Сестра от наследства отказалась, заявив, что хлопоты по его оформлению обойдутся дороже, чем стоит дом. Мечислав Николаевич подал заявление мировому, обождал полгода и 16 апреля 1906 года, в половине девятого вечера, сел на нижегородский пассажирский поезд. Сутки спустя он очутился в городе, который во всех анкетах указывал как место рождения.
Кунцевичу повезло – в кассе что-то напутали и во второй класс продали плацкарт больше, чем было мест, поэтому обер-кондуктор разместил его безо всякой доплаты в полупустом синем вагоне[1]. В Москве в его отделение[2] зашла дама лет двадцати пяти, путешествующая в полном одиночестве. Она села напротив и с интересом скользнула по сыщику глазами такого изумительно зеленого цвета, что титулярный советник инстинктивно втянул живот и поправил и так идеально повязанный галстук. Когда кондуктор проверял билеты, Мечислав Николаевич узнал, что барыня тоже едет в Муром. Разговорились, познакомились. Наталья Романовна представилась муромской помещицей. Она ехала в свое имение, где намеревалась пробыть все лето.
В гостиницу с вокзала поехали на одном извозчике. Помещица заняла «генеральский» номер ценой в три рубля во втором этаже, чиновник – полуторарублевый в первом. Едва Кунцевич успел умыться и переодеться, как услышал осторожный стук в дверь. На пороге стояла давешняя попутчица.
– Я прошу меня простить, Мечислав Николаевич, но у меня будет к вам огромная просьба. Не могли бы вы сопроводить меня в ресторан? Я не хочу ужинать в номере, а выйти мне абсолютно не с кем, – просительница посмотрела на чиновника своими изумрудно-зелеными глазами, и он немедленно согласился:
– Почту за честь, мадам.
Вечер пролетел как один миг. Титулярный советник был в ударе – он остроумно шутил, блистал прекрасными манерами, был щедр и весел. Результат не заставил себя ждать:
– Как только все угомонятся, прошу ко мне, – прошептала Наталья Романовна, протягивая в дверях своего номера руку для поцелуя…
На улице запели первые петухи, и Кунцевич понял, что пора идти восвояси. Он спустил ноги с кровати и, стараясь не шуметь, стал шарить по полу, ища предметы гардероба.
– Жду тебя к двум часам, сходим куда-нибудь пообедать, – тихо сказала помещица.
– Всенепременно, всенепременно. Ты когда в имение?
– Не знаю. Я вчера справилась – дороги до сих пор ужасны. Подожду, пока высохнут. Да и горничную надо нанять. Есть тут контора по найму, не знаешь?
– Понятия не имею. Кстати, а почему ты без прислуги едешь?
– Я ее рассчитала перед самым отъездом за нерадение. Все, я спать хочу, прощай. Прощай до обеда.
Проснулся Мечислав Николаевич от сильного стука в дверь. Он сунул ноги в туфли, набросил на плечи халат и повернул ключ в замке. Дверь распахнулась, едва не ударив титулярного советника по лбу, и в номер вломилась целая толпа, возглавлял которую представительный мужчина лет сорока в полицейской форме с петлицами пристава и погонами коллежского секретаря.
– Господин Кунцевич? – громогласно поинтересовался полициант.
– Да, – растерянно согласился титулярный советник.
– Городской пристав Трубецкой. Вынужден вам сообщить, что вы арестованы по подозрению в убийстве вдовы отставного гвардии корнета госпожи Кошельковой. Прошу следовать за мной.
Мечислав Николаевич опешил:
– Кошельковой? Позвольте, я не имею чести…
– Ну не надо, не надо отрицать очевидных фактов. Вас половина города вчера видела вместе.
– Боже мой! Вы про Наталью Романовну? Она убита? Не может быть!
– Собирайтесь, милостивый государь, а пока вы собираетесь, мы проведем в вашем номере обыск.
– Да, но мне надобно переодеться. Не могли бы вы выйти?
– Ни в коем случае. Извольте пройти за ширму.
– Удалите хотя бы ваших спутников. Я на вас не нападу.
Пристав окинул взглядом фигуру собеседника и усмехнулся.
– Господа! – обратился он к пришедшим вместе с ним людям, – потрудитесь обождать нас в коридоре.
– Итак, вы утверждаете, что когда ушли от госпожи Кошельковой, она находилась в добром здравии?
– Утверждаю.
– А как же в ее прекрасной головке появилась дырка от пули?
– Понятия не имею.
– Значит, убили ее не вы?
– Нет, не я. Зачем мне ее убивать?
– Ну, причины могут быть самые разные – ссора, ревность, корысть…
– Да я только вчера с ней познакомился, какая ревность, какая корысть?! У нее что, что-то пропало?
Пристав на вопрос не ответил, а задал вопрос сам:
– Вы к нам зачем пожаловали?
– Наследство оформлять. Брат у меня умер, Казимир Николаевич Кунцевич. Вы же наверняка его знали.
– Знавал, знавал вашего братца. Доставил он мне хлопот.
– Это каких же?
– А то вы не знаете! Братец ваш первым красным заводилой в городе был. Во всех сборищах, во всех манифестациях – в первом ряду. Эх, были бы нонче другие времена, давно бы он у меня уехал соболей пасти.
