Премудрости йоги, которыми с ним щедро делился Кесара со спутанной гривой, дали ему стойкость в принятии всего. Йогины были и в Наланде, и именно йогины Дхармы, а не Санкхьи. Но с Кесарой никто не мог сравниться. И он, в общем-то, не жаловал последователей Дхармы, но почему-то к Махакайе проникся симпатией. Возможно, потому, что монах пришел из далекой Махачины. Или из-за того, что увидел сандаловый красный посох и спросил, чей он. Махакайя ответил, что его. «А кому он принадлежал раньше?» И, услышав имя Джанги, уточнил, не одноглазый ли это шрамана? Крсна?[399] На утвердительный ответ широко улыбнулся. «Этот Посох еще жив? Еще пылит по дорогам?.. Жаль, что когда-то он не согласился стать моим учеником. У него большие способности». И попросил Махакайю рассказать о нем.
…В Наланду и шли они, проведя несколько дней в столице царства раджи Харши. В тот раз Махакайе не довелось увидеть этого великого правителя. Но уже много о нем пришлось слышать.
Когда умер отец, трон занял старший брат Харши. В это время его сестра попала в плен после поражения ее мужа, правителя страны Маукхари. На освобождение сестры Раджьяшри и отправился старший брат; нанес поражение врагу, но был предательски убит.
И тогда сановники и народ просили взять власть его. Харша пребывал в молитве перед изваянием Авалокитешвары, пока не услышал от нее наставления, и тогда он занял престол, но первые годы правил вместе с освобожденной сестрой. Воины не снимали доспехов пять и больше лет. В сражения ходили пять тысяч слонов, тысячи пеших воинов, тысячи конников. И Пять Индий им покорились. И после того Харша установил великий мир. Вышло повеление не есть мяса. Всюду возводились ступы и приюты для странников с запасами еды и лекарств. В святых местах он строил монастыри. А раз в пять лет происходит в стране мокшамахапаришад, большое собрание, посвященное мокше, сиречь — освобождению. Это необыкновенный праздник дарения украшений, денег, одеяний, съестных припасов, и в первую голову одариваются вдовы, немощные, одинокие, бедные, — так что казна пустеет и там гуляет только ветер.
Раз в году в столице устраиваются собрания шраманов из разных стран, они прибывают загодя, чтобы освоиться и подготовиться, потому что потом в течение трех-семи дней происходят настоящие сражения умов. Послушать диспуты собираются все жители. Это тоже праздник — но уже праздник дарения мудрости. Проигравшие получают насмешки и понижения, выигравшие возводятся на трон Дхармы, и им внимают правитель и остальные. Преступивших правила монашеской жизни изгоняют из страны. Проявить себя могут приверженцы разных учений. Пока не наступил сезон дождей, Харша совершает поездки по стране, хотя в провинциях сидят наместники. Налоги там необременительны: владельцы земель платят одну шестую часть урожая.
В молодости Харша был иноверцем, но благодаря сестре Раджьяшри в зрелые годы его сердцу близко стало учение Дхармы.
Четвертую часть дохода от личных земель Харша предназначает для вознаграждения ученых и литераторов. При дворе живет знаменитый Банабхатта, написавший «Харшачариту», историю Харши, и поэму «Кадамбари». И сам Харша сочиняет…
Махакайя вспомнил попугая, выкрикивавшего имена героев одной драмы Харши.
На Харшу было совершено покушение, затеянное брахманами, недовольными тем, что он оказывает много внимания учению Дхармы. Но Харша остался жив.
А все-таки иноверцы там процветают.
И словно в доказательство того они, покинув столицу, вскоре узрели храм Солнца из синего камня, покрытого затейливой резьбой, а рядом другой большой храм Махешвары, такого же небесного цвета, богатый и прекрасный. И в каждом храме по тысяче прислужников, и днем и ночью там слышны песнопения и музыка.
Неподалеку на южном берегу Ганги ступа, построенная Ашокой. Татхагата там учил о непостоянстве и нечистоте тела…
И сейчас Махакайя ощутил с новой силой всю справедливость этого поучения. Тело и темница слились в одно целое. Но кто в нем пребывал? Монах с именем? Это всего лишь наименования, слова. Ведь «я» этого монаха призрачно, иллюзорно, словно дуновение ветерка: фью… Слово — лишь звук. Звук как флажок для слова. Но что такое слово? Соседство букв. Оно может быть любым. Также и дхармы, из потока которых все и состоит. Флажками люди пометили всё в мире. И как-то договорились это учитывать. Слова зависят от людей. Люди зависят от слов. Разве это не зыбкая связь, не зыбкая основа? Нет ничего, что не было бы пратитья самутпада, то есть причинно-зависимым. Все имеет причину, все зависит от чего-то. Так учил Нагарджуна, один из первых настоятелей Наланды. Он учил о том, что нет ни единой дхармы, которая бы не была причинно обусловленной. Нет ни одной дхармы, которая бы обладала свабхавой — своебытием. У каждой дхармы отсутствует «я». Они пустотны. Пустотен и набор дхарм, находящийся сейчас здесь. И все слова бессильны.
