Вот слушай, что Зинаида Владимировна в своем доме возле Петровского леса, потчуя нас чаем с медом и травами (все местное, у них тут пасека учебная и огороды) и чадя нещадно беломором, выдала нам.
Оказывается, американцы, шведы уже озаботились этой проблемой и экспериментально выявили роль музыки в жизни растений. Американка Дороти… дальше не помню, как ее, устраивала концерты зеленым своим подопечным, и те, что слушали музыку, дали лучший рост. Она еще и вот, что сделала: проверила, какая же именно музыка больше нравится зеленым. Федя, поздравляю, ты нас всех оказался умнее. Классику зеленые принимают на ура, урожайность растет, а от тяжелого рока они попросту загибались. От классики зеленые ярче зеленели и пышно цвели. А от простого рока были высокими, но тощими, и не зацветали, а потом и вовсе окочуривались. Такой еще момент: к классике зеленые тянулись, то есть к динамикам, а к року — не-а. Выходит, что классика на них действует как свет. А теперь — внимание. Дальнейшие опыты проводились с органными вещами Баха и индийскими рагами. И к Баху, и к индийцам зеленые тянулись с желанием, но сильнее наклонялись к рагам. Как будто вы с Зинаидой Владимировной договорились.
Шведы установили, что плазма растительных клеток движется быстрее при музыке. Американец Карлсон (живет на ферме, а не на крыше) придумал метод «Озвученный цветок» — воздействие музыки на семена, а потом и на растение. Куст помидорный вымахал на пять метров, с него он собрал восемьсот с чем-то помидоров.
Зинаида Владимировна тоже затеяла опыты. И уже установила со своими студентами, что комнатные цветы лучше реагируют на песни бардов, чем на эстраду.
Признаться, я ушам не верила, и даже у меня закралось подозрение, что Зинаида Владимировна просто дает нам всем «наркотик» — надежду. Но когда она все-таки озвучила вполне научное резюме, тут я уже призадумалась.
Все дело в звуковых частотах, воздействующих на растение. Они не должны превышать 6 кГц. Частота классической музыки и не превышает. А при 10 кГц растение гибнет. То есть благотворно воздействуют низкочастотные звуки — как на растения, так и на людей. Низкочастотное звучание у леса, ручья, шмеля, даже грома. Резонанс тут всему причиной. То есть собственная частота совпадает с частотой внешнего источника. Амплитуда колебаний вырастает, что способствует накоплению световой энергии и увеличению скорости обмена веществ в клетках.
Каково?
Зинаида Владимировна сказала, что китайцы уже оборудовали свои теплицы источниками низкочастотных звуков. Правильно, им же нужно накормить свои миллионы. Получается — накормить музыкой.
На Западе обрабатывают семена ультразвуком, а также и растения, потому что ультразвук для них тоже полезен. Обработанные им семена активнее поглощают воду, а в листве тогда больше хлорофилла. Пшеница, горох, картошка, свекла растут лучше. Ну и там уже выпускают специальную музыку для семян, растений. Фантастика просто.
И ты оказался прав насчет индийской музыки, да и насчет твоего Вагнера со Штраусом, который Рихард, а еще и насчет Скрябина.
Но все-таки мы сперва со Светланой Михайловной были удручены этим докладом в петровском доме. Светлана Михайловна посмотрела на меня, как утопающий. И я ее поняла и, не стесняясь, выдала биологине: как вы можете сравнивать живого человека с помидорным кустом?!
А Зинаиду Владимировну это ничуть и не смутило. Милочка, сказала она, а что тут такого? Мы ведь и впрямь растения, только разумные. И она достала новую папиросу, смяла мундштук гармошкой своими прокуренными пальцами, чиркнула спичкой и, окутываясь дымом, спокойно продолжила свою лекцию.
Аристотель, оказывается, это и утверждал. Его методология была такова: критерий жизни для одушевленного и неодушевленного — ум, ощущение, движение и покой, а также питание, упадок и рост, — ежели хотя бы один признак есть, то вот вам и одушевленное тело. Растения питаются, растут, размножаются? Значит, они наделены жизнью. Далее он, Аристотель этот, говорил, что растительная душа присуща не только растениям, это первая и самая общая способность любой души, благодаря ей жизнь присуща всем живым существам; ее дело, растительной души, — воспроизведение и питание. Правда, Аристотель утверждал, что растения лишены ощущений, мол, у них есть лишь часть души и они что-то осязают, например, холод и тепло, короче говоря, они лишены органов чувств и мозга. Но заключение его таково: всему, что живет и обладает душой, необходимо иметь растительную душу от рождения до смерти. Эту идею подхватил Фома Аквинский, он разработал представление об иерархичности души — это три уровня: высший — разумная душа, ниже — животная, еще ниже — растительная. Бруно толковал о том, что каждая вещь обладает толикой духовной субстанции. Ж. О. Ламетри в восемнадцатом веке написал труд «Человек-растение», в котором сравнивает чресла и канал грудной полости человека с корнем, кожа у него — кора, ну а легкие, разумеется, листья, руки и ноги — лепестки, молочные железы — нектарины, половые органы женщины — столбик, рыльце, пестик и околоплодник, пуповина — оболочка семени. Вот вам изоморфизм структуры человеческого организма и растений.
