Ему пришлось вытащить из карманов все вещи и выложить их на столик перед рамкой безопасности, после чего он попал в холл под стеклянной крышей, свернул налево и пошел мимо закрытых дверей залов, где проходили судебные слушания. У дворика с пальмами его ждала женщина — дальше без бейджика путь был закрыт.
— Спасибо, что дождалась, — поблагодарил он.
— Уверен, что он еще у себя? — спросила женщина, открывая бронированную дверь.
— Мне сказали, он работает допоздна.
— Не забудь наш уговор: ты не признаешься, кто тебе помог.
— Можешь не беспокоиться.
Сервас услышал, как открылась дверь в его палату, и на секунду по-настоящему испугался.
— Боже, как вам удается все время вляпываться в подобные истории? — громким, хорошо поставленным голосом произнесла Кати д’Юмьер.
— Все не так страшно, как выглядит, — облегченно улыбнулся он.
— Знаю. Я поговорила с врачами. Ну и видок у вас, Мартен… Вы напоминаете мне итальянского артиста из фильма шестидесятых… «Царь Эдип»…[52]
Губы Серваса снова разъехались в улыбке, он почувствовал, как натянулась закрывающая глаза, лоб и виски повязка.
— Хочешь кофе? — спросил другой голос.
Майор опознал своего лейтенанта и протянул руку за стаканчиком.
— Я думал, посетителей выгоняют ровно в восемь. Который сейчас час? — спросил он.
— Семнадцать минут девятого, — ответил Эсперандье. — Для нас сделали исключение.
— Мы скоро уйдем, — пообещала прокурорша, — дадим вам отдохнуть. Думаете, кофе — хорошая идея? Кажется, вам недавно сделали укол успокоительного?
— Сделали…
Сервас хотел воспротивиться, но медсестра даже слушать не стала, и он понял, что сопротивляться бесполезно. Кофе оказался на редкость невкусным, но у сыщика так пересохло в горле, что он готов был выпить любую дрянь.
— Я пришла сюда как друг, Мартен. Расследование находится в юрисдикции суда высшей инстанции департамента Ош, но лейтенант по старой дружбе объяснил мне подоплеку дела. Если я правильно поняла, вы считаете, что один и тот же человек много лет убивает людей из-за автобусной аварии, то есть мотив — та давняя трагедия?
Сервас кивнул. Они подобрались совсем близко… Копать следует именно в этом направлении: Круг, авария, смерть пожарного, смерть шофера автобуса… Все так очевидно. Но у сыщика все-таки оставалось сомнение. Оно возникло, когда они с Циглер ехали на озеро. Что-то не складывалось… Деталь, не вписывающаяся в общий ряд. К сожалению, ему никак не удавалось понять, какая именно, в том числе из-за мигрени.
— Если не возражаете, давайте отложим до завтра, у меня раскалывается голова.
— Конечно, и простите мой напор, — извинилась Кати д’Юмьер. — Мы все обсудим, когда вам станет легче. У нас нет никаких новостей о Гиртмане, но мы поставили пост у дверей вашей палаты.
Майор содрогнулся. «Вот ведь беда, — подумал он, — все жаждут оборонять эту дверь».
— Не стоит. Никто не знает, что я здесь, кроме врачей «Скорой» и нескольких жандармов.
— Конечно, но мы не можем не учитывать, что Гиртман уже несколько раз проявил себя, и мне это не нравится, Мартен, совсем не нравится.
— У меня под рукой кнопка вызова сестры. На всякий случай.
— Я ненадолго задержусь. На всякий случай, — передразнил Серваса Эсперандье.
— Вот и хорошо. Завтра, надеюсь, вам станет легче, и мы подведем предварительные итоги. Если понадобится, вручим вам белую тросточку, как у настоящих слепцов, — подвела итог Кати и пошла к двери.
Сервас махнул ей рукой.
— Спокойной ночи, Мартен.
— Ты же не собираешься просидеть здесь всю ночь? — спросил он, когда дверь за д’Юмьер закрылась.
— Ты предпочел бы медсестричку? — ухмыльнулся Венсан, передвигая кресло. — Какой смысл, если пациент не может оценить, красотка она или урод?
Циглер захлопнула папку. Златан Йованович не спускал с нее глаз, и взгляд у него был нехороший. Пока Ирен читала, он размышлял и прикидывал, что делать дальше. Она не знала, поверил ли толстяк ее обещанию уйти и все забыть, или нет. Он наверняка отметил для себя тот факт, что она не показала ему ни ордера, ни судебного поручения. Циглер насторожилась.
— Я это забираю, — сказала она, постучав пальцем по папке.
Йованович никак не отреагировал. Циглер встала. Он тоже поднялся. Его огромные ручищи безвольно висели вдоль тела. Дрисса Канте не ошибся: этот бугай весит килограммов сто тридцать, не меньше. Он медленно обошел стол. Ирен не отходила от своего стула: тактически было правильным пропустить его вперед. Но Йованович не сделал попытки напасть на нее и вышел в темный коридор. Циглер последовала за ним, упираясь взглядом в широкую спину. Она осторожно достала из кармана комбинезона оружие и пропустила момент, когда он метнулся вправо и исчез за дверью. Ирен взвела курок и крикнула:
— Йованович! Не дурите! Выходите немедленно!
Она вглядывалась в темноту открытой двери, до которой было не больше метра, не решаясь двинуться с места. Ей совсем не хотелось, чтобы стотридцатикилограммовая туша вывалилась из засады и измолотила ее кулаками, больше похожими на дубины.
