Поднебесный вскочил было на ноги, но ударился головой о шпангоут и со стоном сел на место.
– Не надо поддаваться эмоциям, Борис Викторович. Руки у вас связаны, так что никакого серьезного вреда вы мне причинить не сможете. А я же, обороняясь, могу. И потом, чем вы недовольны? Тем, что я вас провел? Так вы сами всю сознательную жизнь этим способом хлеб насущный себе добывали. Сначала воровали, потом хипесом промышляли, потом, за каким-то лешим, революционерам стали помогать. Так чего же теперь на людей кидаться?
– Идите к черту!
– К черту вы вперед меня попадете, господин Поднебесный. Россия – не Норвегия, на Родине с вами церемониться не будут. В Москве – чрезвычайная охрана, и через неделю, много две, вас повесят. Вот и встретитесь с тем, к кому меня посылаете. Или думаете в рай попасть? В рай убийц не пускают.
– Вам тоже рая не видать.
– Не видать, знаю. Многогрешен я, как всякий полицейский. В белых перчатках с блатом особо не повоюешь. Как я только не грешил – и обманывал вашего брата, и руки распускал, и мзду, каюсь, брал. Но вот беременных никогда не убивал.
– Замолчите! – заорал Адвокат так громко, что его крик услышали, наверное, и в командирской рубке. – Я не убивал Наташу, ее убил Гусар!
– На спусковой крючок действительно Гусар нажал, спорить не буду. Вот только как он в Муроме в нужное время очутился, ась?
– Откуда мне знать!
– А хотите, я вам поведаю?
– Нет, не хочу! – Поднебесный не понижал голоса. Дверь в переборке отворилась и в отсек просунулась голова в офицерской фуражке.
– Вы не могли бы, господин титулярный советник, – сказал флотский, – не проводить дознания до прибытия в порт? Или хотя бы на «Хабаровск». Я понимаю, что задержанный враг государства, но ваши методы…
– Уверяю вас, господин старший лейтенант, что никаких противоправных методов я к господину Поднебесному не применял и применять не собираюсь. А орет он исключительно для того, чтобы вызвать сочувствие экипажа. Это известный трюк, к которому часто прибегают преступники. Но больше он кричать не станет, уверяю вас.
Флотский покачал головой и удалился, прикрыв за собой дверь.
– Ну вот, Борис Викторович, видите? – обратился Кунцевич к Поднебесному. – И здесь у вас нашлась защита. Ох, не любят нашего брата обыватели, не любят. Давайте так с вами условимся: вы не станете более кричать, а я не стану вас бить, хорошо? Уж если меня и обвинят потом в чем-то господа офицеры, то пусть эти обвинения будут не безосновательными, а то страдать за то, чего не делал, очень обидно. Договорились?
– Вы станете бить связанного человека?
– Вы знаете, стану. Во-первых, это будет не первый такой мой опыт, а во-вторых, уж больно вы мне несимпатичны.
Поднебесный отвернул голову к стене.
– Я так понял, мы договорились? – спросил Кунцевич, повертел головой, но не нашел ничего, на что можно было присесть. Приходилось оставаться на ногах. – Я все-таки расскажу свою версию произошедшего, а вы, коль вам будет угодно, поправите меня, если я стану ошибаться. Начну с того, о чем вы сами рассказали Ефимычеву и другим. Итак. После дела Барнаша господа социалисты прониклись к вам доверием, стали привлекать вас к другим делам и позволяли себе в вашем присутствии обсуждать планы будущих экспроприаций. Вы узнали о предстоящем ограблении казначейства и решили забрать награбленные денежки себе. Для этого вы привлекли свою давнюю знакомую – госпожу Любарскую-Кошелькову. Освободившись из тюрьмы, она нашла вас и стала требовать свою долю ограбленных бриллиантов. Камушки вы к тому времени давно уже продали, деньги прожили, поэтому удовлетворить справедливые требования подельщицы не могли. Впрочем, что-то вы ей дали – смогла же она купить дом и заплатить господину Кошелькову за замужество. Все это Наталья Романовна сделала для того, чтобы из бывшей воровки превратиться в московскую дворянку-домовладелицу. Но дворянство на хлеб не намажешь, а ничего другого, как воровать и соблазнять мужчин, Кошелькова не умела, потому скоро ей пришлось приняться за старое. И вот вы узнаете об эксе и предлагаете Наталье Романовне получить много и сразу, завязать с преступным прошлым, покинуть страну и зажить припеваючи где-нибудь на берегу теплого моря. Она с радостью соглашается. Воплотить в жизнь намеченное для вас, людей с таким богатым преступным прошлым, не составляло никакого труда. Дочь майора «случайно» знакомится с Медведем, становится своим человеком в организации и убеждает банду доверить ей увезти деньги из Фонарного переулка. И все бы было хорошо, кабы не бывший пристав. Господин Столпаков, узнав в Шурочке виновницу всех своих бед, проследил ее до места жительства, проник в ее квартиру и сделал госпоже Любарской предложение, от которого та не посмела отказаться, – передать все похищенные деньги ему. Но как только пристав удалился, она поспешила к вам и рассказала о нежданной встрече. Вы успокоили свою подругу, заявив, что сумеете обмануть и эсеров, и Столпакова. Все удалось – Наталья Романовна похитила деньги, и вы с нею благополучно уехали в Москву. Мне непонятно только одно: неужели Столпаков, зная характер Дочери майора, действительно надеялся на то, что она привезет деньги туда, где он будет ее ожидать?
