Фонарик в горле, подсвеченная ванна, куклы в бассейне… Убийца впервые сознательно указал на эту связь, впервые сделал ее такой очевидной. В смерти пожарного, утонувшего в Гаронне, как и в гибели шофера автобуса, чья машина упала в озеро именно там, где автобус сорвался с обрыва, эта связь тоже присутствует. Но она тщательно замаскирована.
«Здесь ничего такого, — подумал он. — Никакого грима: смерть Клер — прямая отсылка к аварии». Убийца был в ярости и не контролировал себя.
Внезапно все встало на свои места. Почему он не видел то, что все время было у него перед глазами? Он вспомнил, что, найдя в саду Клер окурки, он испытал неприятное чувство, будто кто-то намеренно и очень ловко уводит их в другую, неправильную, сторону… За кулисами драмы угадывалась чья-то тень. Теперь он знал чья. Серваса затошнило. Он надеялся, что ошибается. Молился, чтобы так оно и было, глядя невидящими глазами в темноту. Раскаты грома отдавались в ушах. Внезапно он вспомнил. Конечно. Как он раньше не догадался? Все ясно как день. Он должен был понять. Нужно предупредить Венсана. Немедленно. И следователя…
Сервас нащупал мобильник, нажал большим пальцем на центральную кнопку, потом на маленькие кнопочки, пытаясь набрать номер, поднес трубку к уху, и равнодушный голос ответил, что он ошибся номером. Еще одна попытка. Тот же ответ. Звонок… Он нашел провод, надавил на кнопку. Подождал. Никакого результата. Он повторил попытку, потом закричал:
— Есть тут кто-нибудь?!
Нет ответа! Проклятье, куда они провалились? Он откинул простыню, сел на край кровати и спустил босые ноги на кафельный пол. Из глубины подсознания выплыло очередное странное ощущение. Есть что-то еще… «что-то», случившееся уже здесь, в больнице, в этой палате. Сегодняшняя встряска мешала мыслить ясно. Успокоительное подействовало: он отяжелел, чувствовал себя разбитым, но должен был во что бы то ни стало сохранять ясность сознания. Он думал о чем-то важном. Жизненно важном…
46Ничья
Он допустил всего одну ошибку, но этого оказалось достаточно.
Циглер вспомнила, как он погладил ее грудь, прежде чем уйти. У нее болело все тело, дыхание было поверхностным и свистящим. Она лежала в коридоре, на спине, с руками, скованными наручниками. Извиваясь, как земляной червяк, шипя от боли, она сумела ухватиться за край майки и резко потянула. Вот же черт, барахляная тряпка оказалась на редкость прочной и никак не хотела рваться. Проклятье! Made in China, а туда же! Ирен опустила затылок на пыльный пол, чтобы перевести дыхание. Наручники больно впивались в поясницу, мешая думать. Ирен увидела торчащий рядом с плинтусом гвоздь и попыталась подползти ближе к стене. Идея была идиотская, но попробовать стоило… Головка у гвоздя была плоская и достаточно широкая. Циглер решила перекатиться на живот, чтобы шляпка оказалась на уровне пупка, и на собственном опыте убедилась, как трудно двигаться с руками в наручниках. Камнем преткновения оказался правый локоть: он тормозил движение, не позволяя совершить перекат. Мешала осуществить задуманное боль в избитом теле — Йованович хорошо поработал. Только с третьей попытки Циглер преодолела препятствие и оказалась у цели. Она прижалась щекой и плечом к стене над плинтусом, чтобы майка нависала прямо над гвоздем. Почти получилось… Теперь нужно зацепиться краем за гвоздь и, ерзая из стороны в сторону, поднять майку до груди, а потом сделать резкий рывок. Раз, два, три… Ирен дернулась, ткань порвалась, и она возликовала. Ура! Маленькая, но победа…
Ирен закрыла глаза и прислушалась. Судя по доносившимся из кабинета звукам, Йованович открыл ящик стола, достал пистолет и вставил в него обойму. Она похолодела от ужаса, но тут услышала, что толстяк куда-то звонит.
Отсрочка…
Ирен так спешила, что даже забыла о боли. Ухватившись ладонями за пояс джинсов, она начала извиваться и не успокоилась, пока штаны не сползли до колен. Сделав последнее усилие, она отбросила их в угол, после чего окончательно лишилась сил. Этот мерзавец не знает, с кем связался. Ирен раздвинула ноги, приняв максимально непристойную позу, и подумала: «Ладно, давай возвращайся, ублюдок! Поиграем в маленькую Красную Шапочку и злого Серого Волка…»
— Черт, это что еще за номер?
Она подняла голову, увидела, как он пожирает масленым взглядом ее грудь, живот, розовые трусики, и поняла, что выбрала верную стратегию. Может, ничего и не выйдет, но крохотный шанс есть. Златан пребывал в тяжких раздумьях. Он понимал — сейчас не время предаваться забавам, но ничего не мог с собой поделать. Она в наручниках, лежит у его ног, и он может сделать с ней что захочет.
