В стране Болиедало мы узнали об особом сорте риса, который вызревает быстро, через шестьдесят дней. Прошли эту страну, населенную спокойными людьми, видели ступы, монастыри, высохшее озеро, по берегам которого ходил Татхагата, и макака поднесла ему мед, который с благодарностью был принят, так что от радости она запрыгала, свалилась в яму и умерла — чтобы возродиться в мире людей… Иногда мне кажется, что это был наш Готам Крсна.
И уже оттуда мы дошагали до страны Стханешвара, до столицы великого царства Харши, речь о котором впереди. Земли вокруг плодородны, хлебов изобилие, потому и жители богаты и неоглядно щедры и почему-то любят колдовство, всяких магов. Мы видели на площади, как один из них танцевал с кобрами, а его напарник играл на дудке. Этот танцор сам извивался, как кобра. Смуглое его тело в одной набедренной повязке было гибким, искусным. И кобры вились вокруг него, как заговоренные танцовщицы. Но потом случилось вот что. Появился мальчик, на угли бросили благовонные травы, повалил дым, и маг достал веревку — и вдруг веревка встала, как кобра, а мальчик полез по ней вверх. Толпа ахала и восклицала. Музыкант выводил свою мелодию, и мне в какой-то миг даже показалось, что эта веревка — мелодия и есть. Я был озадачен всем этим. Но Джанги лишь ухмылялся. Потом он мне сказал, что знает эту уловку. Толстую веревку закрепляют на другой, тонкой прочной, выкрашенной очень ловко в цвета неба и облаков и протянутой между домами, вот и все. На угли нарочно бросали травы, чтобы все смазать и затушевать. А у кобр вырван ядовитый зуб.
Но не этим славна страна. Есть там поблизости великое поле Курукшетра. Его называют Дхарма-кшетра, Поле дхармы, Поле праведности. Но это не та Дхарма и не та праведность, которой учил Будда. Это поле закона древних иноверцев, брахманов.
Издавна враждовали два рода. И однажды во дворце сели они играть в кости и одни нечестно выиграли, так что проигравшим пришлось отправиться в изгнание на много лет, а когда они вернулись, противники не захотели впускать их и отдавать трон и дворец. Но народ возроптал, все устали от войн. Кто же прав? Цари не могли заставить своих подданных разрешить спор на поле боя. Но вдруг одному из них приснилась книга, книга на шелке, хранящаяся в пещере. И он велел искать ее. Вскоре ту книгу обнаружили. Что же там было написано? «Сражайтесь, потеряв тело, обретете небесные заслуги и вечную благодарность народа, и радость». Такова, кратко говоря, главная мысль этой книги.
При этих словах лицо советника просветлело, и он впервые благосклонно взглянул на монаха. Зимородок мгновенно перехватил этот взгляд, как прозрачную рыбку в потоке. А потом и вторую — из льющихся дхарм императора. И третью — из глаз евнуха.
— Но тогда я еще не знал всей книги, — гася сияние зимородка, проговорил Махакайя. — Ее смысл нам открыл один иноверец брахман. А войти в эту книгу мне дозволено было позже, в Наланде. И не все там было так просто. Книга была полна натянутых луков противоречий. Это был лабиринт. И я в нем продвигался с осторожностью, пока не извлек жемчужину, озарившую поле битвы Куру, куда мы, по совету того брахмана, и отправились…
Император поднял руку, и монах замолчал.
— Постойте, учитель, — сказал он. — Вашу речь должен услышать Пэй Синцзянь. Как раз завтра он прибывает в Чанъань из великого наместничества Аньси, что на краю той пустыни, в которой вам предстал дух песков. Пусть отдохнет и насладится столичным уютом, а послезавтра вместе со всеми станет внимать вам. Генерал в свое время сдал экзамен на степень минцзин, знатока канона второй степени, но получил бы и первую, если бы его не захватили иные дела, а именно — искусство войны. На этом поприще он добился многого. Так что мы назначили его помощником наместника приграничных земель. Он воевал с тюркютами каганата. И сейчас сдерживает их. Он рад будет услышать об этой великой битве. Это великий воин… — Император обернулся к евнуху и попросил его рассказать что-нибудь о Пэй Синцзяне.
Евнух встал и, поклонившись, начал:
— В походе против степняков войско встало лагерем, солдаты выкопали рвы и насыпали оборонительный вал, все устали и хотели спать. Как вдруг последовал приказ снять лагерь и перейти на близкий холм. Солдаты зароптали. Командиры не понимали, что происходит, и тоже выражали свое неудовольствие. И только Пэй Синцзянь был неколебим и спокоен. Он требовал неукоснительного исполнения приказа. Пришлось солдатам все собирать: палатки, котлы, оружие, снова впрягать лошадей в повозки, седлать лошадей. И они двинулись к холму уже в темноте. Только взошли на него и принялись обустраиваться, как разразилась буря. Кто успел установить палатку, а кто и нет, и тем пришлось залезать под повозки, укрываться рогожами и щитами, многие вымокли. Но могла случиться и бо́льшая беда — внизу уже бушевал поток из грязи, камней и воды и весь лагерь смыла бы эта бешеная река. И солдаты, и командиры дивились прозорливости Пэй Синцзяня и ясным утром спрашивали у него, как ему удалось все предугадать? Он лишь хмыкал, а потом молвил. Он сказал, что впредь все должны беспрекословно исполнять его повеления. И все в знак согласия склонили головы и встали на одно колено, вложив кулак в ладонь. Все с тех пор и были также едины, как кулак и ладонь.
