— Прощай, — молвил наконец Джанги и протянул посох из красного сандалового дерева, срубленный в горах Страны Льва. — Пусть он тебя туда и приведет, — сказал Джанги. — Ведь ты хочешь обойти всю Индию?
Я принял этот подарок, и мы разошлись. Но еще Джанги достал из сумы на боку Бэйхая свою патру и накидку. Я настаивал, чтобы он взял кое-что из наших припасов, ведь в Наланде нас покормят, и Джанги согласился. Сложив еду в мешок, закинул его за плечо, быстро повернулся и направился на запад. Странно было видеть, как он размашисто шагает, не постукивая своим посохом. Все мы за время долгого пути привыкли к этому постукиванью… И теперь посох был у меня — моим проводником. Еще постояв и посмотрев на удалявшегося скорым шагом Джанги, я тоже повернулся и, взяв поводья, повел Бэйхая к Хайе. Но и Бэйхай вдруг приостановился и повернул голову, навострив уши.
— Да, он уходит, — шепнул я ему на ухо. — Пойдем и мы.
Но Бэйхай упрямо стоял и смотрел вослед уходящему. И это необъяснимо, ведь Хайя, например, был намного заботливее Джанги.
Конь не мог уразуметь, зачем спутники, так помогавшие друг другу, рано или поздно расходятся. А так уж это и должно быть. Странник на самом деле всегда один. Ведь и в самадхи погружаешься в одиночестве, тем более — в ниббану. А это тоже странствие. Странствие туда, о чем нечего сказать.
Достиг ли Джанги своих островов? И вступил ли в самадхи, а там уже и в ниббану? Мне довелось потом побывать на западном побережье Индии, и, дыша соленым солнечным ветром, я вглядывался в желто-синюю даль, стараясь угадать хотя бы призрачные очертания его островов. Но тщетно. Слишком они далеки.
Мы приближались к Наланде. Среди всех построек выделялся огромный прямоугольник, возведенный из кирпичей, с резными колоннами и фигурками львов, будд и слонов. Но вскоре мы уже видели только верхние этажи строений, колонн, крыши, переливающиеся цветной черепицей, — Наланда была обнесена стенами, как крепость. И это и была крепость ума, знания, это был манас — ум, мозг, возвышающийся посреди Индии. Так во внезапном озарении мне и увиделся этот ученый город.
Хайя оглянулся на меня, оробев. Признаюсь, и я почувствовал себя выскочкой, самонадеянным монахом, которому лучше бы усердно сидеть за сутрами и шастрами в родной Поднебесной. Приходилось уже слышать о высоких требованиях, предъявляемых всем желающим обучаться здесь или вести диспуты. Многие мудрецы именно за этим и приходят сюда — чтобы скрестить мечи познаний с наставниками Наланды. Диспуты, бывает, затягиваются на много дней. Спорщики иногда теряют сознание, потому что забывают вкушать пищу и утолять жажду. Ведь выйти из Наланды победителем — это высший знак учености. Но лишь единицам это удавалось, да и большинство из них предпочитало и вовсе не покидать ученых стен. Раджа Харша подарил Наланде деревни, чтобы учителя и ученики могли не отвлекаться на четыре необходимости: кров, пищу, одежду и лекарства, а все время посвящать обретению знаний.
Общий оттенок Наланды был красноватым из-за множества кирпичных строений. И этот цвет как будто пульсировал в лучах щедрого солнца Индии. Биение жизни Индии и можно было видеть здесь.
На вратах были выведены имена знаменитых ученых, наставников, которые пребывали когда-то здесь. Мы с Хайей стояли, привязав наших животных к деревьям поодаль и смиренно читали эти надписи. Монахи, шраманеры входили в ворота и выходили, едва взглядывая на нас. Тут таких пришельцев-ротозеев хватало.
Светоч имен ослеплял: Дхармапала, Чандрапала, Гунамати, Стхирамати, Прабхамитра, Джинамитра, Джняначандра, Шилабхадра… Высоко в голубом небе кружилась стайка птиц, и может быть, это тоже были имена учителей и мудрецов, знатоков Дхармы, медицины, поэзии, звездной науки и науки чисел, а также — языка.
Нагарджуна, — это имя сияло ярче всех. Бывали здесь и братья Асанга и Васубандху, создавшие школу йогачара. У них были ученики, у тех — другие ученики, и один из них — нынешний наставник Наланды Шилабхадра. Об этом мудреце я слышал давным-давно, еще в Чанъани, а может, и в Лояне, в монастыре Чистой земли, куда пришел в тринадцать лет за братом. Нет, вспомнил! Индийский монах, появившийся в Чанъани, и поведал о Наланде и Шилабхадре, знатоке особой школы йогачара, которая учит достигать самадхи и ниббаны с помощью йоги. Но не только этому. Прежде всего она учит — жить, буквально плыть, как на лодке, в потоке дхарм и ничего не бояться. Обо всем этом я узнал, разумеется, позже.
На нас с Хайей что-то такое нашло, и мы всё стояли у ворот, не решаясь войти. На нас уже насмешливо посматривал привратник, монах с синими глазами. Но и он ничего не говорил.
Мы знали, что каждому прибывшему многоопытный привратник задает вопросы, и ответы на них и служат ключом к Наланде. Вообще я снова пожалел, что нас покинул Джанги. Все-таки он был мастером мгновенно находить нужный ответ…
И в этот момент издалека вдруг раздался могучий звук. Сомнений быть не могло! Это Джанги трубил в свою раковину. Я так и застыл. Хайя заулыбался, обернувшись на звук. Звук моря, островов повторился.
