Старик устало замолчал.
— Не пора ли нам спать? — спросил Махакайя.
— Так истинней… Но разве тебе, Падачари, не хочется узнать, что будет петь Девгон?.. — Старик перевел дух. — А петь он будет так. Ты, Хаома золотистый, опоясанный плеядным поясом на вершинах гор, выведи нас из ненависти ненавистников, отними у них разум и силу, а нам даруй и разум, и силу, дабы одолеть недуг и смерть. Так истинней… Еще будет петь против змея. Хаома, прибей змея, изрыгающего яд на тело праведника. На всех, кто вредит телу праведника, направляй свое оружие…
— А какое же у него оружие?
— Этого я не ведаю, — отвечал старик. — Но теперь подумал… про то копье-птицу… Наверное, такое.
— И это всё?
— Нет, он будет еще молить о слове и славить облако и дождь, что сбрызнул Хаому, дал ему рост. А теперь жрец своей молитвой свершает то же. И просит даровать ему слово чудодейственное… Слово и мысль у них в цене. Так истинней, — проговорил старик. — Благая Мысль, Истина — таковы творения ихнего главного божества. И это же Дом Блага, Обитель Лучшей Истины — рай. И просят они о дорогах мыслимых… легких, как Мысль Благая.
— Да? — с интересом вопросил Махакайя.
— Так истинней, — проскрипел старик. — И это мне у них по сердцу, скажу откровенно. То, что Девгон все взывает к Воху Мане, а это и есть имя Благой Мысли. И вступить в Благую Мысль — значит войти в чертоги ихнего Ахура Мазды. Девгон говорит, что Хаома может ввести в Дом Песнопений, коли истинно просит ради добра певец. А еще за силой отправляются в море Ворукаша. Там таится великая сила — Хварно. А еще есть озеро… Там семя Заратуштры. И озеро это там, — сказал старик и махнул рукой на запад. — Озеро Кансаойа, у Горы Господина. Оттуда и должен прийти ихний Спаситель. Как у нас — Майтрейя. — Старик помолчал, хрипло дыша, и продолжил: — За ним и идет этот Шкух Клемх, идет в Заранг, на запад… Они думают, что время настало. И озерный сын Заратуштры спасет их от арабов.
— Шкух Клемх? — переспросил Махакайя.
— Да.
— Но… как это возможно?
— Да так. — Старик указал на чистые сгустки голубоватого, синего, алого, зеленого света в небе. — Семя Заратуштры в озере том, как эти звезды. И в водах должна выкупаться некая дева. То и будет спасением от бога войны, вепря ихнего Вэртрагны. Хотя они его и почитают как бога Победы. Но этот Шкух Клемх хочет его заклясть.
— Но выкупаться должна… дева.
— За нею Шкух Клемх и пришел. Из Нагара.
Махакайя смотрел на старика.
— Учитель!.. — раздался тихий окрик.
Махакайя обернулся. Вскоре он разглядел в сумраке долговязую фигуру.
— Это ты, Хайя?
— Я пришел, чтобы сообщить весть: марзпан Фарнарч Чийус вернулся.
— Вернулся?! — воскликнул Махакайя. — Марзпан здесь, — сказал он, оглядываясь на старика.
— Так истинней…
— Значит, завтра же отправимся во дворец.
— Во дворец… — проворчал Таджика Джьотиш. — Кто тебя там примет?.. Сначала надо послать просьбу, вестника, потом уже ждать позволения. День будет назначен… — Старик закашлялся. — А может, и нет.
— Но я пойду сам, — сказал Махакайя.
Глава 52
И марзпан неожиданно его принял.
Жаль, что старик Джьотиш не сумел пойти, ему стало еще хуже. Вместо него переводчиком отправился молодой монах Пуньятара. Некоторое время они ждали перед дворцом в цитадели, разглядывая сад и пруды, слушая голоса птиц, пересвистывающихся среди цветов. Наконец распорядитель позвал их внутрь.
Они поднялись по ступеням и вошли во дворец, миновав проход с вооруженными стражниками, и оказались в небольшом айване; затем, пройдя узкий коридор, вошли в широкий коридор и некоторое время стояли там перед тяжелыми великими дверями, изукрашенными цветами и звездами; наконец эти двери открылись, и они ступили в просторный и светлый айван с мозаичным гладким полом и резными колоннами, мимо которых и надо было пройти к возвышению с деревянным троном.
Но трон был пуст.
Распорядитель, тем не менее, вел их туда. Между колоннами, покрытыми цветными росписями, стояли раскрашенные фигуры: собака, птица, слоненок и чья-то еще, маленькая. В розовой птице и Махакайя узнал фламинго. А в маленькой фигуре он угадал ежа. По стенам скакали всадники с луками, бежали тонконогие газели, летели стаи птиц. Потолок был украшен звездами и головами львов. Вдоль стен стояли изящные седалища на выгнутых ножках в виде лап и большие каменные вазы с цветами. В углу висела клетка с разноцветными щебечущими птицами.
Не доходя до трона, распорядитель свернул, монахи последовали за ним и оказались в боковом айване поменьше. Им пришлось сойти по ступеням, так как этот айван был углублен в землю метров на десять. Здесь было не так светло, как в предыдущем, но зато прохладнее. Полы и стены тоже украшала мозаика из цветного стекла, мрамора и перламутра. У стены между небольшими львами, вырезанными из красного песчаника, на деревянной скамье сидел человек в легкой одежде пурпурного цвета, без шапки, с длинными черными волосами, охваченными разноцветным жгутом, с вкраплениями драгоценных камней, и с золотым ожерельем вокруг шеи, под длинной узкой черной бородой в мелких завитушках. У него были крупные темные глаза и тонкий длинный нос. Рядом сидел аргбед Аспанак. Позади стоял слуга с опахалом.
