Чтобы утомить часовых, Поднебесный разговаривал с Барнашем около часа, а когда бдительность солдат ослабла, передал ему таблетки.
Во время процесса, уже почти перед самыми прениями, Барнаш впал в безумное состояние. Его перенесли в совещательную комнату, где присутствовавший в зале профессор медицины, которого несколько ранее допрашивали по этому делу в качестве эксперта, провел новое освидетельствование. Он колол подсудимого иголкой, тыкал ему горящими спичками в расширенные от атропина зрачки, но Барнаш никак не реагировал. Суд отложили, Барнаша положили в психиатрическую лечебницу для более тщательного испытания. Надо ли говорить, что через несколько дней он оттуда благополучно бежал.
– В дальнейшем ваша организация прибегала к услугам Поднебесного?
– Да, он периодически выполнял различные поручения по своему уголовному профилю. В конце прошлого года в партии, как вам, наверное, известно, произошел раскол, мы выделились в отдельную группу, создали так называемую «Свободную коммуну», и с бывшими товарищами общаться практически перестали. Поднебесный остался с нами – он ведь дружил с Коганом. Активной борьбы он, впрочем, не вел, но иногда в собраниях участвовал. Мы ему полностью доверяли.
– Скажите, это вы ездили за Поднебесным в Финляндию? – спросил Кунцевич.
– Да, я, Барнаш и Коган.
– А как вам удалось узнать, что Поднебесный будет прятаться у отца? И вообще, как вы узнали, что он причастен к пропаже ограбленных денег?
– А из газет. Про смерть мадам Кошельковой сообщили столичные и московские газеты. В фельетоне говорилось и о папке со штампом адвоката Рютенена. Также описывалась и убитая, автор горевал о том, что такая прекрасная женщина с великолепными зелеными глазами так рано ушла из жизни. Я эту заметку случайно прочитал, сопоставил акции на триста тысяч, зеленые глаза и адвоката Рютенена, ну и про Поднебесного вспомнил. Коган, тот самый, что нам его рекомендовал в качестве адвоката, был с ним дружен с детства. Борис был с ним откровенен, поэтому Коган все знал про его детство и отрочество. Мы поехали в Финляндию, без всякой надежды найти Поднебесного, однако нам несказанно повезло – Борис Викторович как раз был у папаши. Мы отвели его в лес, и там он во всем признался. Оказалось, что Кошелькова – его давняя подруга. В конце прошлого года мы активно обсуждали необходимость экса – партийная касса была практически пуста. Когда Борис услышал про предстоящую операцию, он решил обогатиться за наш счет. Для этой цели привлек Кошелькову. Та, якобы случайно, познакомилась с Коршуновым, влюбила его в себя, убедила, что деньги после экса надобно передать ей, а получив их – убежала. И все бы для них кончилось благополучно, если бы не Гусар.
– Расскажите подробнее про Столпакова.
– Георгий Сергеевич – типичный пример бесполезности и даже вредности нашей пенитенциарной системы. Дворянин из хорошей фамилии, слуга царю, попав в ссылку и будучи обиженным на власть, которой он верой и правдой служил много лет, стал активным врагом престола. Разумеется, не обошлось и без влияния нашей пропаганды. А когда у Столпакова рухнула надежда вернуться в Россию после отмены ссылки[32], он совсем озверел. Бежал из Сибири с группой моих бывших товарищей-эсдеков, вступил в боевую организацию партии и стал одним из активнейших ее членов – занимался бомбами. И надо же такому случиться, что Столпаков был ранее знаком с Кошельковой, и именно она являлась причиной всех его бед! Гусар увидел ее на одном из наших собраний. Бывший пристав проследил за подругой Медведя, узнал ее место жительства, дождался, покуда он останется одна (жила мадам Кошелькова в домике где-то на Васильевском острове), проник к ней с намерением убить. С жизнью Дочь майора расставаться не хотела и предложила в обмен на жизнь много-много денег. «Как вам, ваше благородие, известно, доставить деньги с места экса на конспиративную квартиру поручено мне. Так вот, я их туда не повезу, а отправлюсь в указанное вами место, где мы их с вами поделим пополам. Говорят, что в карете будет полмиллиона. Двести пятьдесят тысяч – достойная компенсация за несколько лет ссылки, вы не находите?» Жизнь профессионального революционера со всеми ее тяготами и лишениями к тому времени Столпакову, по-видимому, надоела, и он согласился. Они условились о месте встречи, но госпожа Любарская туда не явилась.
– Откуда все это вам известно? – спросил титулярный советник.
– Поднебесный рассказал, а ему, в свою очередь, Наталья Романовна.
– А как Столпакову удалось ее найти?
Ефимычев пожал плечами:
– Наверное я не знаю, и у Столпакова уже не спросишь. Да и не все ли равно?
– Вы правы, это уже все равно. Рассказывайте дальше.
– Дальше. Дальше Наталья Романовна и Борис Викторович приехали в Москву, где их угораздило купить акции «Невских вложений». Месяц они прожили в Первопрестольной, но из-за постоянного страха быть найденной и строго наказанной госпожа Кошелькова не могла найти себе места, и они решили, что она уедет в Муром, в имение мужа, о котором никто не знает. Ошиблись…
– Сколько денег вы отобрали у Поднебесного?