– Больше он вас не обеспокоит.
Пристав промолчал, потом спросил:
– Значит, наследство. Велико ли оно?
– Дом с мезонином и два осминника земли с садом.
– Неплохо. А позвольте вас спросить, почему вы на гостиницу потратились, а не в унаследованном доме остановились?
– Я, знаете ли, привык жить с определенным комфортом. А дом стоит несколько месяцев нетопленным, прислуги там нет, ну не стану же я сам печку топить и завтрак себе готовить?
– Понятно-с. И что с домом собираетесь делать – продавать или сами жить станете?
– Хотел продать.
– А может быть…
Кунцевич так и не узнал, что ему хотел предложить пристав, так как дверь открылась и в кабинет стремительно вошли два человека – седовласый, пожилой, грузный мужчина в форме исправника и судейский чиновник лет тридцати пяти, в очках в золотой оправе.
Пристав вскочил.
– Ну, как продвигается дознание, Василий Николаевич? – обратился к нему исправник. – Надеюсь, вам уже удалось довести господина Кунцевича до сознания?
– Никак нет-с, – с сожалением в голосе ответил Трубецкой.
– Очень хорошо.
– Не совсем вас понимаю, ваше высокоблагородие! Чего же здесь хорошего?
– А того, – вступил в разговор судейский, – что, как мы с Владимиром Силовичем выяснили, никакого преступления и не было. Вдова сама себя жизни лишила.
– Отчего же вы так решили, Андрей Сергеевич? – с ухмылкой поинтересовался пристав.
– А оттого, Василий Николаевич, – ответил вместо судейского исправник, – что надобно начальство слушаться, а не шашкой махать. Говорил я вам, чтобы вы не спешили?
– Я и не спешил. Опрос свидетелей показал…
– Опрос показал только то, что мадам Кошелькова провела ночь не одна, – перебил подчиненного начальник. – А вот осмотр места убийства показал намного больше. Господин Кунцевич, – повернулся исправник к титулярному советнику, – разрешите от лица уездного полицейского управления принести вам свои извинения за скоропалительные действия некоторых его чинов, вызванные, впрочем, исключительно служебным рвением. Вы совершенно свободны.
Мечислав Николаевич поклонился, надел котелок, снял с вешалки пальто, перекинул его через руку и направился к двери. Он взялся за ручку, постоял несколько секунд, потом обернулся и спросил:
– Господа, а не могли бы вы мне сказать, как все-таки погибла Наталья Романовна?
– Она застрелилась, – сказал судебный следователь.
– А нельзя ли поинтересоваться, на основании чего вы пришли к такому заключению?
Следователь вскинул на Кунцевича удивленный взгляд:
– А у вас, милостивый государь, есть иное мнение на сей счет? Так мы его с удовольствием выслушаем. А выслушав, решим, не погорячились ли, принеся вам извинения. Вас отпустили, так ступайте, не мешайте людям работать.
Кунцевич вздернул подбородок, хотел сказать что-то резкое, но передумал – ему очень хотелось узнать побольше об обстоятельствах смерти своей мимолетной знакомой.
– Господа, все мы были так взбудоражены случившемся, что позабыли о правилах хорошего тона. Разрешите представиться – титулярный советник Кунцевич, чиновник для поручений столичной сыскной полиции.
Глава 2Убийство
– Первое, на что я обратил внимание, – сказал следователь, подводя Мечислава Николаевича к окну, – вот эта двойная рама. Весна в этом году поздняя, и зимние рамы в гостинице из окон еще не вынимали. Как видите, эта рама глухая, а форточка в ней столь мала, что проникнуть через нее может разве что малолетний ребенок. Дверь в номер хорошая, крепкая, следов повреждений не имеет. Замок также не поврежден. Госпожу Кошелькову обнаружили в запертом номере, из чего следует вывод: или убийца Натальи Романовны, сделав свое дело, замкнул дверь снаружи и унес ключ с собой, либо Наталья Романовна сама свела счеты с собственной жизнью. Я внимательно осмотрел помещение и нашел ключ от номера под подушкой в постели покойной. Запасные ключи от номеров хранятся у хозяина, и господин Коротыгин, весьма уважаемый в городе человек, божится, что никому его не давал. Покойная накануне наказала разбудить ее ровно в одиннадцать, но на настойчивые стуки коридорного дверь не открыла. Портье послал к хозяину, тот выдал запасной ключ. Служащие открыли дверь и запустили в номер горничную. Та стала будить барыню, увидела кровь и лишилась чувств. Вот, собственно говоря, и все.
– А может быть, номер открыли отмычкой? – не согласился с безапелляционными выводами следователя титулярный советник.
Судейский усмехнулся:
– Я, милостивый государь, столичный университет кончал и многому там научился. Да и практикую одиннадцатый год. Так что определить, открывался замок отмычкой или нет, умею.
– Да. Доводы убедительные.
– Вы говорите таким тоном, как будто этому не рады. Понравилось находиться в статусе подозреваемого?
– Избави бог находиться в таком статусе. Но, как говорится, истина дороже. Я-то знаю, что не убивал Наталью Романовну. А вчера… В общем, она вчера абсолютно не походила на человека, решившегося на самоубийство.