— Новый монастырь все так же принадлежит монахам вашего учения? — спросил он.
— Да.
— А строили его для славы Ахура Мазды, — произнес священник, и его лоб упрямо светился в отражениях листвы, играющей на солнце. — И в нем пылал негасимый огонь.
— Огонь мысли горит в нем и поныне, — отвечал Махакайя.
Исатвастра медленно перевел взгляд на него.
— И может быть, — продолжал Махакайя, — человек — главное святилище. Один старик в монастыре Приносящего весну фламинго, звездочет, друживший с детства с песнопевцем Девгоном, рассказывал, что у вас слово и мысль в почете…
— Верное слово и чистая мысль, — тут же добавил священник, внимательно глядя на него исподлобья.
— Да. Благая Мысль, Истина. И ваш рай — Дом Блага, Обитель Лучшей Истины. Так мне объяснял старик.
Он подождал, что на это скажет священник. Тот ничего не говорил, а лишь смотрел на монаха.
— И дороги мыслимые ведут туда, — продолжил Махакайя. — И это похоже на акашу. В акаше идет звук. Звук может быть видимым. Надо овладеть этим умением.
— Для чего? — спросил священник.
— И тогда можно там странствовать. И войти в Благую Мысль. — Махакайя помолчал, припоминая все, что говорил ему Таджика Джьотиш. — Старик звездочет рассказывал про озеро, в котором хранится семя Заратуштры, у Горы Господина. Из этого озера и должен явиться Спаситель. Как наш Майтрейя. Старик говорил, что он узнал у песнопевца: Шкух Клемх за тем и шел.
— Кто это? — спросил священник.
И Махакайя рассказал о странном пришельце по имени Шкух Клемх и обо всем, что с ним случилось.
Наступило молчание. Слышны были голоса детей где-то на речке.
— Каково же ваше решение? — наконец спросил священник.
— Видимо, этой книге суждено было прибыть сюда, — ответил Махакайя.
И они вернулись к монастырю.
Исатвастра остался поджидать у ворот на улице, а монах сходил в хранилище и вскоре появился с завернутой в холстину берестяной книгой. Священник протянул руки. И принял книгу. Но прежде чем она оказалась в его руках с длинными пальцами, сквозь них пронесся цветной вихрь зимородка.
Глава 17
В воротах Императорского города Чжуцюэмэнь монах, как обычно, показал пайцзу, часть медной рыбки на шелковом шнурке, которую прикладывали к другой части, находящейся у привратника; да его уже и так знали стражники. Хотя время от времени они и менялись.
Дальше он проследовал по Императорскому городу мимо Приказа придворного этикета, потом мимо Приказа жертвоприношений и оказался у нарядных ворот Чэнтянь — Восприятия Воли Неба. Здесь он тоже протянул стражнику пайцзу. Скуластый воин в кожаных доспехах, при мече, велел ему пройти дальше и ждать. Вскоре дежурный начальствующий пристав Привратной гвардии его обыскал. Все это неукоснительно повторялось.
Махакайя вошел в ворота и остановился уже на другой стороне, в Дворцовом городе. Здесь он всегда ждал прихода евнуха. Передвигаться по Дворцовому городу можно было лишь в сопровождении.
И он стоял, смотрел на величественные здания дворцов и павильонов с черепичными крышами и драконами, на дорожки и широкие пути, усыпанные белым песком и вымощенные каменными плитами. Дворцовый город казался безжизненным. Только птицы прыгали по веткам деревьев, кипарисов и кедров и оставляли следы на белом песке. Но вот промелькнула чья-то фигура и скрылась. Впрочем, у дворцов и павильонов стояли стражники. Но они казались уже и не людьми вовсе, а такими же статуями, как и статуи предков в воинском облачении из красноватого гранита и серого песчаника, возвышавшиеся повсюду на каменных шарах. Стражники из плоти несли службу здесь, на квадрате Земли, а на круге Неба эту же стражу несли Предки.
Махакайя снова удивленно вспоминал, как они вступили в первый день целым караваном в запретный Дворцовый город, чтобы их мог рассмотреть из галереи император, еще не решивший, казнить или миловать ослушника. Может быть, то была прихоть наложницы У Мэй. Монах уже слышал о ней всякие истории. Однажды, глядя на строптивого коня, которого пытался объездить умелый уйгур, У Мэй сказала, что знает верное средство укрощения. «Какое же?» — спросил император. И она ответила, что вначале коня следует отхлестать железным прутом, если это не поможет, то ударить его кувалдой, а как и кувалда не возымеет действия, — пусть мясник острым ножом вырежет ему язык. Говорят, император, большой любитель лошадей и отличный знаток и наездник, с ужасом взглянул на молоденькую наложницу. И даже не захотел, чтобы она разделяла с ним ложе… Но почему-то она умела всюду сопутствовать ему. Ее звали Всепроникающей У. И часто именно она затевала какие-то необычные представления во дворце, например, спектакль, в котором играли не люди, а собачки; или гонки крыс с подожженными хвостами, — чтобы хвосты горели, их обмазывали маслом дикого огня. Правда, случалось это, когда император участвовал в военном походе или отъезжал куда-либо в провинцию.
Махакайя, вспоминая полет зимородка в ее дхармах, снова удивлялся: как это еще верблюдов и лошадей книжного каравана в тот день не заставили танцевать и не сделали что-нибудь еще с ними — забавного, по мнению Всепроникающей У.