— Вылезайте, черт бы вас побрал! Я не задумываясь пристрелю вас!
Детектив не ответил. Проклятье! Думай! Он наверняка стоит в углу за дверью с тяжелым предметом в руке, а может, и с пушкой. Она держала свой пистолет двумя руками, как учили в академии, потом медленно потянулась левой рукой к карману, где лежал айфон.
Внезапно раздался щелчок, и у нее зашлось сердце. Свет погас, и вся квартира погрузилась в темноту. Потом молния на секунду осветила коридор, прогремел гром, и снова стало темно. Единственным источником освещения остались уличные фонари и неоновая вывеска кафе. Струи дождя стекали по оконным стеклам, отбрасывая на пол черные змеящиеся тени. Циглер нервничала все сильнее. Она сразу поняла, что Йованович опытный и очень опасный человек. Неизвестно, чем толстяк занимался раньше, но он знал все хитрости сыска. Жужка при таких обстоятельствах сказала бы: «Стремно».
Следователь Сарте запирал дверь кабинета, когда в коридоре раздались шаги.
— Как вы сюда попали?
— Я депутат, — усмехнулся посетитель.
— Этот дворец правосудия — настоящий проходной двор… Кажется, мы не уславливались о встрече. Мой рабочий день закончился. Вас, кажется, пока не лишили депутатской неприкосновенности, — съязвил Сарте. — Но можете быть спокойны: я выслушаю вас, когда придет время, и задам еще много вопросов. Наши… отношения только начались.
— Я вас надолго не задержу.
Следователь даже не пытался скрыть свое негодование. Все политики одинаковы! Считают себя выше закона, думают, что служат стране, государству, а на самом деле заботятся только о собственных интересах.
— Что вам нужно, Лаказ? — спросил он, даже не пытаясь быть вежливым. — У меня нет времени на интриги.
— Я хочу сделать признание.
На небе полыхнула молния, задрожали стекла, и в тот же момент завибрировал телефон, напугав Серваса. Он протянул руку, пытаясь нащупать его на тумбочке, но Эсперандье оказался проворней.
— Нет, я его помощник… Да, он рядом… Сейчас, мадам…
Венсан вложил сотовый в ладонь Сервасу и вышел в коридор.
— Слушаю…
— Мартен? Ты где?
Марианна.
— В больнице.
— В больнице? — По голосу он понял, что она изумлена и напугана. — Что случилось?
Сервас рассказал.
— Боже мой! Хочешь, я приеду?
— Уже восемь, тебя не пропустят, — ответил он. — Приезжай завтра, если хочешь. Ты одна?
— Да. Почему ты спрашиваешь?
— Запри дверь и ставни. И никому не открывай. Договорились?
— Ты меня пугаешь, Мартен.
«Мне тоже страшно, — едва не признался он. — Я умираю от страха. Беги. Не оставайся одна в пустом доме. Переночуй в другом месте, пока этого психа не задержат…»
— Ничего не бойся, — сказал он. — Сделай, как я сказал.
— Мне звонили из суда. Юго завтра выпустят. Он плакал, когда мы говорили по телефону. Надеюсь, этот ужасный опыт его не…
Марианна не закончила фразу. Ее переполняли облегчение, радость за сына и тревога за него.
— Может, отпразднуем втроем?
— Хочешь сказать…
— Юго, ты и я, — подтвердила она.
— Марианна, ты не… торопишь события? Я тот самый легавый, который его посадил…
— Наверное, ты прав. — Она была явно разочарована. — Хорошо, отложим.
— Ужин, о котором ты говоришь… это значит, что…
— Прошлое — это прошлое, Мартен. Но «будущее» — тоже красивое слово, не так ли? Помнишь наш секретный язык? Только мы вдвоем.
Еще бы он не помнил! Сервас нервно сглотнул. Почувствовал, что на глаза навернулись слезы. Наверняка это действие лекарства, выброс адреналина, пережитые за день волнения.
— Да… да… конечно, — ответил он сдавленным голосом. — Позаботься о себе, пожалуйста… Я… До скорого.
Пять минут спустя телефон снова зажужжал. Эсперандье снова ответил, потом отдал телефон своему шефу.
— Майор Сервас?
Мартен сразу узнал этот юный голос, только звучал он иначе, чем при их последнем разговоре.
— Только что звонила мама. Директор тюрьмы сказал, что меня выпустят завтра, рано утром, что все обвинения сняты.
До Серваса доносились привычные звуки тюремной жизни.
— Я хотел вас поблагодарить…
Сыщик почувствовал, что краснеет. Он просто сделал свою работу. Но парень по-настоящему взволнован.
— Вы… классно поработали. Я знаю, чем вам обязан.
— Расследование не закончено, — поспешил напомнить Сервас.
— Да, я знаю, у вас ведь есть другая версия… Та автобусная авария?
— Ты тоже был в автобусе, Юго. Я хочу, чтобы мы об этом поговорили. Как только будешь готов. Нелегко ворошить горестные воспоминания. Но мне очень нужно, чтобы ты рассказал мне все подробности трагедии.
— Конечно. Я понимаю. Вы считаете, что убийцей может оказаться один из выживших?
— Или родственник одной из жертв, — уточнил Сервас. — Мы выяснили… — Он не был уверен, стоит ли продолжать. — Мы уверены, что шофера автобуса тоже убили. Как Клер, Элвиса Эльмаза и капитана пожарной службы… Таких совпадений не быв