— Богатый всегда с прибылью, потому что есть чем угостить…
— Вот я слыхала, что скоро опять война с Японией, поэтому, видать, и собирают одежду и стрелы.
— Кого же нынче на войну брать? Мужиков и так мало. Остатки подберут, и на племя не будет…
— Баб станут брать, остригут волосы и…
— Будет вздор-то молоть! Пусть лучше тетушка расскажет, что еще делал в Коме этот русский.
— Что делал? Чудной он какой-то. Гляжу, топчется вокруг летней кухни Орлая, углы ощупывает — мерит, по бревнам стучит. Вынес из кухни пивной котел и ну в наго колотить. Потом залез на крышу, посмотрел оттуда в какую-то длинную трубу и запел петухом.
— Ой. бабоньки! — воскликнула одна женщина. — Я знаю, кто он такой! Он колдун! Ей-богу, колдун^ Или ведьмак.
— Насылает на баб бесплодие, — сказала женщина в старом платке.
— Откуда ты знаешь? — подозрительно спросила ее соседка в городской дорогой шали.
— Да так уж, знаю.
— Нет, ты скажи, почему ты всегда больше других знаешь?
— Ты бы тоже рада знать, да ума не хватает.
— У кого? У меня?
— У кого же еще!
— Да как ты смеешь так говорить, а?
— Не ори, думаешь, если богатая, так все тебя боятся, бессовестная!..
— Перестаньте, не надо, — принялась унимать их хозяйка, но было видно, что на самом деле она была бы не прочь посмотреть, как эти двое вцепятся друг в друга.
— Что ты сказала? А ну-ка, повтори!
— И повторю! — женщина в старом платке осмотрелась кругом. Все выжидающе молчали. Тогда она повернулась к богатой соседке, которая стояла, скрестив руки на груди, засмеялась и вдруг, оборвав смех, со смаком плюнула богачке в лицо. Та, не утершись, рванулась к обидчице, вцепилась ей в волосы, и обе покатились по полу.
Хозяйка, стоявшая возле окна, вскрикнула:
— Кто-то на тарантасе с того конца едет! Из Комы, видать. Сестрица, не знаешь ли, кто такой?
Гостья из Комы подошла к окну.
— Ой, господи! Это же русский колдун! Ей-богу, он!
— Ба-боньки! Нечистая сила! Прячьтесь!
— Быстрей, быстрей! — женщины, толкая друг друга, кинулись к двери. Те. что дрались, вскочили с пола и, не поправив распатланных волос, выбежали из избы следом за другими.
Хозяйка дома, встав у окна так, чтобы ее нельзя было заметить с улицы, осторожно наблюдала за проезжавшим по улице человеком, одетым в черное. На козлах сидел парнишка — младший приказчик из Комы. Когда они проехали мимо, хозяйка облегченно вздохнула.
Между тем тарантас свернул к дому писаря.
— Дядя, — сказал парнишка пожилому писарю, который что-то мастерил, орудуя ножом, — хозяин велел тебе сказать, чтобы получше за этим гостем ухаживал.
— Добрый день, — поздоровался Эликов по-русски.
— Добрый день, присаживайтесь, сейчас самовар поставлю, — засуетился хозяин.
— Ты сельский писарь? — спросил Эликов.
— Так точно, ваше благородие! — словно солдат, отрапортовал писарь.
Эликов улыбнулся, положил на лавку свою сумку и черную палку, сел за стол.
— Ну, что ж, давайте чайку попьем.
Хозяин налил воды в небольшой серебряный самовар, дал парнишке углей и лучину, чтобы разжечь его, а сам подсел к гостю.
— Позвольте узнать, издалека ли будете?
Эликов вынул из кармана бумагу с царским гербом и протянул писарю. Тот взял ее, предварительно обтерев руки о поддевку, прочел.
— A-а, понимаю, — сказал он, возвращая бумагу. — Сегодня же за дело приметесь или как?
— Сегодня же. У тебя есть сведения, сколько у вас в деревне населения, кто чем занимается, какая у кого вера и прочее?
— Нет, таких сведений не имеется. Я подготовлю…
— Ладно, пока не нужно. Скажи, далеко ли до мольбища?
— С версту будет.
— После чая поедем, так что распорядись запрячь.
— Ладно, ладно.
— Я слышал, что в вашей деревне сохранился дом старинной постройки. Так ли это?
— Как же, как же, есть такой дом. Через три двора отсюда. Хозяин как раз собирается ломать его на дрова — больше, говорит, — ни на что не годен.
— На дрова? Погубить такую историческую ценную вещь? Да вы что, рехнулись?
— Ваше благородие, мы народ лесной, темный…
— Оно и видно.
— Сегодня же скажу, чтоб не смел ломать. Может, старосту покликать?
— Нет, не нужно.
Едва приступили к чаепитию, как жена писаря через приоткрытую дверь позвала мужа:
— Отец, выйди-ка поскорее! — с испуганным видом шепнула она.
— Что случилось? Да ты зайди в избу-то!
— Нет, не могу. Лучше ты выйди!
Писарь вышел в сени.
— Ну, что тут у тебя?
— Отец, я как с поля шла — встретила наших баб… Этот, в черном-то, — колдун, ведьмак!
Хозяин приоткрыл рот от удивления, судорожно вздохнул и схватил жену за руку:
— С чего ты взяла?
— Бабы сказали.