По дальней дорожке просеменили две нарядные девушки. Появились слуги, они что-то несли в корзинах. И снова Дворцовый город опустел.
Монах ждал. Может, о нем не доложили?..
Но через еще какое-то время его окликнул какой-то мелкий чиновник в светло-зеленом халате. Он спросил, чего ожидает монах? Махакайя ответил. Чиновник сказал, что евнух занят и ждать можно бесконечно.
— Что же мне делать? — спросил Махакайя.
— Идти.
— Куда?
На мгновенье тот человек замешкался, но ответил, что в павильон Линъяньгэ у пруда.
— Но как же я пойду один?
И тот сказал, что не один, он сам его будет сопровождать. И они пошли по плитам, потом по песчаной дорожке. И когда впереди уже появились кипарисы на берегу пруда и павильон, сопровождающего кто-то громко окликнул. Тот оглянулся, отозвался и, сообщив, что ему надо срочно отлучиться, торопливо ушел.
Махакайя остался один. В первые мгновения он даже не сообразил, что произошло. А сообразив, успокоил себя мыслью, что это быстрая заминка, сейчас все образуется и тот человек в зеленом халате и с каким-то стертым лицом вернется.
Но человек в зеленом халате не показывался. Махакайя растерянно озирался. Ему были известны строжайшие правила Дворцового города. Нахождение здесь гостя без сопровождения было преступлением и каралось удавлением. Из-за стен дворцового города и стен Императорского города доходили слухи о несчастных… Нет, в Императорском городе это правило не действовало, а только во Дворцовом. Но и стены Императорского города охватывали Дворцовый город. Не так-то легко было пробиваться слухам. Где же этот человек?
Махакайя пытался вспомнить его лицо и не мог. И не помнил имени. По имени ли его окликнули? Что же делать? Подождав еще, Махакайя в нерешительности повернул назад, но, увидев, что до ворот далеко, а до павильона уже близко, — пошел туда.
Стражники преградили ему путь в павильон. В его руке тускло блеснула пайцза. Узкие глаза стражников поймали этот блеск, но на них это никак не подействовало.
— Его Величество ждет меня, — сказал Махакайя.
Стражники переглянулись. И один из них сказал, что сегодня павильон пуст.
— Куда же мне идти? — растерянно спросил монах.
Стражник пожал плечами.
Постояв еще перед входом в павильон, монах повернулся и спустился по каменному крыльцу, намереваясь уходить к воротам. Но тут его окликнули. Это был второй стражник с насмешливым дерзким лицом.
— Идите, наставник, туда! — сказал он, указывая вправо. — Там уже можно проходить свободно.
И монах направился туда. Это было боковое крыло дворца Тайцзидянь — Шангэ. Там действительно не было гвардейской стражи, хотя монах приближался к сокровенным местам Дворцового города. Монах понял, что ошибся, пойдя сюда. Но было уже поздно.
Навстречу ему шли двое.
— Стойте! — приказал один в панцире из металлических пластин, покрытых кожей, с кругами на груди, приподнятыми плечами и в металлическом шлеме с гребнем.
Он был как будто в металлической раковине, странное мыслящее существо.
— Я, чжунланцзян[386] Фу Цзи, требую от вас ответа: кто вы и почему находитесь здесь один?
Махакайя ответил, кто он, и зачем сюда явился, и как оказался один.
— Имя и должность водившего вас человека? — спросил Фу Цзи.
Этого Махакайя не знал.
— Пойдемте, — приказал Фу Цзи.
Махакайю привели в башню. Они поднялись на второй ярус, и там, в просторной комнате, их принял чжанши[387] Ли Чун-сы с одутловатым лицом, мокрым от какого-то недомогания, он то и дело отирался шелковым платком и обсасывал кончики жидких бесцветных усов. Вопросы повторились. Махакайя отвечал то же. Выслушав, Ли Чун-сы утерся и вывел монаха из комнаты второго яруса.
Выйдя из башни, они направились к востоку от ворот и пришли в небольшое здание Привратного надзора. В одной из комнат их принял цзянцзюни[388] Фан Чжоу, скуластый светлоглазый сухощавый мужчина средних лет. Вопросы были заданы те же. Ответы даны те же. Но когда монах добавил, что император ожидает его, Фан Чжоу резко ответил:
— Это не так!
Но объяснять больше ничего не стал и сказал, что о дальнейших шагах узнает у да цзанцзюня[389]. С этими словами он вышел. Его не было долго. Махакайя чувствовал какую-то сновидческую странность происходящего. Вообще все эти дни, что он ходил во дворец, казались ему такими же. Пусть он и бывал во дворцах, во дворце того же Харши, но дворец Сына Неба за двойной защитой стен был и впрямь чем-то подобным Полярной звезде. Жители Поднебесной в основной своей массе ни разу не видели ни этого дворца, ни императора. Сын Неба для них и впрямь обитал где-то на небесах. И Махакайя никак не ожидал, что из преступника превратится в собеседника Сына Неба. Это было невероятно. И когда Фан Чжоу вернулся и приказал увести его и они вернулись к воротам, а потом направились куда-то из Дворцового города в Императорский город, Махакайя подумал, что наконец-то пробуждается.