Может быть, это не темница монаха Махакайи, а того несчастного по имени Шкух Клемх? По сути, все мы в темнице. И как же из нее выбраться?
Только обретя понимание всего и достигнув состояния Будды…
«Но и это — слова, — вдруг подумал монах. — И я снова в плену слов. И меня снова манит иллюзия найти такое слово, или два слова, или больше — которые даруют свободу, за которые можно ухватиться, как за ноги птиц, взлетающих после отдыха с болотца. Пусть это будут вообще бессмысленные звуки. Такие же бессмысленные, как голоса птиц. Может, только таким звучаниям это и дано. И разве не это — спасительные слова — я надеюсь отыскать в привезенных книгах?»
Но почему-то на предельные вопросы Будда предпочитал молчание.
Были безответные вопросы и у Кесары, но когда Махакайя настаивал на ответе, он говорил так: «Некоторые вопросы надо рассекать мечом и на одну часть отвечать да, на другую — нет. Например, является ли человеческая форма рождения лучшей? Если сравнивать с животными, то — да. Но если сравнивать с богами и риши, то нет. И есть вопросы безответные. Имеет ли конец круг сансары не для достигших освобождения, но для всех вообще? И тут лучшим ответом будет молчание».
Нагарджуна все же хотел нарушить молчание о многом. Он написал книгу, которая называется «О том, что Вишну не мог сотворить мир». В ней мудрец продолжает свои рассуждения об отсутствии у всего своебытия, о том, что все имеет причину, — значит, и весь мир. Говорят, эта причина — Творец. Хорошо, пусть так. Но тогда и Творец должен иметь причину. Но тут почему-то все пресекается. Далее — нет причин, вообще нет ничего.
Если что-то сотворяется — значит, для чего-то. Значит, в этом есть надобность. Но какая надобность есть у Творца, если это Предельная полнота? Разве может быть какая-то недостача у Предельной полноты? Тогда это не Предельная полнота.
И как мир мог возникнуть из ничего?
Но все же Кесара давал ответ на вопрос о Творце Вселенной — это Изначально Совершенный, Ишвара. Но Махакайя уже изучал «Абхидхармакошу» Васубандху и потому возражал, что если бы Вселенная возникла из одной причины, пусть эта причина носит наименование Ишвара, тогда она возникла бы одновременно, а не последовательно. А последовательность говорит о том, что у Ишвары на разных этапах возникали различные желания, но и они должны быть одновременны, а это не так. Значит, Ишвара не единственная причина. А вот если сказать, что цепь причин непрерывна и безначальна, — тогда Махакайя согласен с таким утверждением, это не противоречит учению Будды.
«И какова цель Ишвары, ответь Кесара?.. Повергнуть все живые существа в череду страданий?.. Знаешь, что по этому поводу воскликнул Васубандху? Почтение такому Ишваре! Не его ли восхваляют в „Шатарудрии“ так: тот, кто сжигает дотла, кто яростен, кто свиреп, кто могуществен, кто пожирает мясо, кровь и костный мозг?!» — «У тебя, Харидхар[400], — отвечал Кесара спокойно, — в твоей черепной коробке есть полость, в которой должно появляться яркое свечение при сосредоточении на мысли о Творце. И затем возникает озарение и наступает всеведение. Если пустота твоей черепной коробки остается темной и ничем не заполненной, то значит, что ты еще не достиг нужной ступени. Ишвара не может быть увиден с помощью представления об Ишваре. Этого мало. Есть четыре йогина. Первый — тот, кто избрал лучший образ жизни. Второй — тот, кто находится на сладостной ступени, третий — наделенный светом мудрости, четвертый — вышедший за пределы. Ты, Харидхар, еще только на первой степени, для тебя свет мудрости лишь появился».
Нет, Кесара так и не сумел убедить его за все время пребывания в Наланде, что у этой сансары с музыкой воплей, стенаний и скрежета зубов и мечей есть благой Творец. Хотя Махакайя и научился наполнять полость в черепной коробке светом, как глиняную плошку светильника маслом.
Кесара все-таки дал ему много.
Барабан возвестил время Быка.
…И мы переправились через Гангу и пошли на юг, в страну Аюйто, утопающую в цветах, тучную хлебами и плодами, с людьми добрыми и внимательными, почитающими ученость и искусства. В ста монастырях три тысячи монахов. Но самый знаменитый монастырь — древний, тот, в котором создавал свои труды Васубандху. Мы побывали в зале среди руин, в котором когда-то звучали поучения этого мудреца, а сейчас лишь пересвистывались птицы и по камням пробегали ящерицы.
— Что говорил Васубандху? — спросил Джанги, стоя посреди этого зала без крыши, и солнечные лучи скользили по его черной голове.
Я хотел ответить, хотя тогда и не все еще знал его труды, но Джанги сам ответил:
— Истинно только одно: причина всего — виджняна[401]. Как причина того, что все это — эти руины, ящерок, и Олененка, и Пушадеву, а также Черную голову, — видит мой единственный глаз, клянусь зубом Будды.
И он остановил величественным жестом шраманеру Олененка.
— Не записывай. Это изречение не Воина Путника, а того, кто проповедовал здесь, в этих стенах, — сказал Джанги.