– Купил? – строго спросил Григорий Степанович подчиненного.
– А как же! – сторож вынул из кармана поддевки картонный прямоугольник, два мятых рубля и несколько монет. – Вот-с билет, вот сдача.
Левиков взял билет и деньги и вернул сторожу рубль:
– Бутылочку смородиновой, колбаски там… Ну, как обычно, короче.
– Слушаюсь.
Служитель вышел, а Левиков вернулся к столу.
– Поезд завтра без пяти девять. В семь вечера в Москве будете… Москва златоглавая, звон колоколов… Да-с… Кстати, слыхали про московский экс?
– Нет.
– Вы что, газет не читаете?
– Читаю, но… – Вельшин икнул, – пардон.
– Да, – Левиков поставил руку на стол и упер кулак в подбородок, – хоть эти «красные» и канальи, но дело провернули грандиозно! Где же она… – сыщик стал шарить в ящиках стола, а потом посмотрел на сам стол. – А! Вот где!
Он убрал с расстеленной на столе газеты куски селедки, переложив их на какой-то протокол, смахнул прямо на пол хлебные крошки, перевернул газетный лист и ткнул пальцем в передовицу. – Прошу-с! Пишет некий Гиляровский, хороший журналист, я несколько его книжек прочитал.
Вельшин взял газету, испачкав руки жиром.
– Вы читайте, а я письмецо братцу напишу, пока вторую бутылку не принесли, а то потом не смогу-с. Вы же не сочтете за труд ему письмо передать? Брат в столичном сыскном в канцелярии служит, помощником делопроизводителя. Я, с вашего позволения, ему и вяленой рыбки пошлю, окской и волжской, ну и на вашу долю насыплю. Возьмете? Фунтиков десять, не более.
– Непременно передам! – сказал Вельшин. Читать ему совершенно не хотелось – строчки прыгали перед глазами и расплывались.
Через час из кабинета раздалось:
Глава 7Финские порядки
– Нет, это просто какое-то безобразие! – сказал толстый господин, болтавший без умолку всю дорогу. – Какие могут быть таможни внутри Империи? Мы же не при Иване Грозном живем!
– А правда, что у чухны и деньги свои? – спросил другой попутчик Кунцевича – господин купеческого вида в поддевке и сапогах. Он вез с собой целую корзину еды и всю дорогу угощал соседей по купе.
– Сущая правда. Рубли мало где берут, надобно менять на марки.
– Рубли на марки? Они что, марками расплачиваются, которые на прошения клеят?[25]
– Нет, марками их деньги называются. Две с половиной марки за рубль дают. Могу вам поменять, у меня есть лишние.
– Две с половиной! Ого! Давайте!
Мечислав Николаевич, поменявший на Финляндском вокзале сторублевую банкноту на 270 финских марок, подивился оборотистости толстяка, но мешать сделке не стал. Поезд не спеша приближался к Териоки, где пассажиры должны были быть подвергнуты таможенному досмотру. Кунцевич прошел эту процедуру еще в Петербурге, получил соответствующий документ, поэтому сразу же, как только поезд остановился, вышел из вагона и направился в буфет – было жарко и захотелось пива. К глубочайшему разочарованию титулярного советника, никакого спиртного на станции не держали. Буфетчик предложил на выбор фруктовой воды, квасу или молока. Чиновник для поручений поморщился, но квасу выпил.
После Сейнио смешанный лес сменился лугами и полями. Поезд миновал скалистое ущелье, двигаясь вдоль залива с высокой горой на другом берегу, оставил справа мрачные и неуклюжие здания тюрьмы и казарм, нырнул под мост и, зашипев, выпуская пар, остановился у Выборгского вокзала.
Выйдя на чистейшую привокзальную площадь, титулярный советник увидел ряд будто только что вышедших из каретной мастерской дрожек, запряженных крутобокими лошадками со светлыми гривами и мохнатыми ногами. Никто из извозчиков своих услуг приезжим не предлагал, гостиничные зазывалы за руки не хватали. «Надо же, совсем как в Европе», – подумал Мечислав Николаевич и вместе с остальной сошедшей с поезда публикой направился к стоявшему посредине площади финскому городовому, тоже выглядевшему совершенно по-европейски – в синем однобортном мундире и черной каске со звездой. В конце 1905 года из-за прокатившейся по всему княжеству череды народных выступлений царь вынужден был отказаться от политики насильственной русификации края. Были отменены многие недавно принятые законы, ущемлявшие независимость княжества, а финским полицейским взамен введенной в 1903 году формы, почти ничем не отличавшейся от общеимперской, вновь присвоили форму, на русскую совершенно не похожую. Несмотря на то, что закон разрешал некоторое время донашивать прежнее обмундирование, финляндские стражи порядка тут же переоделись. Городовой вручил сыщику медную извозчичью бляху и рукой указал на соответствующие дрожки. Юркий носильщик, неотлучно сопровождавший Мечислава Николаевича, ринулся вперед и стал прилаживать к дрожкам чемодан.
– Кута исволите? – спросил «вейка», приподняв в знак приветствия шляпу.
