– Чужая душа – потемки, а женская душа – потемки беспросветные. К счастью для вас, есть еще одно весьма важное обстоятельство, подтверждающее отсутствие в этом происшествии чьего-либо злого умысла.
– И что же это?
Следователь подошел к стоявшему посреди комнаты столику из красного дерева, раскрыл лежавшую на нем роскошную кожаную папку и достал оттуда пачку радужных листов бумаги.
– Вот, полюбуйтесь – это акции «Невских вложений». Вы что-нибудь об этой фирме слышали?
– Кто же о ней не слышал, газеты только об этой афере и пишут. Шутка ли, на десять миллионов рублей обывателей нагрели!
– Да, свыше двадцати тысяч потерпевших, вложивших в акции этого банка от десяти до нескольких сотен тысяч рублей. Похоже, наша вдова была одной из них. Тут этих бумажек на триста тысяч. Сейчас ими можно разве что печку растапливать. От такого казуса у кого угодно голова кругом пойдет.
– Триста тысяч! Вот те на!
«Выходит, я вчера капиталистку окрутил! – подумал Кунцевич. – Точнее, бывшую капиталистку».
– А что, вдова была богата?
– Понятия не имею.
– Как же так? Она же здешняя помещица.
– Это ее покойный супруг здешним помещиком был, да и то в имении почти не появлялся. А госпожу Кошелькову я живой и не видел никогда. Последнее место прописки, которое в ее паспорте указано, – Москва.
– А мне она сказала, что в свое имение едет и что пробудет там все лето.
– Очевидно, наконец-то намеревалась познакомиться с унаследованными владениями, от которых, впрочем, почти ничего не осталось. Земля и лес давно проданы, да и от барского дома Илья Никифорович давно бы избавился, но не мог, дом заложен – перезаложен.
«Муж нищий, а супруга триста тысяч рублей имела. Путешествует первым классом, номер лучший в гостинице заказала, брошками-сережками вся обвешана. Разбогатела после кончины дражайшего супруга?»
– А давно он скончался? – поинтересовался титулярный советник.
– На прошлый Покров, как мне сказали. Он не у нас умер, в Москве.
– А женаты они давно?
– Точно не скажу, но когда я его в последний раз видел, Илья Никифорович уже был венчан. А видел я его на прошлую Троицу. Правда, до этого он в наших краях лет десять не появлялся, так что ничего про его супружеский стаж сказать не могу.
– И отчего умер, не знаете?
Следователь покачал головой:
– Никогда не интересовался.
Мечислав Николаевич подошел к столику и задумчиво стал перебирать акции. Взгляд его упал на вытесненный на коже золоченый штемпель.
– Смотрите, а папочка-то именная!
Следователь взял папку в руки и прочитал:
– «Густав Бернтович Рютенен, присяжный поверенный». Очевидно, при помощи этого господина покойная и приобрела акции. А может быть, он вообще всеми ее делами управлял – барыня-то, судя по всему, при средствах.
– Скорее всего, – задумчиво сказал Кунцевич, прошелся по номеру и остановился у кровати, на которой несколько часов назад так приятно провел время. Ему сделалось не по себе.
– Тело в постели обнаружили? – спросил он у следователя.
– Да. Револьверчик на полу валялся, под правой рукой. Входное отверстие имеет характерные следы от пороховых газов, указывающие на то, что выстрел был произведен в упор. Следов борьбы на теле не обнаружено, ночная рубашка повреждений не имеет. Бумажник и кошелек на месте, наличных денег – 467 рублей. Драгоценности – в прикроватной тумбочке. Серьги, кольца, браслет и цепочка. Даже на первый взгляд – вещи весьма дорогие. Очевидно, что похищено ничего не было. Так, что самоубийство, Мечислав Николаевич, самоубийство.
– А труп вскрывать будете?
– Можно было бы обойтись и без вскрытия – причина смерти очевидна, но наш прокурор требует вскрывать трупы по всем делам. Желаете присутствовать?
– Если вы не возражаете. А из какого именно револьвера она застрелилась?
– Из дамского «Браунинга»[3], калибра две с половиной линии[4].
– А выстрел кто-нибудь слышал?
– Нет. Вы, например, слыхали?
Кунцевич отрицательно покрутил головой:
– Но я сплю очень крепко. «Да и устал вчера, – добавил он мысленно, – обессилел».
– Очевидно, другие постояльцы тоже. Вас всего четверо во всей гостинице жило. А коридорный, собака, пьян напился, его едва добудились. Если вопросов больше нет, тогда прошу следовать за мной в земскую больницу, доктор заждался уже, наверное.
В прозекторской Кунцевич долго не задержался – он осмотрел труп и, не дожидаясь, пока врач начнет пилить черепную коробку помещицы, вышел на свежий воздух. «Все-таки убийство, – подумал он. – Рассказать или промолчать? Уж больно неохота возвращать себе статус подозреваемого». Подумав с минуту, Мечислав Николаевич принял решение, и, протиснувшись через толпу ожидавших приема мужиков и баб, зашагал к гостинице.
– Во сколько поезд на Москву, любезный? – поинтересовался он у портье.
– Без четверти четыре.
