сам Вишну послал его сюда. Друг песни ответил так: «Мало быть аскетом, мало быть мудрецом. Внимай Другу песни!» И Нарада начал учиться на горе Манасоттара в окружении апсар и киннаров. И постигал науку Друга песни он тысячи божественных дней. А вы, конечно, помните, что один такой день равен триста двадцати миллионам земных лет. Нарада многое познал и освоил и в игре на випанчи, и в пении, научился различать все тоны. И все слушавшие его гандхарвы, киннары, апсары ликовали и рукоплескали. Нарада поклонился Другу песни, за все благодарил и отправился к дому Тумбуру, чтобы победить его. Но перед домом великого музыканта он повстречал множество калек, мужчин и женщин, у кого-то была одна нога, у других один глаз, а второй вырван, третьи без носа или уха. «Что это с вами стряслось? — спросил он. — Кто вы такие? Кто вас покалечил?» И тогда они ему отвечали: «Ты!.. Мы — раги и рагини. И ты, ты неверно поешь и играешь, калеча нас. Как запоет и заиграет Тумбуру, мы вновь обретаем недостающие члены, но тут же поешь и играешь ты, уродуя нас!» Нарада смутился и тут же повернул. Он отправился на белый остров к Вишну и взмолился. Тот обещал в следующей, третьей юге[446] возродиться Кришной и помочь ему. А пока учись!
Нарада ходил со своей ви́ной по всем мирам. Побывал у Варуны, спускался в подземье Ямы, поднимался на Кайлас к Кубере, представал пред Шивой и восходил к Ваю, дабы бог ветров даровал ему силу веяния солнечного, лунного и звездного, а не только земного. В царстве Брахмы пропел он хвалу великим музыкантам гандхарвам Хаха и Хуху. Сам Брахма оказал ему почести.
Тогда обрадованный Нарада вернулся к дому Тумбуру. Но только хотел войти, как заметил дев необыкновенной красы, они изящно кружились, позванивая браслетами на руках и ногах. И вдруг он осознал, что это были свары — семь основных ступеней звукоряда. И они танцевали вокруг дома Тумбуру!.. Нарада устыдился и быстро ушел.
И наконец в мире явился Кришна. Нарада пришел к нему и, поклонившись, напомнил об обещании. Кришна все вспомнил и поручил своей супруге Джамбавати обучить Нараду пению и игре на ви́не, а также — тут он лукаво взглянул на Нараду, давая понять, что он знает и помнит очень многое, — так исполнять «Мега-рагху», чтобы апсары тут же взлетали к облакам.
В учении прошел год.
После этого Кришна отправил его продолжать учение у супруги Сати. Еще год миновал. И Кришна велел ему идти к Рукмини. Когда Нарада там заиграл, служанки рассмеялись и воскликнули, что он совсем не знает свар! И у Рукмини он провел два года. И лишь тогда Кришна вызвал его к себе и уже сам наставлял в игре и пении. И только после этого случилось то, чего Нарада добивался: он стал настоящим музыкантом и певцом, умевшим забывать себя и растворяться в звуке.
Но теперь у него пропало всякое желание соперничать с Тумбуру или с кем бы то ни было.
Я сказал деду, что готов следовать по пути музыки, но для этого мне уже пора оставить дом и пуститься странствовать. «По острову?» — спросил дед. И я ответил, что в Индию. Ведь и Нарада там ходил, и оттуда все учения, там предаются аскезе тысячи мудрецов. Дед не хотел меня отпускать, но в конце концов согласился, дал денег, и с купцами я отплыл к Индии.
Мне довелось на западном побережье стать дворцовым музыкантом в царстве Конканапура, знаменитого своей рощей тала, чьи листья глянцевиты и прочны, и нет лучшего материала для письма. Но музыкантом я там стал не ради каких-то писаний на листьях и не ради денег. Глава дворцовых музыкантов Даруварман был весьма учен и мог свободно бывать в дворцовой библиотеке. Оценив мою игру, он согласился учить меня санскриту и брал для меня манускрипты из библиотеки. Ведь я, шудра, не смел читать веды. А я их прочел. Прежде всего «Самаведу», затем «Натьяшастру», «Матсья-пурану», «Гиталанкару», то есть «Сочинение о красотах музыки», в коем сказано, что музыкальное искусство способно укрощать, как стрекало, даже слонов, обезумевших в течке. И сказано, что музыка уничтожает страдания и скорбь во всем мире и даже в несчастье дарует счастье.
Да, почтенные монахи, это то, как я слышал, чему посвятил всю свою жизнь Гаутама Шакьямуни, и Махавира Джина, и многие другие учители. А музыка дает еще больше. В жизни четыре цели: благочестие, богатство, наслаждения и освобождение. И всего этого можно достичь, следуя путем музыки. Так учила эта книга. Пой и играй пред наставниками, и богами, и дваждырожденными — и будет даровано благочестие. Пой и играй пред царями — будет богатство. Пой и играй красавицам — и они покорятся даже певцу и музыканту с таким носом, как у меня. А в свободной импровизации уже есть семена свободы.
И действительно, дочь Дарувармана мой нос не смущал, как и то, что я шудра. Шригалика любила слушать мою музыку в саду с подружками. Но когда ее отец увидел нас вдвоем вечером в том же саду, он тут же рассчитал меня и прогнал.