– До «Бельведера» сколько возьмешь? – спросил Кунцевич.
– Восемтесят пять, по таксе.
«И такса у них есть. Нет, право слово, не Россия, а Берлин какой-то».
Лошаденка быстро побежала по прекрасно вымощенной булыжником улице, миновала небольшой сквер и совсем скоро остановилась у гостиницы.
Кунцевич снял семимарочный номер на втором этаже и предоставил портье, прекрасно говорившему по-русски, свой паспорт для прописки.
– Паспорт не нужен-с, – сказал служащий, подвигая к Мечиславу Николаевичу толстую и потрепанную книгу, – извольте здесь записаться.
«Абсолютная Европа!» – еще раз восхитился чиновник, взял предложенное портье перо и вывел: «Титулярный советник М.Н. Кунцевич». Прочитав фамилию нового гостя, служащий сказал:
– А для вас телеграммка имеется, прошу-с, – и подал запечатанный конверт.
– Благодарю, – титулярный советник сунул в руку русского финна здешний четвертак, поднялся в номер, снял сюртук, расслабил узел галстука, уселся в кресло, расшнуровал и с наслаждением снял новые, а потому немного жмущие лаковые полуботинки. Пошевелив пальцами ног, чиновник раскрыл конверт. Телеграмма была от Григорьева и поступила в Выборг по полицейскому телеграфу. Начальник столичного Охранного отделения писал: «Рютенен установлен тчк это одесский мещанин Поднебесный Борис Викторов зпт 1879 года рождения тчк судился два раза кражи 896 зпт 899 зпт состоял учете одесском сыскном как кот тчк подробности письмом тчк».
«Интересно. Одесский мещанин поехал в Выборг с паспортом на имя Густава Бернтовича Рютенена. Получается, он прекрасно говорит по-фински, а это для одесского мещанина, скажем так, не типично. Русский, если финский язык и выучит, все равно никогда за Рютенена не сойдет. Если… Если!» Он потянулся к ботинкам и увидел на полу черного таракана огромных размеров. «Нет, все-таки не совсем Европа!» – почему-то обрадовался сыщик, убил таракана, обулся, подтянул галстук, вновь облачился в сюртук и вышел из номера.
– Отобедать желаете? – спросил портье. – У нас прекрасный ресторан, обеды с сексой и кофе всего по три марки с персоны! Милости просим.
– С чем обеды? – изумился титулярный советник.
Портье улыбнулся:
– С закусками. Около десяти видов разных закусок – соленых, копченых и тому подобное. Пардон, я иногда путаю слова – финский для меня такой же родной, как и русский.
– Вы местный уроженец?
– Да-с. Родился в Выборге и всю жизнь здесь прожил. Но русский, православный.
– И много в городе православных?
– Не считал-с, – улыбнулся русский финляндец, – но думаю, тысячи две наберется.
Выборгский полицмейстер, господин Самуэльсон, был шведом и совершенно не говорил по-русски. Они с Кунцевичем попробовали общаться на немецком, но вскоре от этой затеи отказались – полицмейстер и этого языка практически не знал. Пришлось прибегнуть к услугам переводчика. Им оказался секретарь выборгского гофгерихта[26], немец по фамилии Шмидт.
– Православный финляндец русского происхождения? В таком случае мы его быстро сыщем! – сказал секретарь, даже не докончив перевод.
– Отчего вы в этом уверены?
– Во всем княжестве проживает всего шесть тысяч русских, из них две тысячи в Выборге и еще две – в Выборгской губернии. Мы знаем год рождения, а стало быть, год крещения разыскиваемого, а у нас на все княжество только 32 православных прихода. Дадим поручения фохтам, те прикажут ленсманам[27], они за сутки обойдут все 32 прихода и завтра мы будем знать, где родился ваш герой и кто его родители. Дайте мне час времени, я подготовлю все необходимые запросы, а герр полицмейстер подпишет их у губернатора.
Шмидт наконец-то обратил внимание на напряженно слушавшего их полицейского и быстро-быстро залопотал что-то на местном наречии. Глава выборгской полиции согласно кивал головой.
В служебных занятиях образовался вынужденный перерыв, и титулярный советник решил заполнить его осмотром города. Шмидт вызвался быть его чичероне.
– А вам разве не надобно на службу? – спросил сыщик.
Немец усмехнулся:
– Финляндский чиновник отнюдь не обременен занятиями: по закону я должен в будни уделять своим служебным обязанностям время с 10 часов утра до 2 часов дня. Теперь – четверть третьего, то есть я уже переслужил. За весьма неплохое содержание я тружусь только 138 дней в году, а остальные 227 – совершенно свободен.
Кунцевич, проводивший на службе 360 дней в году, присвистнул:
– Ого! Но вы так говорите об этом, как будто это вам не нравится!
Немец пожал плечами:
– Я просто никак не привыкну. Я же приехал сюда только год назад, а до этого служил судебным следователем в Москве. Получая в России в три раза меньше, я проводил на службе 18 часов в сутки и почти не знал неприсутственных дней. А тут – служебный рай.