– Черт, на этот я уже не успеваю, – расстроился титулярный советник, взглянув на часы. – А следующий?
– Тоже без четверти четыре, только завтра. Он один у нас.
– Пошлите кого-нибудь за билетом во второй класс.
– Слушаюсь.
– Я смотрю, немного у вас постояльцев.
– Не сезон-с. Когда ярманка или съезд какой, раскладные кровати в номера ставим, а по эту пору если трое-четверо господ живут, уже хорошо. Вот дороги подсохнут, поедет помещик в город по делам али по магазинам – веселее станет.
– Сейчас тоже четыре человека живет?
– Поутру четверо жило, а сейчас двое осталось – вы да господин землемер. Он уже вторую неделю живет, конца распутицы дожидается.
– А четвертый гость, стало быть, съехал?
– Съехали-с, на вокзал его извозчик повез.
– А кто таков был?
– Немец какой-то. – Портье открыл толстенную книгу и прочитал: – Карл Иванович Кречмер из Москвы. Вчера приехали-с.
– Что же это он так быстро восвояси собрался?
Портье только пожал плечами.
– Кречмер, Кречмер… Знавал я одного Кречмера. Невысокий такой, светлый, бороду бреет…
– Никак нет, напротив, росту вершков девять[5], брюнет-с, а вот насчет бороды угадали, бреют-с. Зато усы, – портье посмотрел на Кунцевича, – почти как у вас, роскошь, а не усы!
– Нет, такого Кречмера я не знаю. Спасибо, братец!
Отблагодарив служащего полтинником, сыщик пошел было в номер, но быстро вернулся:
– Скажи, а убитая барыня ни за чем не посылала?
– Письмецо велели отнести-с, а более никаких приказаний не было.
– Письмо? А когда?
– Почти сразу, как только приехали.
– А по какому адресу следовало письмо отправить?
– Не знаю, адрес не читал-с.
– А кто его на почту снес?
– Митька, рассыльный наш.
– Позови его, может, он адрес вспомнит.
– Позвать, конечно, можно, только толку от этого не будет – неграмотен он.
Номер, занимаемый землемером, находился в противоположном от «генеральского» конце коридора. Постоялец открыл дверь, даже не поинтересовавшись, кто стучит. Всклокоченная шевелюра, застрявшие в бороде крошки, жилетка на голое тело, а главное – стоявший в номере запах однозначно говорили о том, что жилец так долго не покидает своего временного пристанища отнюдь не из-за распутицы. Чиновник межевого ведомства с трудом сфокусировал взгляд на госте и задиристо сказал:
– Вы кто? А, понятно кто. Из второго?
– Да, – удивился титулярный советник.
– Что, претензии предъявлять явились?
– Претензии? – непонимающе переспросил Кунцевич. – С чего бы это мне предъявлять вам претензии?
– Ну как же! Ведь это я сообщил полиции о вашем ночном визите к покойной. Но это мой долг, и потому вины за собой никакой не чувствую. А если хотите стреляться, то будем стреляться. Только… Послушайте, а нет ли у вас водки? Очень, знаете ли, хочется выпить. Буквально рюмашку-две, и я буду готов.
– Водки нет, но можно позвонить, и ее вам доставят.
– Не доставят. Капитон Андреевич запретили-с.
– Капитон Андреевич? Кто такой Капитон Андреевич?
– О! Это страшный человек! Потомственный помещик, дух крепостничества впитал с молоком матери и потому ведет себя, как деспот. Явился сегодня, хотел силой меня к себе в именье отвезти, еле я от него отбился… Теперь за доктором побежал!
– Я ничего не понимаю! Какой деспот? Какое имение? Какой доктор?
– Что здесь может быть непонятного? Я должен отмежевать у него несколько участков – он их продавать собирается. Я приехал, дорог нет, лошадей нет, пришлось ждать. Скучно, ни дам, ни общества. Ну, я и запил. И вот пью-с. Он не дождался, сам за мной приехал, и давай права качать! Можно подумать, что я у него в услужении. А не угадал, братец, не угадал! Я – чиновник губернского правления, я среднее образование имею! У меня чин! Стреляться! – неожиданно землемер утратил пыл, прошел в номер и сел на кровать. – Впрочем, доктор должен помочь. Говорят, сейчас есть капли, выпил – вмиг похмелье проходит. Мне, признаться, и самому пить надоело. Но не могу-с, боюсь, умру, если не выпью. Послушайте, голубчик, не сочтите за оскорбление, но… Не будете ли вы столь любезны сходить в ресторан и принести мне сороковочку[6], а?
– Хорошо, принесу.
– Век благодарен буду! Только лично принесите, никому не поручайте – прислуга не понесет, Капитона Андреевича забоятся.
Получив водку, землемер зубами разгрыз сургучную пробку и ополовинил бутылку прямо из горлышка. На лице у него заиграла блаженная улыбка.
– Прошу простить, я вам не представился – Зенон Юлианович Чернявский, коллежский регистратор, младший землемерный помощник.
– Мечислав Николаевич Кунцевич, титулярный советник.
– Очень приятно-с. Да что же это я! Будете? – он протянул сыщику бутылку.
– Нет, благодарю.
– Ну как хотите, – сказал Чернявский и сделал еще один большой глоток.