Да, в той книге и в других ничего не говорилось о преодолении с помощью музыки варн. Хотя ведь и Даруварман был шудра, сумевший многого достичь и взять в жены женщину из варны вайшьев. Но есть два рода шудр. Одни становятся и торговцами, земледельцами, воинами, а другие — слуги, лекари, музыканты, актеры…
Покинув город, я наткнулся на оленных людей. Они выслушали меня и сказали, что город с его богатствами, удовольствиями — пучина порабощения. На самом деле все эти брахманы, и вайшьи, и кшатрии, и шудры — советники раджи, сам раджа, полководцы, ученые, поэты — все, все они рабы этого человечьего океана. А есть океан другой — океан лесов и птиц, стрекоз и оленей. И только и надо в нем однажды раствориться.
Так я стал оленным человеком без имени. Ведь имя — главный признак человека. И мы углубились в леса, следуя за оленями, подражая им, учась их языку. И олени нам доверяли. Когда погибла одна наша женщина, только что родившая ребенка, мы поднесли его оленихе, тоже только что разродившейся. И она это позволила и потом давала нашим женщинам молока, чтобы они кормили малютку.
Мы бродили по горным пастбищам, укрывались под пологом леса от дождей, окунались в воды озер и рек, питаясь плодами, растениями, кореньями…
Нашли мы свободу?
Часто мы мучились от голода, нас донимали насекомые и болезни, палило солнце, и наши стопы морщинились и бледнели от воды; то и дело на стадо нападали хищники, тигр или леопард, волки; однажды мы отбивали олененка от питона, но он так и умер, задохнувшись, и лучше бы стал уж пищей той громадной змеи.
Но оленные люди говорили мне, что они счастливы и свободны…
Верить ли им? Я не знал. Сам-то я не чувствовал себя освобожденным. Меня неволила и звала музыка. И когда я слышал кокилу или видел сову, то сразу думал о флейте и о Друге песни. Да и олени были музыкальны. И за это я благодарен им. Они умеют необыкновенно чисто свистеть. И я освоил этот свист. Правда, обычно они издают свист в случае опасности. Но он может звучать и призывно. И теперь, когда я хочу вновь оказаться среди оленей, собираю их особым свистом.
Так мы переходили по лесам, горным пастбищам, умирая, потому что были очень ослаблены. В какой-нибудь чащобе сгинул бы и я. Но судьба повернулась иначе.
Однажды, уже достигнув этого, восточного побережья, мы услышали пение. Ничему подобному внимать прежде мне не приходилось. Оставив мое… стадо, я тихо прокрался к источнику пения, раздвинул листву и узрел голого, сморщенного лысого человека, сидевшего на скале. Он был похож на обезьяну. Но это он и был источником пения. У меня закружилась голова. Может, это сам Нарада возродился в столь жалком обличье? На его голос летели пчелы, я это видел. Они вились в столбе его пения. И этот столб сверкал серебром крыльев, а пчелы казались капельками меда. И я вышел из зарослей, исхудавший полуолень-получеловек, приблизился к скале и, встав на колени, склонил голову и вытянул руки со сложенными ладонями. Но он пел, словно не замечая меня. И тогда я поднялся и полез вверх. Меня охватило безумное желание стать шмелем… Камень выскользнул из-под моей ноги, и я рухнул вниз…
Я потерял сознание. И сколько пребывал в таком состоянии, не ведаю. Меня принесли к себе отшельники. Открыв глаза, я увидел совсем других людей. Это были йогины нада, йогины звука. И тот человек, певший на скале, оказался наставником.
Когда за мной пришли мои оленные люди, я попросил одного йогина сказать, что оставляю их и остаюсь здесь. «Почему ты думаешь, что мы примем тебя?» — удивился он. А я в ответ просто издал округлый чистый прекрасный свист оленя. Йогин позвал наставника. Тот тоже послушал и беззубо широко улыбнулся.
Мои оленные люди, опечаленные, ушли дальше. «Он попал в ловушку!» — крикнул на прощанье один из них.
Но именно этого я и хотел, искал — йогу звука.
Артхапати, тот лысый большеротый человек стал и моим наставником.
Он объяснил, что у каждого из нас есть артерия сушумна, она — канал для праны. Пранаяма — метод дыхания и задержания дыхания. Надо следить, как по ней поднимается воздух, мысленно произнося ом, — так достигается обособление. А заткнув большими пальцами уши, можно услышать звук в середине сердца и затем акаши. Погрузившись в акашу, можно взойти к не-звуку непроявленного Брахмана. И так обретается свобода и знание всех звуков.
Но это на словах все легко и просто.
На самом деле для овладения этим искусством требуются месяцы и месяцы упорных медитаций.
Умение различать оттенки речи, песни, звучания предметов; умение слышать звук мыслей, видеть звук.
Путь звука должен привести к самому началу всего. Ведь в самом начале было дыхание, а дыхание — уже звук, и звук превращается в слово.
И сами боги возникают из звука: Брахма, Вишну, Махешвара.
Первые люди, люди древности только пели. Они не знали слов, но умели произносить звуки. И окраска того или иного звука одного сообщала другим что-то.
Надо было стать слухом и двинуться в акаше в те времена, чтобы познать песни древних людей, чистые и прекрасные, как звезды, как ветер.