Император кивал и улыбался. Советник Фан Сюаньлин глядел одобрительно.
Глава 15
На этот раз император пожелал слушать рассказ в Палатах Сянлуаньгэ, Парящего феникса. Все там было то же, что и в Палатах Отдыхающего феникса, только вместо водяных часов — часы ароматные, сделанные из курительных палочек в красных пометках на равном расстоянии, и время здесь буквально тлело и благоухало в клюве бронзового феникса с распахнутыми крыльями.
Слушатели были всё те же, но прибавилось трое мужей, и один из них статный, высокий, дородный, с черными бровями и черными усами и румянцем на щеках, в варварском степном двубортном коротком халате кричащего желтого цвета с узкими рукавами и круглым воротником, в узких штанах и мягких кожаных сапогах и в шапке из леопарда и был Пэй Синцзянь. Хотя поначалу монах принял его за кого-то другого, скорее за сопровождающего двух мужей в летах — так он был молод.
После всех церемониальных возгласов и поклонов все наконец уселись и приготовились внимать рассказу монаха с гладко выбритой головой в шафрановой одежде. Почему-то Махакайе почудилось, что он не один, что кто-то готов помогать ему, он даже невольно покосился направо и налево, но, конечно, никого рядом не было. Наверное, просто он погрузился накануне в воспоминания о походе на поле Куру, а ходили они туда вдвоем с Джанги и с тем брахманом.
— …Поле Куру лежит поблизости от столицы страны Стханешвара к востоку. Что мы увидели там? Зеленую равнину с редкими деревцами и маленькими речушками. Эти деревца вдруг и напомнили каких-то героев той древней поры. Говорят, вся эта равнина была усеяна телами, как снопами сжатого хлеба. Много их было, полегших воинов с одной и другой стороны. Много имен. Но сохранились лишь некоторые для потомков. И они и стоят, как эти зеленые деревья равнины Куру. Брахман нам их назвал: Арджуна, Кришна, Дурьйодхана, Бхишма, Друпада, Вирата, Карна, и Дрона, наставник всех этих героев, вставших друг против друга, хотя он и был брахманом, но любил искусство войны и обучал с любовью своих подопечных.
Из-под клюва зимородка брызнула целая стайка рыбок густо-красного цвета над леопардовой шапкой Пэй Синцзяня. Глаза помощника наместника излучали крайнее любопытство.
— И теперь все его ученики встали друг против друга. Обе стороны принадлежали к одному роду. Но они были листвой двух ветвей. А Карна так и вовсе был в близком родстве с теми, против которых по недоразумению встал. Он был братом своих противников, братом по матери. Его матери Кунти один мудрец открыл мантру призывания Сурьи, бога солнца, и она взяла из любопытства и произнесла ее. Явился блистающий бог. Узнав нелепую причину призыва, он велел выбирать девушке: либо соитие с ним, либо наказание ей и тому мудрецу, и она выбрала первое. Так и родился Карна с золотого цвета кожей, крепкой, как броня. Родила она тайно и в корзине доверила ребенка реке. Его нашли и воспитали. И перед битвой настоящая мать открыла сыну тайну его рождения и молила не сражаться против братьев. Карна ей отвечал, что раз она его бросила, то уже и не мать ему. Но все же обещал не разить братьев — всех, кроме лучника Арджуны. Ведь Карна тоже непревзойденный лучник, и пусть боги решат, кто лучший.
И так они выстроились друг против друга. Развевались стяги, блестели щиты колесниц, ржали и фыркали кони, ревели слоны. И вострубили в морские раковины умельцы. Но прежде чем войска сошлись, Арджуна, великий воин, сказал своему колесничему, что дух его смутился от того, что напротив стоят его сородичи, деды, отцы, наставники, дяди, товарищи, братья, как он может разить их стрелами из своего огромного и ужасного лука с именем Гандива? Лук этот был подобен радуге. Арджуна отрекся от победы, счастья, царства и наслаждений, чтобы не утвердилось нечестье, не смешались варны, не упразднились законы, вековые устои. Лучше пусть его безоружного, не противящегося убьют. В этом больше отрады.
И колесничий ему отвечал. А надо сказать, что колесничим у него был бог Кришна, еще его называют Говинда, что значит — Получающий коров, называют Мадхусудана, что значит Убийца Мадху, называют Джанардана, что значит Жаркие лучи, и много у него еще имен. А имя Кришна значит Черный. Это было девятое воплощение богов: Вишну, Бхагаван, Нараяна. Но он же и просто черный раджа, двоюродный брат тех, на чьей стороне стоит его колесница.
И мой Джанги, конечно, воскликнул: «Йиихху!» И шепнул мне на ухо, так, чтобы брахман не услышал, что иногда чувствует себя десятым воплощением Кришны. А я, недостойный, сейчас чувствую себя тем сказителем Санджаем, которому был дан дар ясновидения и яснослышания, чтобы рассказывать слепому и старому радже Дхритараштре, дяде одних и отцу других, все, что он видит и слышит на поле Куру.