Монахи поклонились.
— Марзпан Фарнарч Чийус благосклонно слушает вас! — провозгласил пожилой распорядитель.
И монахи поклонились еще раз. Махакайя, устремив взгляд на марзпана, который, несмотря на длинную бороду, был молод, заговорил. Худосочный Пуньятара — он был таким тощим, что кашая свисала с него, как с высушенного солнцем мертвеца, — начал переводить. Махакайя коротко поведал, кто он, откуда и где бывал и куда путь держит. И сразу перешел к сути, рассказав, какие храбрецы его спутники Адарак и Готам Крсна. Адарак — искусный и отважный воин, а Готам Крсна — дальновидный служитель мараджи Харшавардхана, посланный сопровождать этот караван, нагруженный книгами. Главная цель всего путешествия именно в этом и заключалась — в книгах, которые с нетерпением ожидают в монастырях Поднебесной.
Махакайя умолк. Аргбед бросил что-то резкое.
Пуньятара перевел:
— Йездигерд Третий тоже с нетерпением ожидал ответа вашего императора. И получил отказ.
Махакайя уже знал, что имеется в виду. Шахиншах Персии просил императора Поднебесной о помощи против арабов. Император не помог.
— Я только монах, — отвечал Махакайя. — И мои войска — мантры. А копье — кисть, щит — тушечница.
— Чтобы все записывать и чертить планы крепостей нашей страны? — насмешливо спросил аргбед.
— Нет, — возразил Махакайя, — чтобы схватывать аромат.
— Какой еще аромат? — спросил, сдвигая брови аргбед.
— Я мог бы сказать: дух, но мы отрицаем существование души. И лучше сказать так: аромат земли.
Фарнарч Чийус наконец подал голос:
— И каков же, по-твоему, монах, аромат нашей земли?
— Горьковатый, владыка, — ответил Махакайя.
Фарнарч Чийус выслушал, поглаживая бороду, и перстни на его пальцах лучились.
— Объясни, — сказал он.
— Здесь много полыни, — ответил Махакайя.
И Фарнарч Чийус вдруг рассмеялся, показывая белые крепкие зубы. Аргбед взглянул на него.
— Но смола вонючая пахнет сильнее! — воскликнул Фарнарч Чийус.
— Что это, владыка? — спросил смиренно Махакайя.
— Дурной дух, кал дэвов, хинг, каврак, асафетида илан[320], — быстро проговорил Пуньятара. — Вонючее растение, учитель. Здесь произрастает.
Марзпан обратился к переводчику. Тот кивнул и ответил утвердительно.
— Правда, из него сцеживают молочный сок, который уже получше пахнет и добавляют в сладости и мясо, — объяснил тощий монах.
Марзпан с любопытством взирал на Махакайю, ожидая, что тот скажет.
— Но все же смею заметить, — проговорил монах, — что горечи больше в здешнем воздухе.
Марзпан кивал, поглаживая бороду.
— Дерзкий монах! — возгласил аргбед Аспанак, поводя мощными руками и крутыми плечами.
— Я бы назвал это хитростью, — возразил марзпан. — Я слышал, эти монахи, поклоняющиеся пустоте, весьма изворотливы.
— Осмелюсь сказать, мы поклоняемся Будде.
— Знаю, знаю, — сказал марзпан. — Но все же хочу услышать от тебя, в чем суть этого учения? В двух словах?
— Жалость к живущим, — ответил Махакайя.
— Он хочет вас разжалобить, мой господин! — громово возвестил аргбед, услышав перевод.
Марзпан слегка поморщился и сделал знак пальцем с перстнем, чтобы аргбед поубавил громкость своего гласа.
— Но вернемся к растениям, — сказал он. — Произрастает ли хинг в вашей Поднебесной?
— По-моему, нет, владыка, — отвечал Махакайя.
— А полынь?
— Да.
— Тогда, этот аромат тебе не в диковинку. Зачем же ты говоришь, что наша земля пахнет горько, а не дурно? Не бойся, дай волю языку. Скажи правду. Мы, поклоняющиеся Ахура-Мазде, ценим правдивое слово превыше всего. И одно наше божество — Аша-Вахишта, Лучшая Правда, одно из шести божеств Амэша-Спэнта. Лживые слова обременяют нас тяжким грузом, который не даст в назначенный час пройти по мосту Чинват в Дом Истины. Ложь — скверна величайшая. Правдивое слово — чисто, как вода горного родника. И от лжи трудно очиститься. Коровья моча здесь уже не поможет, не так ли, мой аргбед?
Аргбед мрачно кивнул.
— Отвечай же мне правдиво, монах, чувствовал ли ты здесь дурной запах?
Махакайя внимательно смотрел на марзпана, пытаясь понять, серьезно ли тот говорит или глумливо? Вид его был вполне серьезен, но в больших карих глазах мелькали лукавые огоньки. Или так казалось?
Но Махакайя все-таки решил отвечать со всей серьезностью. Он рассказал одну историю, случившуюся с ханьскими монахами прежних времен.
Кан Фа-лан, став монахом и читая сутры, все время видел древо бодхи и Олений парк, где читал первую проповедь Будда. И тогда он поклялся пойти и увидеть все своими глазами. С ним отправились четв