– Двенадцать тысяч с небольшим. Десять он отдал Кошельковой, три оставил себе. Деньги Кошельковой после убийства забрал Столпаков, и к Поднебесному они вернулись после того, как он укокошил Столпакова.
– Где сейчас Борис Викторович?
– Не знаю. После того, как он отдал долг, мы его отпустили.
– Вы простили ему триста пятьдесят тысяч?
Ефимычев скривился:
– Барнаш его пожалел, Адвокат ему все-таки жизнь спас. Да и Коган убивать дружка детства не хотел. Большинством голосов, так сказать… Решили – пусть вину искупит. Он при нападении на Общество взаимного кредита больше всех рисковал – неизвестно было, как охрана себя поведет. Да и бомба на нем была.
– Где теперь ограбленные деньги?
– О судьбе денег я подробно доложил господину подполковнику: мы купили несколько заведений – булочную, квасную лавку, слесарную мастерскую, купили авто. Адреса и имена товарищей, у которых хранятся оставшиеся суммы, я назвал.
– Вы бывали у Тестова, Петр Павлович? – спросил Кунцевич, когда они с Вельшиным вышли на Тверскую.
– А кто это?
– Вы не знаете, кто такой Тестов?
– Нет.
– Тестов держит самый лучший московский трактир. Давайте сходим? Щи, расстегаи, водочка, а?
– Там, наверное, дорого?
– Бросьте, я угощаю.
– Право, неудобно.
– Неудобно штаны на голову надевать. На чем поедем – трамваем или извозчика возьмем?
Как только они уселись за столик, перед ними склонился в выжидательной позе половой в белоснежной косоворотке и в длинном фартуке.
– Вот, что братец, – сказал ему Кунцевич, – угости-ка нас по-московски!
– Слушаюсь! Из питий что предпочитаете? Я к тому спрашиваю, что каждое вино своей закуски требует. Коли коньяк, одна закуска, коли водка – совсем другая.
– Вы что предпочитаете? – спросил титулярный советник не имеющего чина.
– Водку.
– Ну тогда и я водку буду.
– К водочке первым делом я вам балычка подам, утренним паровозом из Ростова-на-Дону приехал. Янтаристый, так степным ветерком и пахнет. Ну, икорка, конечно, – белужья парная, с чуевскими калачами. Это, стало быть, на закуску. На первое могу предложить ушицу с окской стерлядкой… живенькая, как золото желтая… Потом – поросеночка с кашей.
– И расстегаев, непременно расстегаев! – чиновник для поручений сглотнул наполнившую рот слюну. – С печеночкой налимьей. Изумительно хороши здесь расстегаи, Петр Павлович. Я иной раз, когда при деньгах и начальство разрешит, специально в Москву езжу, чтобы здешних расстегайчиков попробовать.
– Ну, ведь рай земной, а? – проговорил сыщик, откидываясь на спинку стула и вытаскивая из-под воротника салфетку. – Нет, батюшка, так, как в Москве, вас нигде не накормят, уж поверьте мне. Я, знаете ли, много где бывал, но такое изумление – только здесь, в Первопрестольной.
Порозовевший надзиратель ничего не ответил – только улыбался и кивал головой.
– Вот-с! Человек! – позвал чиновник полового. – Посчитай-ка нас.
Они вышли на Воскресенскую площадь.
– Мы теперь куда? – спросил Вельшин.
– Прикорнем часика два, – ответил Мечислав Николаевич, поворачивая в сторону любимых меблирашек. – А дальше решим. Скажите, Петр Палыч, а как, по-вашему, Столпаков Дочь майора обнаружил в Муроме? Откуда он вообще про Муромское поместье узнал?
Охранник ответил сразу:
– Думаю, что Григорий Сергеевич проявил навыки, полученные на своей прежней службе.
– Ну-ка, ну-ка! – подбодрил его Кунцевич.
– Столпакову был известен петербургский адрес, по которому жила Любарская. Очевидно, он справился в участке или у домовладельца о том, под каким именем она была там прописана. Так ему стала известна фамилия Кошелькова и тот факт, что Любарская прибыла из Москвы. В Первопрестольной, подкупив какого-нибудь писца градоначальства, он смог получить данные ее паспорта, узнать, что он выдан после заключения брака, установить личность супруга и место его последней прописки. Потолковав с друзьями-приятелями покойного, бывший пристав узнал его подноготную, сообразил, что вдова может прятаться в имении покойного супруга, явился в Муром, где снял лучший номер в лучшей гостинице, справедливо рассчитывая, что именно там Наталья Романовна и остановится, когда приедет. А снял он его для того, чтобы похитить ключ…
– Эко вы хватанули! – Кунцевич засмеялся. – Про ключ вы, пожалуй, угадали, а про остальное – нет.
– Почему? – в голосе сыскного надзирателя прозвучала обида.
– Ну, начнем с того, что Кошелькова по своему паспорту в Петербурге никогда не прописывалась, я справлялся в адресном столе. Далее. Предположим, что Столпаков узнал каким-то образом ее нынешнюю фамилию, подкупил писца, как вы изволили предположить, установил личность мужа и узнал про муромское имение. Почем он мог знать, что она там появится? А если появится, то именно в тот день, когда и он туда приехал?