— Отпусти меня, — попросила Ирен. — Пожалуйста, не делай этого…
Она еще шире раздвинула ноги и выгнула спину, делая вид, что пытается освободиться. Трусики съехали еще ниже. Прекрасно… Он смотрит на нее. Взгляд жесткий. Мрачный. Примитивный. Хищник. Циглер легко читала этого человека. Возникшая перед ним дилемма была очень проста: нужно немедленно избавиться от этой женщины, но она так хороша, и она в его власти… Йованович, как всякий жестокий и порочный человек, не мог противиться зову инстинктов. Женщина беззащитна и безоружна, она в наручниках, почти голая… Такая возможность выпадает раз в жизни. Сексуальное возбуждение затуманивало мозг Златана, лишая способности мыслить трезво.
Йованович решился и расстегнул ремень. Циглер сделала глубокий вдох.
— Перестань… Нет… Не нужно… Не делай этого, — взмолилась она, точно зная, что мужчин, подобных Златану, такие слова возбуждают еще сильнее.
Он начал медленно расстегивать ширинку, шагнув к лежащей на полу жертве. Циглер стремительным движением обхватила его щиколотки ногами, подсекла и дернула.
Она заметила недоумение в глазах толстяка, он взмахнул руками и рухнул навзничь, ударившись головой о плинтус. Пистолет упал между ними и выстрелил, оглушив Ирен; горячий воздух обжег ей щеку, когда пуля прошла в сантиметре от ее лица и с сухим щелчком вонзилась в стену. В коридоре резко и кисло запахло порохом, Циглер извернулась и завладела пистолетом, опередив Йовановича. Она перекатилась на бок, глядя на свои ноги и целясь в Златана: это было непросто, ведь пистолет она держала в руках, на которых все еще были наручники.
— Не шевелись, выродок! Одно движение — и я разряжу тебе в живот всю обойму, грязный безмозглый говнюк!
Йованович вызывающе рассмеялся, глядя потемневшими от злости и страха глазами на дуло пистолета.
— И что ты мне сделаешь? — с иронией поинтересовался он. — Убьешь? Это вряд ли… Думаешь, тебя надолго хватит? Не забыла, что твой айфон у меня? Как и ключи от наручников. Через две минуты рука у тебя окончательно лишится чувствительности!
Он смотрел на нее со спокойной уверенностью хищника, который никуда не торопится и может вдоволь наиграться жертвой, прежде чем сожрет ее. Мерзавец попал в точку: правое плечо почти ничего не чувствует, рука с пистолетом трясется. Очень скоро она не сможет прицелиться, а он соберется с силами и нападет на нее.
— Ты чертовски прав, — усмехнулась она.
Толстяк бросил на нее удивленный взгляд и тут же завопил от боли: Циглер выстрелом раздробила ему коленную чашечку.
— Ты рехнулась, тварь! — завопил он, корчась от боли. — Ты могла… могла меня убить, гадина!
— Конечно, могла. Сам понимаешь, стрелять приходится наугад. Я могла попасть куда угодно… В живот, в грудь, в голову… Кто знает, куда полетит следующая пуля?
Йованович побледнел. Циглер опустила руки под углом сорок пять градусов к спине, чтобы пистолет оказался в сорока сантиметрах от тела, и выстрелила в сторону окна. Грохот пальбы оглушил ее, стекло разлетелось, на улице раздались крики.
— Надеюсь, на сей раз кавалерия поспеет вовремя, — удовлетворенно констатировала она.
В голову неожиданно пришла новая, ужасная в своей очевидности мысль: если он прав, ему грозит опасность. Здесь и сейчас. В этой больнице. Потому что убийца знает, где его найти, и знает, что он уязвим как никогда, и другого такого шанса не будет.
Сервас с ужасом осознал, что убийца, скорее всего, уже в пути.
Мартен сидел на краю кровати, понимая, что должен немедленно и как можно быстрее уйти из больницы и где-нибудь укрыться, но страх сковал тело и проник в душу. Он сообразил, что на нем больничная пижама, и принялся судорожно жать на кнопку вызова сестры. Никто не пришел.
Дерьмо!
Майор покрутил головой (инстинкт — великая сила!), встал, вытянул руки перед собой, ощупал зернистые стены, переплетение трубок над кроватью и наконец нашел стул, а на нем — большой пластиковый пакет с одеждой. Он снял пижамные брюки, натянул джинсы, положил в карман мобильник, обулся, но шнурки завязывать не стал и направился к двери — туда, где она предположительно находилась.
Коридор показался ему непривычно тихим. Куда подевался персонал? В памяти всплыло слово «футбол». Ну конечно! Франция вылетела, но можно ведь смотреть матчи и без участия национальной сборной… Или всех врачей и медсестер поголовно вызвали на другой этаж? Финансирование сокращают, персонала не хватает. Старая песня… Уже поздно, дневная смена разошлась по домам. Страх вернулся, Сервас покрутил головой из стороны в сторону и вдруг почувствовал себя совершенно беззащитным в этом гулком пустом коридоре.
Все чувства Серваса обострились до предела. Он выставил правую руку, добрался до противоположной стены и решил идти по ней налево, пока на кого-нибудь не наткнется. Сделав несколько шагов, едва не упал — на его пути оказалась тележка уборщика. Майор обошел препятствие и продолжил свой путь, не отрывая ладоней от стены. Трубы, пробковая доска с объявлениями, ящик с ключом и цепочкой — скорее всего, противопожарный… У него возник соблазн повернуть ключ, но он справился с собой. Дошел до угла. Повернул. Выпрямился.
— Здесь есть кто-нибудь? Помогите мне, прошу вас!