, перекрывая музыку.
— Можешь приглушить эту штуковину? — попросил Сервас.
— Между прочим, это Шопен. А звук я убирать не стану, мне так больше нравится. Итак?
— Мне нужно знать твое мнение! — гаркнул Сервас.
Ван Акер сидел на широком подлокотнике, скрестив ноги, и спокойно пил кофе. Мартен отвел взгляд от босых ступней и гладких, как у велосипедиста, икр старого друга. Франсис смотрел на него — спокойно и задумчиво.