– Не надеялся, конечно, – сказал Поднебесный. – Он был тем лихачом, на котором Наташа уехала из Фонарного. Георгий Сергеевич убил эсера, который играл роль лихача, замаскировался и прибыл на место происшествия на его закладке. Впопыхах никто на подмену не обратил внимания. Наташа села в пролетку, и они понеслись на предварительно снятую Столпаковым квартиру. Об этой квартире я знал – после того как Наташа рассказала мне о предложении пристава, я нанял знакомого блатного, который его выследил. Столпаков, одетый извозчиком, поднимался по черной лестнице – на парадную его не пустил бы швейцар, а, как вам прекрасно известно, лестницы эти освещаются у нас крайне плохо. Я спрятался в клозете[36], и когда он проходил мимо меня, огрел его по башке, как ваш клеврет меня давеча.
– Понятно. Спасибо за уточнение. Итак, вы прибыли в Москву и стали ожидать, пока все успокоится, чтобы уехать заграницу. Кроме того, вам нужен был заграничный паспорт.
– Да. Наташа подала прошение сразу же, и никаких препятствий в выдаче паспорта не последовало. У меня же были только финляндские виды на жительство, а поменять такой вид на заграничный паспорт можно только в Финляндии. Туда надобно было ехать, а в Москве у меня были дела.
– Какие, не скажете?
– Хотел провернуть одно дельце тысяч на тридцать, но не получилось, зря только время потратил.
– Вы не опасались жить в столице?
– Нет! Ко мне ни у бывшего пристава, ни у эсеров претензий не было – о моей связи с Наташей никто не знал, Столпакова я бил сзади, и он меня не видел. Я, дурак, даже о том, что в Выборг еду, портье сообщил – ждал важного известия по упомянутому мною делу.
– Да-с, здесь вы опростоволосились. Вы, выходит, никого не боялись. А Наталья Романовна?
– Вот она боялась, чертовски боялась. Сидела в номере безвылазно и все торопила меня, торопила, буквально умоляла уехать как можно скорее
– И вы, имея на руках триста пятьдесят тысяч, не вняли ее мольбам?
– Ну, знаете, тридцать тысяч тоже на дороге не валяются!
– Понятно, продолжайте, пожалуйста.
– Да больше и рассказывать нечего. Наташа решила спрятаться в своем муромском поместье, она считала, что там-то ее точно никто не найдет. Но просчиталась.
– Зачем акции купили?
– Понимаете… Вероятность того, что нас найдут, существовала, и мы решили таким способом себя обезопасить: Натали с акциями отправлялась в Муром, я с деньгами – в Финляндию, хлопотать о заграничном паспорте. Мы считали, что если ее все-таки найдут, то из-за истории с акциями убивать не будут. Она все-таки женщина, причем весьма красивая. Поплакала бы, покляла бы судьбу, глядишь, они ее бы и простили.
– А вот теперь, Борис Викторович, вы врать-то и начали! Таких людей, как ваши однопартийцы, никаким слезами не прошибешь. Они за дело революции не то что даму – ребенка малолетнего не пожалеют. А отсутствие денег их не только не разжалобило бы, а наоборот, в ярость привело! Наталья Романовна с ними общалась мало и всего это знать не могла, но вам-то, вам это было прекрасно известно! На это вы и рассчитывали.
– Вы опять за свое? – как-то устало спросил Поднебесный. – Опять в смерти Наташи обвинять меня станете?
– Конечно, стану! Я думаю, дело было так. Вам не хотелось ни с кем делиться деньгами, это совершенно в вашем характере. К тому же вы узнали о беременности госпожи Любарской и вполне обоснованно сомневались в том, кто является отцом ребенка: вы, господин Коршунов или вообще какой-нибудь питерский саврас. Тут-то в вашу голову и пришла мысль избавиться от Натальи Романовны. Сами убить вы ее не решились – во-первых, до сего момента вы никого не убивали, во-вторых, подозрения сразу же пали бы на вас. Тогда вы как-то напугали и так дрожавшую от страха Кошелькову, ну, например, так же, как я напугал вас, – сообщили ей, что видели Столпакова около «Фальц-Фейна» и убедили ее поменять деньги на пустые бумажки и уехать в Муром, а сами каким-то образом известили о ее месте нахождения бывшего пристава. Причем известили заранее, чтобы Столпаков мог посетить Муром и изъять ключ от самого роскошного гостиничного номера – в другом Кошелькова остановиться не могла. Пристав сделал все так, как вы и планировали, – увидев вместо денег фантики, он так разозлился, что застрелил Наталью Романовну. Но вы допустили роковую ошибку – положили акции в папку со своей фамилией. Про адвоката Рютенена Георгий Сергеевич знал, поэтому понять, что вы причастны к делу, для него труда не составило.
– Господи! Бред, какой бред вы несете! Если бы все было так, как вам мерещится, неужели господин Столпаков оставил бы папку в номере? Да он бы унес акции с собой, и вы про меня никогда бы не узнали.