Хозяин, видя, что у жены дрожат губы, и сам готов был поверить, но вовремя вспомнил, что он мужчина и притом не какой-нибудь мужик, а человек при должности. И хотя он ощутил на сердце какой-то холодок, решил не подавать виду.
— Мало ли кто чего сболтнет!
— Все в один голос говорят. Гнать его надо!
В это время из-за двери послышался голос гостя:
— Хозяин, где ты там?
Писарша вцепилась в мужа:
— Не ходи, не ходи! О боже мой!
— Хозяин!
— Ну, полно, полно, жена. Чего ты испугалась? Пусти!
Писарь вошел в избу, немного погодя снова вышел в сени. Жена по-прежнему стояла под дверью.
— Зря ты боишься, — сказал он. — Он из самой губернии приехал, при нем бумага с царским гербом. Ему нужно узнать, сколько людей у нас живет. Да еще хочет посмотреть старинные наши дома и мольбище.
— Бумага-то в самом деле при нем?
— Своими глазами видел. А вот, взгляни, это что?
— Деньги…
— Это он за чай отвалил, поняла?
— Да что ты! Ну, коли так, значит, не колдун. Пускай живет.
— Его к нам лавочник из Комы прислал, он там у него на квартире стоит.
— Видать, у него денег много, раз столько платит. Надо бы его у нас подольше задержать.
— Ха-ха-ха! — принужденно рассмеялся писарь. — Теперь ты, жена, я вижу, окончательно поверила, что он не ведьмак.
Прошло два дня. Эликов жил в Боярсоле на квартире у писаря. Писарша, с кем ни повстречается, всем рассказывает о своем постояльце. Пойдет по воду на колодец, обязательно заведет речь о приезжем.
— Нет, бабоньки, никакой он не колдун и не ведьма — объясняет писарша, — Начальник он, людей считает. Приехал из самой губернии, показывал мужу документ с царской птицей. И богатый к тому же. Я у него карточку видела, на ней — невеста его, уж такая, скажу вам, красавица!
— Да ну! — удивленно ахают бабы.
Но не всех убеждали слова писарши. Одна баба с сомнением ей возразила:
— Если он приехал людей считать, чего на наше мольбище ходит?
— Может быть, хочет сглазить наши священные березы? — подхватила другая.
— Не болтай! Как можно сглазить священные березы? Вот человека или скотину — это другое дело, — сказала писарша.
— Целыми днями в старом доме сидит. Коли не колдун, чего ему в пустом доме делать?
— Это уж так…
Тут и писарша засомневалась:
— Кто его знает, может, и в самом деле нечистый… Господи, и зачем только этого ведьмака к нам принесло?
— Так тебе и надо! — крикнула одна молодайка.
— Верно, поделом вам, — подхватила другая. — Писарь ни одной буквы не напишет бесплатно: прошение надо писать — подавай ему па рубашку, придешь новорожденного записать — без масла и мела не суйся. За все подать собирает.
— Ну и что? — вскинулась писарша. — Что же вам все бесплатно делать что ли? Да довелись вам самим, станете задарма работать?
Она подхватила ведра, коромысла и пошла прочь. Молодайка крикнула ей вслед:
— A-а, убегаешь! Из-за вашей жадности вся деревня будет страдать. Вот увидите, этот черный чем-нибудь да навредит!
Женщины зашумели. Когда писарша, набрав воды, пошла обратно серединой улицы, женщины молча расступились перед ней: Но стоило ей удалиться, как снова скучились и загалдели.
На третий день к вечеру по Боярсоле распространился слух: приезжий человек в черном заперся в погребе у писаря, никого не пускает, на стук не отвечает, а в щель из погреба пробирается красный свет, да слышно, как что-то гудит.
Сначала во дворе писарского дома вокруг погреба собрались дети, потом женщины, немного погодя подошли и мужики.
— Послушайте!
— Да ничего не слыхать.
— Давеча что-то гудело. Я как раз мимо шла, своими ушами слышала.
— А где же сам писарь?
— Кто его знает, ушел куда-то, и жены дома нет, вон и дверь на замке.
Одноглазая женщина заговорила, размахивая руками:
— Иду я вчера поздно вечером домой, подхожу к дому писаря, смотрю — в доме темным-темно, а в окне что-то вроде бы мелькает. Луна прямо в окошко светит. Я пригляделась: стоит у окна мохнатый, с двумя рогами и машет на меня копытом. Я бежать! Навстречу мне сосед попался, так я со страху его даже не узнала. Он спрашивает: «Куда бежишь?» Ну, я ему все и рассказала. А он мне: «Не бойся, оглянись, нет там ничего, это тебе просто померещилось». Я повернулась, посмотрела — и вдруг в доме писаря как пыхнет пламенем и сразу потухнет. Тут уж я от страху совсем сомлела. Сосед и сам перепугался и увел меня ко мне домой.
— И я видела этот чертов огонь, — сказала другая женщина.
Никто из собравшихся понятия не имел ни о фотографии, ни о вспышках магния.
— В священной роще жертвенное кострище переворошил, и ничего ему не сделалось. И как только руки у него не отсохли?
— Слушайте, слушайте! В погребе разговаривают. Сам с собой что ли он разговаривает?
— Небось, черти там собрались.
— Мой брат позавчера видел его в священной роще. Говорит, все был на глазах и вдруг пропал.
— Ясное дело, шайтан принял образ человека.
— Ой, смотрите, выходит! Прячьтесь! — женщина, стоявшая впереди других, попятилась и закричала что есть мочи — Черт выходит! Пустите меня! Пусти-и-те-е!