Неожиданно в воротах появился запыхавшийся шраманера. Он о чем-то спросил у привратника, тот пожал плечами и ответил. И они устремили взгляды на далекую рощу, откуда и прилетел звук. И только после этого шраманера посмотрел на нас с Хайей и остановил взгляд на мне, Махакайе. После продолжительного разглядывания он что-то сказал привратнику. И тот громогласно вопросил, взмахнув рукой:
— Эй, вы! Подойдите наконец и скажите, кто вы такие и откуда прибыли?!
Мы переглянулись с Хайей, и он учтиво — или боязливо? — отступил, предоставляя возможность мне отвечать. Что я и сделал.
Шраманера тут же хлопнул в ладони и воскликнул:
— Скорее входите! Наставник, как видно, вас и ожидал!
Мы с Хайей снова посмотрели друг на друга.
— Нас? — переспросил я.
— Уж одного из вас это, наверное, касается, — ответил шраманера.
— Мы вдвоем пришли сюда, — сказал я.
— Да, да, проходите! — нетерпеливо предложил шраманера.
И Хайя, оставив меня, поспешил за конем и верблюдом. Неужели нас так и пропустят? Без входного экзамена?
Но привратник все же поднял руку, направив на нас ладонь, и спросил:
— Разве конь и верблюд способны учиться?
— Этот конь миновал Большую Пустыню Текучих Песков, — с уважением к коню отвечал Хайя. — Как бы он смог, не будучи ученым?
— А верблюд, — добавил я, — прошел Железные Врата и Большие Снежные Горы.
— И у них есть имена?
— Бэйхай и Золотые Уши, — тут же отвечал Хайя.
— Что значит Бэйхай?
— Северное море, — объяснил я.
— Это он? — догадался привратник, указывая на коня, и, услышав утвердительный ответ, важно кивнул. — Хорошее имя.
— Да, животные с такими именами уже в одном шаге от благоприятной кармы и перерождения в человеческом облике, — вставил Хайя.
— Возможно, им только и не хватает посещения Наланды? — нахмурив брови, спросил привратник.
— Уж нам — точно, — ответил Хайя.
— В каждом из нас есть конь и верблюд, — со вздохом подтвердил я.
И привратник с шраманерой засмеялись, глядя при этом не на меня, а на Хайю. И мы были пропущены в это государство света, которым правил Шилабхадра. И ведь именно к нему нас и повели.
Мы обошли огромное прямоугольное здание на каменном фундаменте, с деревянными колоннами, выкрашенными в красный цвет, что мне сразу напомнило наш дом в Коуши. И я даже увидел наше окно, под которым рос густой волчелистник. И себя с каким-то свитком. Наш дом тоже был маленькой школой для меня и братьев, и дед и отец руководили нами.
И вот, пройдя полмира, я достиг другой школы, славной и великой, полной речений, мыслей и книг.
Мы шагали по улицам, вымощенным каменными плитами и обсаженным деревьями. Всюду было много красного цвета. Как будто все стены прокалило солнце. Как будто сандаловый посох Джанги в моей руке был той же природы — природы Наланды. Хотя Джанги срубил его в далекой Стране Льва.
В Наланде было безмятежно. С дерева на дерево перепархивали птицы. Розовели и желтели цветы на лужайках. Посреди лужаек стояли изящные деревянные беседки. И между ними прохаживались ученики, которым что-то читал тучный чернявый учитель в зеленом одеянии и ослепительно белом тюрбане. Некоторые ученики поворачивали головы и смотрели на нас.
Шраманеры поливали кусты, осыпанные фиолетовыми цветами, один из них подрезал ветки. На лужайках стояли колонны с навершием в виде льва или слона; также мы увидели статуи Будды и Авалокитешвары. Изваяний и примечательных сооружений было так много, что глаза разбегались, и можно было подумать, что мы оказались в каком-то саду камней, в одном из полей Будды, а может, и прямо в раю Амитабхи.
Мы проходили мимо вихар, в которых жили монахи, ученики со всего света. И то и дело нам встречались представители разных народов с глазами раскосыми, черными, крупными и синими, светловолосые, с обритой головой, а то и с пышной шевелюрой и бородой до пупа. Одеяния тоже были разнообразны, больше всего, конечно, наших, цве́та шафрана и желтых, но мелькали одеяния иноверцев и мирян. Казалось, здесь собрались по какому-то высшему повелению все народы мира. И значит, что-то великое и необыкновенное, судьбоносное для всей Вселенной здесь должно произойти.
Коня и верблюда у нас забрал слуга и повел их в конюшни на краю этого города.
А мы обогнули храм с каменным фундаментом, изукрашенным великолепными вырезанными фигурками, перемежающимися знаком колеса, и ступили на узкую дорожку, ведущую к небольшому одноэтажному кирпичному домику с крыльцом и двумя колоннами, увенчанными фигурами ланей.
— Стойте здесь, — сказал шраманера и, быстро взбежав по ступеням, исчез за дверью.
Мы взглянули друг на друга и стали молча дожидаться, озираясь. Место, в котором стоял этот домик, нам понравилось. Над ним росло мощное наклонившееся дерево, отбрасывавшее тень на окна, и, когда задувал ветерок, листва трепетала, трепетали и тени, и окна оживали — смотрели на нас.