Это нам все вещала седовласая Зинаида Владимировна, восседая в своем старом кресле, под одобрительное тявканье и ворчание ее собачек, на фоне пейзажей Маковского и Куинджи, под взглядами Карла Линнея, Бекетова и других. И мы ее покорно слушали. Точнее, сначала непокорно, а потом все покорнее. У этой женщины есть какая-то харизма, смесь чего-то такого старорежимного, дореволюционного и — окопного, что ли? Лучше не скажешь. Ну или чего-то студенческого, коммунального. Откуда я знаю, что такое окоп. И мы слушали дальше вместе с ее болонками и дворняжкой хромоножкой.
Ламетри четко обозначает и различия. Растения лишены возможности передвижения. Тут Зинаида Владимировна прищелкнула прокуренными пальцами и воскликнула: «Как бы не так!» Да, всякие там перекати-поле, иерихонская роза, воспетая еще Буниным. И она вспомнила, что Уолт Уитмен в своем дневнике записал, как в старости, взяв плед, пошел в дубраву и задремал на пригорке под солнышком, и приснилось ему, как дубы стали похаживать и говорить. Зинаида Владимировна хрипло рассмеялась, закашлялась. Невольно улыбнулись и мы. Впрочем, Ламетри отказывал растениям, продолжала она, в наличии души. Но под конец проговаривался, что душой растение обладает в наименьшей степени. А вот ребенок, сосущий грудь кормилицы, для него — стопроцентная аналогия растения. А у Энгельса таковы и вовсе английские рабочие. М. Шелер говорил о чувственном порыве растения к жизни. И я это повсюду наблюдаю, говорила нам Зинаида Владимировна. Мои студенты — настоящие растения, этакие подсолнухи, поворачивающие лица к свету. Сходите в музей имени Пушкина и постойте немного перед «Подсолнухами» Ван Гога, и вы всё поймете.
Признаюсь, Федя, я так и поступила. Стояла перед этой картиной, смотрела на подсолнухи, на их рыжие, какие-то остриженные лица, слепо глядящие на меня, и плакала, пока уже ко мне не подошел какой-то парень с большой папкой, бородатенький такой, синеглазый и спросил, что случилось. Я лишь качала головой и мычала, глотая слезы.
Потом увидела его под могучими тамошними лиственницами, он покуривал трубочку. Короче — студент МГАХИ Сурикова, Ваня Журавлев, как же тут без трубочки. Он еще не видел, чтобы перед картиной плакали. И не мог просто так уйти. Не отставал, и мы познакомились. В каком-то смысле мы коллеги. Есть о чем поговорить… Сказал, что нарисует мне эти подсолнухи, если они так подействовали на меня. Не знаю, пошла ли Светлана Михайловна тоже туда, к «Подсолнухам»…
И Ваня действительно нарисовал подсолнухи эти, только не красками, а углем, очень оригинально получилось. Оригинально? Копия с картины? Хоть и углем? Но он говорит, что все есть копия, все передирают друг у друга, и оригинален только взгляд младенца. Вот еще один философ появился…
А что говорил твой суфий? Что музыка выше живописи. И выше поэзии. Потому, что преодолевает форму? Разве это не хаос? А концерт, симфония — это же четкая форма? Ах да, он же согласен с богословами, что в начале был звук. То есть в начале начал еще не было ничего, и в пустоте раздался звук. И симфонии туда и восходят. Но, по-моему, делают это композиторы, в соответствии с математикой и заключая свои творения в форму. Да, я уже начала это все слушать и думать обо всем этом. Так что уточни, пожалуйста, эту мысль твоего суфия. А Стас о нем не знает? Я не помню, чтобы писал или говорил. Надеюсь, еще узнает!
В общем, Зинаида Владимировна уже достала билеты на будущий концерт в консерватории. Это «Прометей» Скрябина. Четыре билета. Для себя и Светланы Михайловны, для меня и для Стаса.
Всех благ.
P. S. И к нам присоединяется неожиданно нагрянувший в отпуск Сунь Укун! Дело теперь за вами, Конь и Песчаный монах. И наша банда будет в сборе. Только собирайтесь быстрее!
Глава 29
Держа в руках зеркало, вошли мы в вихару… Это все было странно. Нам все объяснили, дали зеркало. Так здесь все и поступают. Когда-то община искала живописца, который сумел бы написать Татхагату, только что ставшего Буддой. Надо было передать этот момент перехода, озарения. И долго никто не откликался, а потом все же нашелся художник, и он попросил запереть его в вихаре, дать лампу и масло для заправки, пищу и воду. И долго он пребывал там, в заточении, по сути… Как и «я» здесь. Как и все мы, даже если находимся снаружи темницы, дома, крепости, города. Таков наш удел. Как же получить свободу?.. И вот мы и пошли, чтобы узнать это. Зеркало нес Джанги. Оно было медным, круглым. В глубине помещения мерцала лампа, она горит там круглые сутки. И надо было поймать зеркалом свет так, чтобы озарилось изображение Будды. Но у Джанги почему-то ничего не получалось, он снова и снова пытался поймать свет, а — тщетно. Тогда зеркало взял Хайя. Мелькнуло изображение и исчезло. Джанги предложил попробовать мне. Я взял тяжелое прохладное на ощупь зеркало и направил его на лампу. Наконец свет был пойман и удачно направлен на стену. Изображение проступило так, будто сам сидящий Будда явился. Его тело казалось объемным. Он сидел, скрестив ноги, одна рука лежит, другая опущена вниз, указывая на землю. Лицо обращено на восток, — и как будто его озаряет только-только взошедшее солнце. Мы все узрели этот свежий необыкновенный свет бодхи. В изнеможении я опустил руки с зеркалом, и все погасло. Они вышли.